Легко ли стать принцессой

6

'Лего Вой — историческая личность, один из далеких прародителей короля Дагона. Принято считать — именно он открыл эпоху возрождения страны после всеобщей разрухи. И именно он — ввел жесткую систему категорирования личности, — в те далекие времена подобные меры помогли остановить голод, разруху и хаос. Позже систему стали называть Гидрой…'

Тихий ненавязчивый голос Ормана вплетался в всеобщий шум большого города. Сергей задумчиво слушал, бросая по сторонам косые взгляды — это был уже совершенно другой город…

Небо закрывали многоуровневые развязки и магистрали, подвесные аллеи и парки, ярко освещенные развлекательные центры и супермаркеты. Огромными материками проплывали грандиозные комплексы — испещренные висячими скверами, детскими площадками и бассейнами, с густой паутиной воздушных мостиков и дорожек. На горизонте тянулись ввысь витиеватые башни каких-то космических целей, высоко в небе висели стратопланы погоды и контроля. Иногда проглядывали вызывающе красивые ретро-усадьбы более "респектабельных" семей — в тени старых деревьев, чопорных аллей и заросших прудов. По словам Ормана — под землей, — целые уровни заводов, институтов и различных центров… Тихими парижскими улочками здесь и не пахло.

Технология. Не удивите.

Очередной поворот качнул в сторону — он схватился за поручень. Они летели по линейке 'шаготопа' — движущейся пешеходной дорожке, — 'транспорт' простых смертных. В более скоростной нельзя — по словам все того же 'доктора' Ормана, — всевидящее око системы…

Система… Она везде. В каждом глазке банкомата, кофе-мата, пище-мата, медико-мата, уро-мата — любого из бесчисленных 'матов', расплодившихся по этой земле. В каждом кассовом аппарате, в каждом компьютере, паде и телефоне. В каждом дверном контроллере и датчике наблюдения, в каждой машине и каждом магазине. В каждом климатическом устройстве и любом эхо-сканере. В каждом приемном окошке любого сервиса — будь то столовая, театр, клуб, транспорт, клиника, бытовая служба, научный центр, промышленное предприятие или частная квартира…

Гидра. Везде. Она диктовала все. Что хорошо и что плохо, что правильно и что нет. Какие законы и правила введены в этот день и этот час. Когда нужно есть, спать или работать. Смотреть кино или играть в гольф. Слушать музыку или встречаться с девушкой…

Это правильно для страны. Это ставит на место каждый рабочий винтик и толкает вперед прогресс. Это позволяет механизму работать четко и слаженно, без поломок и сбоев. Это рационально и логично. Это двигает страну вперед…

Сергей понятия не имел — хорошо или плохо, правильно или нет. Он не хотел задумываться — что всё значит и что за подобным стоит. Только не сейчас — не то время и не то место…

Орман кивнул в сторону — они перемахнули на другую ленту, и он чуть не проехал носом — истязая руками поручень… Тяжело поднялась и опустилась грудь. Это уже ощущалось конкретно, это уже не просто так…

Ему вновь не хотелось задумываться — опять не время, — но сознание все равно отмечало факты. Их можно игнорировать, их можно не замечать, на них можно не обращать внимания — но они не уйдут. Не пропадут, не исчезнут, не испарятся…

Он натурально чувствовал слабость своих рук. Сначала списывал на общее недомогание, но недомогание проходило… а слабость оставалась. С какой-то непривычной легкостью. И заметным нарушением координации — куда-то вниз спустился центр баланса, — и плечи уже не были твердым и уверенным оплотом. Волосы лезли в глаза, и тонкая шея — колотилась в просторном вороте куртки, как в широкой проруби…

Скосил глаза и посмотрел на руку — узкая изящная ладошка с трудом охватывает широкие перила. Разомкнул пальцы, сжал ладонь в кулак и сделал резкое движение — Орман удивленно поднял брови. Сергей отвернулся в сторону — всё. Это было похоже на взмах прутиком в воздухе. Ибо удара больше не было. Основа хорошего удара — в движении плечом, — а вот плеча… Он сам себе казался теперь легкой мухой. Или слабеньким листиком, качающимся от ветерка…

И еще — он теперь чувствовал грудь. По-настоящему. Что-то ощутимо набухло под одеждой, поднималось и опускалось при вдохе, прыгало и колыхалось при движении, и упиралось в толстое сукно…

Сжал зубы — не сейчас. Потом. Не время…

Все должно было быть не так… Все должно быть простым и понятным. Обычная жизнь — пускай серая и скучная, — но теперь она казалась райским уголком в сумрачном сознании. Светлым периодом умирающей судьбы. Солнечным лучиком, освещающим прошлое. Сверкающей звездой, радующей память. Работа — друзья, коллеги, начальники… Семья — Светка, дочка, вечерние уроки, тещин огород…

Там не было злобы. Там не было ненависти. Там не было смерти…

Поднял голову и посмотрел в темнеющее вечернее небо — сколько еще ударов ждет впереди? Сколько гнилости, подлости и коварства приготовлены на резких поворотах судьбы? Сколько людей должно умереть, чтобы я смог жить так, как хочется?

'Я ведь ничего не просил, — сами опускались глаза. — Меня никто не спрашивал. Разве я кому-то что-то должен?'

Жизнь — не легкая прогулочная штука. Это гранитный валун. Который набирает вес, бухнет и тяжелеет прямо на глазах. Чтобы со всего размаха опуститься на плечи — пригнуть, и расплющить на твердой земле…

— Приехали…

Сергей встряхнулся — впереди приближался грандиозный полыхающий шар, высвечивающий высокое каменное изваяние — строгое лицо и карающий меч… Дорожная лента сделала последний поворот и вынесла на открытое пространство…

— Кажется, успели, — Орман спрыгнул на землю, Сергей следом.

Они потратили полдня, чтобы добраться сюда, и просто не имели права опоздать. Просторная площадь была вся запружена галдящим народом — в воздухе стоял нескончаемый гомон и гвалт. Впереди, у самого памятника и парадного входа в городской муниципалитет — виднелся помост…

— Его величество Лего Вой, — широким жестом закончил экскурсию Орман и задрал голову к огненному шару: — Звезда символизирует восход, возрождение и будущность… Что дальше?

— Ближе не получится? — Сергей не мог оторваться от помоста.

Друг нырнул в толпу и заработал локтями — Сергей постарался не отставать: 'Сколько народа…'

Вам это интересно, люди? Вы любите на такое смотреть? 'Хлеба и зрелищ'? — как на аренах Римских пантеонов?

Толпа галдела — среди всеобщего шума тонули отдельные слова и разговоры. Они пробились почти к самой цепи солдат у сооружения, когда наверху неожиданно потухла звезда. Гомон резко усилился…

Сразу вспыхнули прожектора, гоняя лучи по беспокойной толпе — пока не остановились, и не скрестились на возвышении у скульптуры. Ритмично загрохотал барабан — и в свете начали появляться люди… Сергей сжал зубы: 'Любите эффекты, сволочи…'

Их выводили по одному. Худых и изможденных. Они не дергались и не кричали, не просили о пощаде. Просто останавливались, и замораживали пустой взгляд поверх голов. Поверх толпы. Галдящей, беснующейся толпы… Тринадцать человек — чертова дюжина.

Измученных и уставших, но твердых на своих ногах. Казалось — они не потеряли надежду, они просто ее не ждали…

Затем чинно, как на параде — выдвинулся и развернулся взвод солдат, — грохнули о деревянный настил приклады старинных карабинов. На головы осужденных принялись по очереди натягивать мешки…

Сергей закрыл глаза: 'Торопитесь, подонки… '

Вот и все. Вот и конец… Это произошло — то, что больше невозможно будет забыть…

То, что навсегда останется в памяти и укоренится в душе. Смерть. Страшная, мрачная, жуткая в своей несправедливости и безысходности. Как будто он лично протягивает руку и нажимает на спусковой крючок…

'Я не виноват, — вопил в голове мечущийся писк дикого страха. — Я не просил, не хотел — меня не спрашивали… Я сам жертва! Дикая, несправедливая жертва — перевернули всю жизнь, всю судьбу, саму сущность моего 'Я'…'

'Сущность твоего 'Я' не переменит никто, — отвечал из глубины спокойный уверенный голос. — Можно изменить тело. Но никто никогда не изменит душу…'

'В чем дело? — вопил безудержный страх, — ты хочешь сказать — я виноват? Никто не посмеет обвинить меня!!!'

'Никто, — соглашался голос. — Кроме тебя. Тебя самого…'

Громким щелчком ударили по ушам клацнувшие затворы — Сергей еще сильнее сжал глаза: 'Зря я cюда приехал…'

Сердце в груди сжалось в единый неразличимый осколок льда — а звонкая бесконечная пауза рвала на лоскутки барабанные перепонки, — сейчас раздастся грохот конца…

Больше ничто не кричало в голове. Больше не было писка страха и голоса сердца. Ибо само сердце — теперь с огромной скоростью падало в глубину бездонной пропасти, — мигая тускнеющим огонькам далеко внизу, пока окончательно не пропало из вида. И только совесть — холодная молчаливая ледяная совесть, — заполняла мертвенным стеклом все внутренности и голову… Стягивая мерзлотой желудок и поясницу. Душу и позвоночник…

Он точно знал — это теперь останется с ним навечно. Исчезнувшее далеко внизу сердце, и леденящий безразличный холод. Мертвый равнодушный разум, и звенящая пугающей безвкусицей — пустота внутри…

Теперь это его жизнь. Если только это — можно назвать жизнью…

— Нет!!! — рванул к небу почти погасший голос души. — Нет!!! Остановитесь…

Голубая безраздельная арктика удивленно замерла… и далеко внизу, в необъятной глубине — вновь мигнуло почти пропавшее сердце…

— Остановитесь!!! — он рванул вперед, протискиваясь через людей — прямо к шеренге солдат…

Мерзлота прямо на глазах исчезала, уступая место душе — пускай сжавшейся и перепуганной, — но своей родной теплой душе, — и из далекого низа, из самых глубин преисподней — стремительно поднималось переливающееся огнями сердце…

— Стойте!!! — он выскочил из толпы и уткнулся в шеренгу солдат. — Не надо стрелять…

На помосте обернулся с поднятой рукой лейтенант, и шевельнулась шеренга бойцов с карабинами. Громкий гвалт толпы начал возбужденно стихать…

— Я здесь, — хрипло произнес Сергей. — Нет смысла в казни. Передайте королю…

Лейтенант вздернул брови, оглядывая его с головы до ног — но на всякий случай поднес руку к уху, делая запрос… Выслушал ответ и кивнул солдатам внизу — Сергея немедленно скрутили и заломили руки. Гомон толпы с каждой минутой становился тише…

'Вот и все. Вот и конец, — вновь засаднил встрепенувшийся после льда страх. — Набегалась пташка, напрыгалась…'

Он уже не слышал, как утихал беспокойный ропот толпы, не видел вытаращенные глаза Ормана. Он уже ничего не мог видеть…

Его провели мимо помоста и толкнули в широкий вход муниципалитета. И уже внутри, пытаясь осознать крах и конец, и выталкивая прочь громко вопящую панику… уши догнал резкий грохот одновременного залпа. И через паузу — мягкие шлепки падающих тел…

Колени подогнулись — он пошатнулся. И только крепко ухватившие псы удержали непослушное тело на ватных ногах…