Уильям Александр Герхарди Полиглоты

40

На следующий день тетя Тереза не вставала с постели, и Берта ухаживала за ней с горячими и холодными компрессами, валерьянкой, пирамидоном, аспирином и несколькими лосьонами. Нервы тети Терезы так расстроились из-за самоубийства, что даже тете Молли, прибывшей через два дня из Японии, пришлось по ночам сменять Сильвию и Берту у ее постели. Дядя Эммануил вернулся ранним утром от казачьей жены и был настолько ошеломлен, когда ему объявили о происшедшем, что не нашелся что сказать. Возвратилась тетя Молли: до конца своих дней она будет сожалеть о том кратком отдыхе в Японии. И, несмотря на то, что это была смерть, дядя Эммануил сказал, пожимая ей руку:

— C’est la vie.

Прослышав о несчастье, в воскресенье утром явился генерал Пше-Пше — высказать свои соболезнования. Он низко склонился над рукой тети Терезы и скользнул по ней колючими усами. Какое-то время посидел молча, из уважения к покойному. Потом откашлялся, чтобы заговорить. Но тетя Тереза заговорила первой. Бедный брат! Кто бы мог подумать! Это такой шок для ее нервной системы, что доктор Абельберг, который уже было начал ее лечить, в отчаянии бросил это дело. Она не сомкнула глаз с того времени, когда это произошло! И ее лицо действительно было белым, как тесто, и просвечивало в утреннем свете. Генерал сообщил, что явился как старый друг с единственным желанием — быть чем-то полезным. Желают ли они оркестр?

— Оркестр? — воскликнула тетя.

— Pardon, — произнес дядя Эммануил, с неизменной вежливостью обращаясь через меня к генералу Пше-Пше, — какой оркестр имеет в виду его превосходительство?

— Военный оркестр, что играл на балу, — отвечал генерал с робкой улыбкой.

— Для похорон! — воскликнула тетя Тереза. И нам представилось, как катафалк с остовом дяди Люси во весь опор мчится на кладбище под бодрую мазурку.

— Но они будут играть похоронный марш — соответствующий случаю, — пояснил генерал с той же слабой робкой улыбкой.

— А, тогда прекрасно. — отвечал дядя Эммануил, совершенно удовлетворенный. — Хорошо. Генерал чересчур добр. — Он любезно поклонился. Генерал поклонился в ответ.

Еще одна окостенелая пауза.

Мы ожидали трудностей касательно погребения «самоубийцы». Однако перед лицом общего хаоса на нашем пути не возникло ни одного препятствия. И правда, отчего бы им возникнуть? Разве не имеет человек право самому расстаться со своей оболочкой? Но небольшая загвоздка с выбором участка для могилы все же возникла. Дядя Эммануил откашлялся.

— Мы ожидали, — сказал он, — определенных трудностей относительно получения разрешения на погребение. Эта смерть, разумеется, не такая… такая… — он делал объясняющие жесты, — обыкновенная, и мы ожидали…

— О? — Генерал бросил быстрый испытующий взгляд на тетю Терезу. — Кто-то проболтался?

— В общем, да, — признался дядя Эммануил.

— Кто?

— Кладбищенский сторож. Но больше никто.

— Пусть явится ко мне, — приказал генерал, свирепая гримаса появилась на его мужественном лице. — Я с ним потолкую! Я его враз угомоню!

Он объявил, что не станет терпеть всяких глупостей ни от кого в этом городе до тех пор, пока здесь стоят его части, — он не знает, сколько это еще продлится и обязан сказать, что если союзники не передумают (слепота некоторых оказалась на поверку благом, иначе бы он не поручился за их выживание), да, он обязан заявить, что если союзники не передумают и не пошлют ему подкреплений, он не сможет долее контролировать ситуацию, и тогда может произойти что угодно, каждый кладбищенский сторож сможет творить все, что ему заблагорассудится; однако покамест он, генерал Пшемович-Пшевицкий, находится у руля, он проследит за тем, чтобы они, его друзья, были должным образом защищены. Дядя Эммануил поклонился. Генерал поклонился в ответ. Он относится с уважением к мадам Вандерфлинт и месье le Commandant («А, ваше превосходительство слишком добры!» — вставил дядя Эммануил. Взаимные поклоны), он относится к ним с уважением, и он желает выказать свое уважение к покойному, совершенно не вмешиваясь в обстоятельства его кончины. Он также желает выказать свое уважение к мадам Вандерфлинт, и хотя это не соответствует уставу, предусматривающему оказание военных почестей только для военных, все же он полагает, что усопший прошел военную службу в свое время…

— Нет, — прервала его тетя Тереза. — Мой бедный брат был британским поданным, а в Англии военная служба не обязательна — по крайней мере, не была до войны.

Это не имеет значения! Генерал из уважения к даме пренебрежет и этим и распорядится насчет военного салюта над могилой ее брата.

— Что? — переспросила тетя Тереза, не совсем поняв его слов.

— Салютная команда, — пояснил он. — Я распоряжусь насчет салюта.

— Нет! — перепугалась она. — Не нужно, это напомнит мне об Анатоле, моем сыне, это было так тяжко.

И прежде чем кто-то успел что-либо подумать, она начала всхлипывать.

— Холостые патроны, — произнес он, глуповато оглядываясь.

— Полно, полно, ангел мой, полно, дорогая! — утешал ее дядя Эммануил. — Никто этого не сделает, если ты не захочешь. Никто.

В это время в комнату вошла тетя Молли. Генерал с военной аккуратностью поднялся, звякнул шпорами и наклонился над ее пухлой рукой с одиноким обручальным концом.

— Что случилось? — спросила она при виде Берты, выбегающей за валерьянкой, и тети Терезы в истерике.

— Они вон хотят палить над могилой, как будто веревки было недостаточно, — сердито пробурчала Берта, пробегая мимо нее.

— Повешение… стрельба… — пробормотала тетя Молли. — Зачем? Зачем?

И, нечаянно произнеся это слово и видя Терезу в слезах, она тоже принялась всхлипывать в платок. Генерал неловко зашаркал ногами, пока не пришла Берта с каплями, а дядя Эммануил взял меня под одну руку, а генерала под другую, и повел через меня такой разговор:

— Ah, mon général, извините мою супругу, ее нервы совсем расстроились, а моя belle-sœur не совсем поняла всей сути той почести, которой вы собирались удостоить ее бедного супруга. Qu’ est-ce que vous voulez? Она выросла в семье штатских… в деревне… вдали от городов; évidemment, ее супруг и вся родня были штатскими, незнакомыми с кодексом, который для нас — nous autres militaires[88] — наше общее драгоценное наследие, поэтому вы должны простить этот маленький эпизод, mon général. Я перевел.