Осторожно, треножник!

В Сети (и в воспоминаниях современников, в частности А. К. Гладкова [335] ) и эта история пересказывается по-разному, я привожу некий собирательный вариант. Сам я ее знаю с давних пор, и, насколько помню, а, впрочем, не ручаюсь, произошла она не с ветераном ЦДЛ, а со сравнительно молодым, но уже знаменитым автором «Зависти» еще в 30-е годы, во время выезда куда-то на периферию, для встречи с начинающими писателями-рабочими, причем дерзкий оппонент из публики назвал его не «Юрием Карловичем», а «товарищем Алёшей». Так что его остроумный ответ был мной отмечен и впитан, а там и полузабыт; он опустился на дно подсознания и оттуда незаметно, но жестко определил формат моей реплики.

Разумеется, и фраза Олеши тоже не плод неисповедимой гениальности: она построена по готовым риторическим правилам (прежде всего, по принципу контрастного обращения слов оппонента) и на основе принятых представлений, – в сущности, это эффектная вариация на тему, в дальнейшем отлившуюся в знаменитое «Чукча не читатель, чукча писатель». Не исключено, что серьезный филологический анализ привел бы к выявлению источников, повлиявших на Олешу, который, не в пример своему оппоненту, от чтения не уклонялся. (Лучше всего эти изыскания было бы возложить на самого Юрия Карловича, но как с ним связаться? Кстати, похвастаюсь, что однажды на заре студенческой юности сидел недалеко от него в кафе «Националь», где он был завсегдатаем.)

Вернемся, однако, к моей реплике. Заимствование из Олеши несомненно, но за его вычетом обнаруживается некий неоприходованный остаток. Объективное расследование требует точно его сформулировать, а затем и атрибутировать.

У Олеши оппонент находит незначительным объем писательской продукции автора, а тот в ответ объявляет мизерным объем читательского багажа оппонента. Здесь вовсю обыгрывается соотношение «писать»/«читать» (кстати, давшее заглавия двум частям книги Сартра «Les Mots», «Слова», – «Lire» и «Écrire»), но начисто отсутствует мотив «чтения/писания самого себя». То есть отсутствует целый компонент моей реплики – навязываемый Быкову образ «Быкова, пишущего всего Быкова».

Компонент ценный и тоже, как показывает бескомпромиссная интроспекция, поступивший из хороших рук. В раннем романе Филипа Рота («Letting go», 1962), прочитанном мной почти полвека назад, есть персонаж, которого родители с малых лет заставляют учиться музыке. Этот многим знакомый опыт описан незабываемой фразой (цитирую по памяти):