Осторожно, треножник!

Это, в общем, все, если не считать неожиданной, хотя и спрятанной на видном месте, связи между глухотой и абсурдом. Слово абсурд происходит от латинского absurdus (-a, – um) , которое состоит из приставки ab– «прочь, от, без», корня surd- , «глухой, беззвучный, немой, тусклый, бесчувственный, бессмысленный», и родового окончания и значит «неблагозвучный, неприятный, неуместный, нескладный, глупый, бездарный, нелепый». Значения приставки и корня складываются немного странным образом (поскольку отчасти дублируют друг друга – общей у них негативностью), но понять можно: «напрочь оглохший». То есть, по-нашему, – «охуевший». Недаром Ломоносов находил в русском языке великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского и сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков.

Квасцы

(72 слова)

Когда в одном электронном журнале, с легкой, но недолговечной там руки дружественного редактора, появилось несколько моих мемуарных мелочей – рядом со сходными по жанру сочинениями давней знакомой, озаглавленными «Рассказцы», я вычислил, что на эту словесную мель она села, метнувшись от Сциллы моих западнических «Виньеток» к Харибде солженицынских «Крохоток», и стал, с завистливой оглядкой на Пелевина, придумавшего «один вог» – квант современной мирской тщеты, прикидывать, как бы назывались аналогичные единицы для измерения русского литературного патриотизма.

Коснуться до всего слегка

Сорок лет назад, впервые поехав в Польшу, я с места в карьер стал учить польский. Он давался легко, но на самых головоломных словах я спотыкался. Как-то в гостях я безнадежно увяз в слове odziedziczyć («унаследовать»), согласные которого различаются исключительно мягкостью/твердостью и звонкостью/глухостью: джь – джь – ч – чь . Эти признаки есть и в русском, но нет ни фонемы «дж», ни твердого «ч». Я в который раз пытался продраться сквозь этот фрикативный частокол, когда хозяйка сказала:

– А ты не старайся, ты так легонько, по верхам: odziedziczyć – понимаешь? – она повела ручкой и пошевелила пальчиками в знак полнейшего пренебрежения.

Я понял и, как под гипнозом, без запинки исполнил:

– Оджеджичычь.

В дальнейшем я неоднократно применял эту безмятежную технику и даже обучал ей американских студентов, не всегда справляющихся с богатым и широко востребованным словом environmentalism , [316] достойным внимания культурных девушек типа Фимы Собак.

Вообще, это постоянный соблазн – отказавшись от глубокомыслия и занудства, научиться light touch, легкому касанию. Американцы овладевают им уже в начальной школе. Помню, как Катина дочка, изготовив пестрый плакатик на заданную на дом тему, отступила назад, чтобы окинуть его взглядом, и удовлетворенно констатировала:

– Some information, not too much!.. («Кое-какая информация, не слишком много!..»)

Как говорит один из персонажей в «Портрете Дориана Грея»: