Осторожно, треножник!

«В раскаленной тоске припала знойным телом к Степану Мейран. Она не сводила с него бархатных глаз, будто жадно допивала до дна кубок своих последних минут. Задыхаясь от грядущей неизбежности, она отрывно шептала Степану:

– Пойми, и сделай так. Прошу, повелитель, исполин. Скорей. Пока еще темно. Много вина выпила с тобой. Много счастья. Спасибо, родимый, единственный. Начало мое и конец мой. Песня из сада дней моих. Любовь неземная. Возьми. Подыми на своих сильных руках высоко. К небу. И брось в Волгу. Так хочу. Подари меня Волге. Мне не страшно. Нет. Я тебе буду петь. Слышишь. Буду петь о любви. Скорей. Звезды, что лежат на дне Волги, возьмут меня. Возьмут к себе звезды. Сделай так, повелитель, любимый мой. <…>

На вытянутых руках гордо вынес Степан из палатки полуобнаженную принцессу. Вынес и стал с ней посреди палубы в кругу пира <…>

Принцесса змеинно обвила голыми руками, сплошь изукрашенными золотыми с каменьями браслетами, могучую шею Степана и несводно смотрела с огненной любовью-скорбью в небомудрые детские глаза возлюбленного <…> Степан… отрывно говорил: <…>

– Пришел час разлучный <…> Улетает от нас заморская лебедь-принцесса персидская <…> Волга, Волга, и прими, и храни, и неси, неси бережно с любовью до берегов персидских <…> А ты, принцесса, прости меня – гусляра отпетого <…> Я исполняю мудрую волю твою <…>

Степан поднял с полу свой алобархатный кафтан, завернул в него принцессу, связал узлом кафтанные рукава на ее груди, припал к устам долгим поцелуем, подошел к борту, шатаясь от мученских слез, и со всего размаху кинул принцессу в Волгу <…>

И не стало принцессы» (Каменский 1990: 126–128).