У ворот Северина

22

К вечеру Санду проснулся и спрыгнул с кровати. Он проспал два часа в жаркой, душной комнате и теперь чувствовал себя разбитым. Сняв рубашку, бросил ее на стул и вышел во двор. Уже ощущалась вечерняя прохлада. Солнце село за крыши домов, и в синеватых сумерках горела только рыже-красная полоса вдоль горизонта. Он взял из шкафа жестяную кружку и пошел к бочке с дождевой водой. Зачерпнул тепловатой воды и стал умываться. Вытерся полотенцем и хотел было войти в дом, но остановился и прислушался. В соседнем дворе, у Георгиу, звучала музыка. Дана играла на пианино, и через открытые окна плыла мелодия Шумана. Санду приблизился к забору, приподнялся на цыпочки и несколько минут смотрел на окна, где за шелковой занавеской слабо вырисовывался силуэт девушки, потом пошел в свой дом. Повесил полотенце, снял с плиты кастрюльку, в которой осталось от обеда немного зеленой фасоли, поставил ее на стол, на деревянную подставку, нашел в шкафу ломоть черствого хлеба и начал есть. Было не очень вкусно, поварского опыта у него не хватало, но что оставалось делать? Иногда ему помогала Дана, а иногда ее мать тайком от соседей приносила тарелку борща. Но чаще Санду готовил сам, вечером после работы, предварительно зайдя на рынок.

Сумерки сгущались. В комнатке, которую незадолго до своей смерти его мать переделала в кухню, было жарко и пахло едой. На потолке и стенах чернело множество мух, одни замерли в ленивой неподвижности, другие суетливо метались, и это действовало ему на нервы. Санду попытался их выгнать, энергично помахав полотенцем, но безуспешно. Окно он оставил открытым, чтобы проникал вечерний воздух. С улицы доносился замирающий шум города, который готовился ко сну. Прибрав на кухне, Санду посмотрел на часы с почти стершимся циферблатом и подумал, что до встречи с Пиусом остается час. Пиус кончал работу в четыре, потом собирался пойти в спортзал позаниматься боксом, затем — домой, поесть, а ровно на половину девятого вечера у них была назначена встреча. «Интересно, принесет ли Валериу взрывчатку? — одеваясь, гадал Санду. — Он сказал, что план операции хороший, все зависит от того, как мы его выполним…»

От этих мыслей юноша пришел в легкое возбуждение, сердце его сжалось, потом забилось сильными толчками. Ему и раньше не раз приходилось испытывать довольно сильное душевное волнение, однажды он участвовал в тайной операции на немецком судне «Кеплер», но это было давно, и он об этом почти забыл.

Сейчас Санду испытывал особое чувство, вероятно потому, что впервые шел на дело, связанное с большим риском. «Главное, не распускаться, — сказал он себе. — Если будем действовать спокойно, осторожно, не суетясь, все будет в порядке».

Он выложил из карманов брюк документы и все лишнее. С собой взял только перочинный нож. Поискал и нашел в одном из ящиков немецкий электрический фонарик, который купил ему отец. Фонарик работал не на батарейке, а от непрерывного нажатия рычажка. Работал прекрасно; фонарик шутливо называли «труд и свет», потому что его все время нужно было сжимать и разжимать, единственным же недостатком его было то, что он, как кофемолка, достаточно сильно шумел.

Санду ничто больше не задерживало; он запер дверь кухни и входную дверь, а ключи спрятал за цветочным горшком, который стоял у крыльца, и вышел на улицу, совершенно пустынную. Уже стемнело. Дома с опущенными шторами слились с окружающей темнотой, утонули в ней. Санду прошел мимо калитки учителя, но, услышав звуки пианино, повернул обратно и осторожно, стараясь остаться незамеченным, вошел в соседний двор.

— Дана! — прошептал он, подойдя к открытому окну. — Дана, ты меня слышишь?

Дана вскочила и подбежала к окну, чтобы посмотреть, кто ее зовет. Она была в халате, волосы собраны под школьной сеточкой.

— Чем занимаешься, принцесса? — засмеялся он и, поднявшись на цыпочки, взял ее за руку. — Развлекаешься?

— Упражняюсь! — ответила она, капризно надув губки и изображая избалованного ребенка. — Почему ты зовешь меня принцессой? Подражаешь Штефану?

— Да, — признался Санду, — люблю умные комплименты и охотно их повторяю.

— У тебя нет воображения! Придумал бы что-нибудь более удачное или уж прямо зачислил бы меня в королевы…

— Да, у меня нет воображения!..

— Куда уходишь на ночь глядя?

— К другу…

Во дворе послышались шаги. Кто-то шаркал тапочками по мелкому гравию.

— Уходи, — прошептала Дана, — пока отец тебя не увидел.

— А что такого, если и увидит?

— Ты же его знаешь… У него железные принципы.

— Хорошо, ухожу.

Из-за угла дома показалась тень. Это была Эмилия, она шла медленно, осторожно, словно боясь потревожить чей-то сон, сложив руки как для молитвы. Дойдя до ворот, она повернула и исчезла в темноте.

— Бедняжка, — сказала тихо Дана, — так вот и ходит день и ночь. Совсем не спит…

— Уже поздно, я пошел, Джульетта! — пошутил Санду. — Ромео целует тебя!..

Он быстро вышел за калитку, помахал рукой и исчез в темноте. Дана еще немножко постояла, облокотившись о подоконник, наслаждаясь ночной прохладой, потом возвратилась в комнату и опять уселась за фортепьяно.

Санду встретился с Пиусом в назначенное время, на пустыре, позади церкви. Боксер был в легкой синей майке и полотняных брюках, на ногах рваные теннисные туфли, перевязанные шнурками у лодыжек. Он был потный, раскрасневшийся; широкая, сильная грудь мерно ходила, как кузнечный мех.

— Ну и пробежка, будь здоров! — отдувался он, вытирая со лба пот. — Понимаешь, я пошел на тренировку, ждал, ждал, вижу, тренер не идет, и отправился домой. А тут отец с работы вернулся. Заставил рыть ямы позади дома, чтобы вкопать столбы для забора, забор два месяца как упал, и куры гуляют прямо в поле… Ну и намахался я ломом! — заключил он, все еще тяжело дыша. — Думал, помру, так бежал, я ведь знал, ты меня уже ждешь… Давно пришел?

— Несколько минут назад…

Санду с восхищением смотрел на него, он очень ценил их дружбу. Пиус был первым, кого Санду встретил, когда перешагнул порог слесарной мастерской, их верстаки оказались рядом, они держали одежду в одном шкафу, вместе шли в столовую, когда гудок судоверфи возвещал о перерыве на обед, и так же неразлучны были в парке, на стадионе, на матчах по боксу, когда выступал Ромикэ. Санду был самым горячим его болельщиком. Когда Ромикэ наносил точный удар противнику, Санду оглушительно бил в дырявую сковородку и кричал сколько хватало сил, увлекая за собой галерку: «Давай, парень! Давай, засвети ему! Отделай так, чтобы мать родная не узнала, дава-а-ай!» А когда Ромикэ одерживал победу, энтузиазм Санду не знал границ. Он прыгал от радости, неистово аплодировал, и, глядя на него, аплодировали другие.

— Пока не пришел Валериу, пойдем выкурим по сигарете… — предложил Ромикэ и потянул Санду за руку. Они направились к телеграфным столбам, сваленным позади церкви.

Уселись. Ромикэ вытащил пачку, предложил закурить и Санду, но тот отказался, и тогда он закурил сам. Закурив, зашвырнул погасшую спичку и задумчиво сделал первые затяжки.

— Знаешь, что случилось сегодня после того, как ты ушел? — Ромикэ подсел поближе к Санду, чтобы можно было говорить шепотом.

— Нет…

— У нас есть паренек в кузнечном цехе, маленький такой, щупленький, чернявый…

— Юликэ?

— Да, Юликэ. Он из села Балотешти, ну, оттуда, из-за холмов. Живет в общежитии судоверфи.

— И что с ним?

— Подзывает его дядя Чинкэ, мастер, и говорит: «Эй, парень, возьми ведро и дуй к динамо-машинам, попроси там у ребят, пусть они тебе отольют электротока, скажи, мастер прислал».

— Он и пошел?

— Пошел. Ну и дали они ему взбучку! «Откуда желаете: из крана? из котла?» — измывались они. Кто-то даже схватил палку — и ну за ним…

— Злая шутка, что и говорить! — неодобрительно заметил Санду. — Со мной вначале тоже пытались проделывать такое. Но не вышло, да и отца побоялись. А этого беднягу Юликэ кто защитит?

Они помолчали, прислушиваясь к ночной тишине. Из-за купола церкви выкатилась медная тарелка — большая круглая луна. И все осветилось, как при восходе солнца. Стали хорошо видны халупы на пустыре, крытые дранкой, покосившиеся, осевшие, с окнами в ладонь, там жил бедный люд, грузчики и извозчики, которые едва перебивались с хлеба на воду. Южнее чернело здание фабрики искусственного льда, от которой шло одуряющее зловоние.

— Если будет так светло, мы влипли! — Ромикэ жадно затянулся, озабоченно глядя на огромный диск луны. — Прямо как днем. Первый же полицейский перестреляет нас, как зайцев…

— При луне лучше, — возразил Санду. — Легче ориентироваться, не заплутаем… Тебе страшно?

— Мне? — Ромикэ повернул голову: — Нет, но мне не хотелось бы попасться.

— Главное, чтобы сработала мина. Вот тогда все будет в порядке.

— Не хватало, чтобы мы прогулялись впустую!

Ромикэ еще раз затянулся, щелчком отбросил окурок, который, описав широкую дугу, упал довольно далеко, так что Ромикэ многозначительно посмотрел на Санду, давая понять: вот, мол, какой он молодец, лихо бросает.

В этот момент из-за угла церкви кто-то появился. Когда человек оказался на освещенном луной месте, Санду толкнул локтем Ромикэ…

— Валериу…

— Да, фигура и походка его, — согласился Ромикэ. — Слушай, он военный? — шепотом спросил боксер. — Я припоминаю, он работал в мастерских. Внешность его мне знакома…

— Не знаю, может, и военный…

— А я почти уверен. Ты разве не заметил, он ходит в военной рубашке, на груди номер, черт его знает, что за номер, разглядеть невозможно, вылинял при стирке.

— Ну, военные рубашки сейчас носят все мужчины, кто мобилизован, кто на сборах, — сказал Санду и, закрыв нож, положил его в карман. — Разве поймешь?

Человек пересек пустырь, и теперь можно было разглядеть его лицо. В самом деле, это был Валериу. Как всегда, в белой полотняной рубашке, темно-синих узких брюках, в сандалиях.

— Привет! — сказал он шепотом и остановился. Он нес старый портфель, видимо довольно тяжелый. — Вы готовы?

— Готовы, — ответил Санду и встал. За ним поднялся и Ромикэ.

— Вы знаете, как действовать? — все так же тихо спросил Валериу и огляделся, желая убедиться, что за ним никто не следит. Пустырь был безлюден, не было видно никого и около церкви. — Здесь, — показал он на портфель, — взрывчатка. Заряд достаточно мощный. Придется попыхтеть, пока дотащите до места. Поезд проследует через два с половиной часа, то есть в одиннадцать десять. Товарный состав, сорок восемь платформ…

— Разве их не семьдесят? — удивился Ромикэ. — Ведь говорили…

— Нет, сорок восемь, с танками и бронемашинами. Накрыты брезентом. Вы заложите взрывчатку только после одиннадцати вечера, договорились? В это время состав выйдет со станции, без остановки минует Шимиан и, сбавив ход, пойдет под уклон у Балоты. Тогда мы можем быть уверены: раз ему дали зеленую улицу, другой поезд раньше его не пойдет.

— Порядок, — сказал Санду, беря портфель у капрала. — Ого, какой тяжелый! — Он с любопытством приоткрыл портфель, заглянул внутрь и потрогал лежащий там сверток.

— Вы знаете, как обращаться со взрывчаткой, — продолжал Тудор Динку. — Думаю, вы не забыли то, о чем мы договорились.

— Нет, не забыли…

— Найдите подходящее место, заложите под рельс мину. Проверьте запал, плотно ли сидит. Правильно установите детонатор. Колеса паровоза надавят на детонатор, он сработает, мина взорвется, и три-четыре вагона взлетят на воздух. Смотрите отбегите вовремя… В мине мощный заряд тротила…

— Ясно, товарищ Валериу, — сказал Ромикэ. — Я только хочу спросить, точно ли, что состав пройдет именно в это время.

— Да, точно, — заверил его капрал. — Операция подготовлена товарищем Молнией, все тщательно проверено…

— Чего там, все ясно! — вставил Санду, давая понять, что пора двигаться. — Пошли, а то опоздаем…

Валериу протянул им руки. Молча посмотрел на парней, как бы желая прочитать их мысли. Лицо его стало суровым. Он взволнованно прошептал:

— Желаю успеха, Габриэль и Пиус, не забывайте, что это задание нам поручила партия!

— Всего доброго, и не волнуйся. Мы не подведем…

На небе весело сверкали звезды, ярко светила луна, окрашивая в белое дома, деревья, строения. Санду и Ромикэ проскользнули в тени церкви, быстро пересекли улицу. А капрал стоял неподвижно и смотрел им вслед, пока их силуэты не исчезли. Затем отправился домой, чтобы переменить одежду; ему нужно было скорее возвращаться в казарму, откуда он ушел час назад, не спросив ни у кого разрешения.