«В ней Мандельштам возродил традицию фольклоризованной гражданской сатиры ХIХ века с той постановкой “русского голоса”, которая вызывает в памяти, в первую очередь, “народный стиль” гр. А. К. Толстого. Своим ритмико-интонационным строем, риторикой негодования, смягченного просторечивым юмором и позой простодушного изумления, и несколькими конкретными деталями эти знаменитые стихи восходят к не менее знаменитой “песне” Толстого “Поток-Богатырь”. Сходство между некоторыми строками можно указать вполне отчетливо:
Мы живем, под собою не чуя страны
Наши речи за десять шагов не слышны
Там припомнят кремлевского горца
А вокруг него сброд тонкошеих вождей
Что ни казнь у него, то малина.
Ср.: Под собой уже резвых не чувствует ног
И пытает у встречного он молодца:
“Где здесь, дядя, сбирается вече?”
Но на том от испугу не видно лица:
“Чур меня, – говорит, – человече!”
Обожали московского хана
А кругом с топорами идут палачи,
Его милость сбираются тешить,
Там кого-то рубить или вешать». [261]
На мой взгляд, находка блестящая – убедительная как непосредственно, по ритму и звучанию, так и функционально, по характеру решенной поэтом стилистической задачи. Но неистового Бенедикта она не просто не убеждает, а оскорбляет!