Осторожно, треножник!

За тщательным разграничением авторских прав – писал Ж., думали и работали сотрудники, участвовал Иванов – стоял молчаливый отказ последнему в (уже тогда привычной для него) роли всеобщего руководителя. Смеховая субверсия его авторитетной фигуры (в духе антихрущевского анекдота о том, как колхозники говорят художникам: «Вам-то хорошо, в вашем-то деле ён, видать, понимаат») вскоре сделалась достоянием кулуарных разговоров в лингво-семиотических кругах, но мой эдиповский ход был одной из первых практических акций.

В 1964 году состоялась первая Летняя школа по вторичным моделирующим системам в Тарту. Я был на нее приглашен, хотя не помню, насколько формально; хорошо помню, что случайно встреченный на станции метро «Охотный ряд» (тогда «Проспект Маркса») В. А. Успенский сказал, что «сделал все, чтобы мы с вами встретились в Тарту». Тем не менее я по тем или иным причинам туда не поехал, скорее всего, просто потому, что не придал этой возможности того эпохального значения, которое задним числом кажется столь очевидным. Это была, конечно, серьезная ошибка. По-видимому, сыграла свою роль врожденная, усугубленная советскими условиями и сознательно культивировавшаяся мной нелюбовь к модным causes и институтам и неумение, в отличие от зощенковского тенора, «сыматься в центре». В первый раз я не поехал сам, а в дальнейшем (до 1974 года) меня уже и не звали, тем более что намечавшийся конфликт пошел в дальнейшую раскачку.

Вторая Летняя школа проходила в 1966 году. В том же году на Международный психологический конгресс в Москву приехал Роман Якобсон, и Лотману удалось «пробить» его поездку в Тарту. А в промежутке В. В. Иванов решил устроить Якобсону встречу с цветом молодой московской лингвистики и возложил на меня почетную роль хозяина этого приема. Летним днем (дата в принципе установима, но я ее не помню) у меня на Метростроевской (ныне опять Остоженке) 41, кв. 4, собрались Р. О. Якобсон, К. Поморска, В. В. Иванов, В. Ю. Розенцвейг, И. И. Ревзин, А. А. Зализняк, Е. В. Падучева, И. А. Мельчук, Л. Н. Иорданская, Б. А. Успенский, В. А. Успенский, В. М. Иллич-Свитыч (вскоре погибший), В. А. Дыбо, Г. Чикоидзе и другие, всего человек двадцать. [207]

С появлением первых «Трудов по знаковым системам» Ж. и Щ. предложили туда статью, реабилитирующую наследие русских формалистов и Эйзенштейна, однако реакция Лотмана была довольно кислой; не исключаю, что он считал, что справится (или уже справился – в Лотман 1994а [1964] ) с подобной задачей и без нас. Статья была сначала отвергнута, а затем все-таки принята (Жолковский и Щеглов 19 67б) , – после нашей жалобы Розенцвейгу на дискриминацию и его вмешательства (на правах председателя лингвистической секции Совета по кибернетике АН СССР). Думаю, что Лотману это вряд ли понравилось и, возможно, вообще укрепило настороженное восприятие «группы Розенцвейга»; во всяком случае, следующей публикации в «Трудах» нам пришлось ждать почти десять лет. Как легко видеть, уже тогда я предпочитал ориентироваться не на барский гнев и барскую любовь, а, так сказать, на права человека, – ставка явно проигрышная, особенно в России.

Летом того же года, оказавшись в Ленинграде (проездом после лодочного похода по Карельскому перешейку), я набрался дерзости позвонить по телефону (который нашел в справочной книге в телефонной будке) В. Я. Проппу. Представившись его поклонником и последователем, я напросился на визит, каковой состоялся 15 июля 1966 года (о чем свидетельствует надпись его рукой на моем экземпляре «Морфологии сказки» издания 1928 года), ранним утром, с 9 до 10 часов утра. Я с горящими глазами объяснял Проппу, как его функции в сочетании с темами и приемами выразительности Эйзенштейна поведут к развитию кибернетической поэтики, а он в ответ сокрушенно говорил, что Леви-Стросс (прославивший его на Западе) не понял, что такое «функция», и опять навешивает ему сталинский ярлык «формализма», что к нему (Проппу) часто обращаются математики, кибернетики и под., но что он во всем этом не разбирается и считает своим долгом учить студентов аккуратно записывать и табулировать все варианты фольклорного текста.

«Вообще, – сказал он тихим монотонным голосом, – я жалею, что занимался всем этим. Вот мой сын – биолог. Он только что вернулся из Антарктиды. Он опускался на дно, видел морских звезд. Может быть, и мне, – с шикарной скромностью заключил Пропп, – посчастливилось бы сделать какое-нибудь открытие».

Тем временем Ж. и Щ. продолжали работать над статьей «о формалистах», развивая ее в изложение своего тогдашнего «генеративного» кредо. По совету В. В. Иванова они обратились с ней в «Вопросы литературы», где, как он сказал, один «чудесный грузин» (С. В. Ломинадзе) решил организовать публикацию материалов о структурализме.

Благодаря посредничеству Иванова произошло и знакомство Ж. и Щ. со Шкловским и предъявление ему машинописного варианта все той же статьи.

Правда, когда в назначенное время мы стали звонить, а затем и стучать в дверь квартиры Шкловского, нам никто не открыл, и мы, проболтавшись некоторое время на лестнице и не зная, что делать, отправились звонить из автомата Иванову, проверяя правильность условленного часа, потом вернулись к двери, но опять безрезультатно и, наконец, ушли, опустив в почтовую щель записку: