У ворот Северина

23

Они ползли по-пластунски или шли пригнувшись, с трудом преодолевая довольно крутой склон холма, поросшего лесом. Ромикэ тяжело дышал, но не сдавался и упорно карабкался, отвоевывая у склона метр за метром, перекладывая портфель из руки в руку, пуще всего боясь уронить. Сзади, на расстоянии нескольких шагов, бесшумно двигался Санду, цепляясь за ветки кустарников или корни деревьев. Время от времени у них скользили ноги, и тогда они опускались на четвереньки, царапая колени и локти, и, скрипя зубами, еще яростнее штурмовали высоту. Когда дошли до полянки, Ромикэ остановился перевести дух, сел около ствола дуба и подождал Санду, который тоже тяжело, устало дышал, вымотанный подъемом, и держался рукой за грудь, чтобы хоть немного унять сердцебиение.

— Который час? — спросил он шепотом.

— Почти десять, — ответил Ромикэ, глядя на светящийся циферблат. — Через час надо быть на условленном месте…

— Очень уж крут чертов подъем…

— Это тебе не прогулка по бульвару!

Санду ничего не ответил. Он прислонился спиной к стволу дуба, расслабился, чтобы передохнуть, чувствуя, как у него дрожат ноги и руки. Сквозь густые ветви деревьев вдали светила луна, крыши домов внизу ярко блестели, будто они были из оцинкованного железа. Над городскими постройками возвышалась водонапорная башня, ее остроконечная крыша сверкала словно зеркало. А слева уходили к горизонту воды Дуная, спокойные, тускло отсвечивающие коричневым цветом.

— Ты только посмотри, как хорошо отсюда виден город! — прошептал Ромикэ, вытирая влажную шею и затылок. — Это при всей-то маскировке! Огней и вправду не видно, но при луне дома как на ладони…

— Если бы сейчас налетели американские бомбардировщики, им бы не понадобились светящие бомбы на парашютах, как тогда, в пасхальную ночь, — поддержал его Санду.

— Все так хорошо видно, прямо хоть фотографируй!

Вдруг из леса донесся скрип колес. Похоже было, что тяжело груженная телега медленно ползет вверх по дороге. Санду схватил Ромикэ за руку, и оба несколько долгих секунд напряженно вслушивались в шумы и шорохи ночи.

— Гей, Наполеон! Гей, Турок! Вот чертовы дети, еле ноги переставляют!

Человек погонял волов, и каждое его слово было теперь отчетливо слышно. Вскоре между деревьями, внизу, в долине, мелькнул огонек, он тихонько покачивался, и можно было подумать, что приближается привидение.

— Это фонарь, прикрепленный к возу, — прошептал Ромикэ. — Небось едет какой-нибудь крестьянин.

Еще какое-то время они пытались понять, в каком направлении движется телега, как вдруг она громыхнула на ухабе сзади них, очень близко, шагах в пятнадцати. Круто повернувшись, они с изумлением увидели позади себя качающийся в просветах деревьев фонарь.

— Давай спрячемся! — предложил Санду и, положив руку на плечо Ромикэ, потянул его вниз. — Он может нас заметить при свете луны…

Оба легли, прижавшись к корням старого дуба, и, не отводя глаз, следили за огоньком.

— Черт побери, не могу понять, как же это получается? — прошептал Санду. — Ведь скрип колес слышался совсем с другой стороны…

— Дорога извилистая, вот в чем дело…

Через некоторое время телега остановилась внизу на дороге. Внимательно присмотревшись — мешали ветви и кусты, — они с трудом разглядели ее. Старый военный фургон на высоких колесах, крытый брезентом, тянули два вола с большими крутыми рогами. К дышлу был прикреплен фонарик, который излучал слабый, мерцающий свет. Пожилой сутулый солдат подошел, устало волоча ноги, к переднему концу дышла, отцепил фонарь, наклонился и, держа его в руках, стал возиться у колеса, похоже, что-то искал. На ремне у солдата висела винтовка, а у бедра — пустая сумка из-под провианта с расстегнутыми перекрученными ремешками. Он немного повозился возле волов, оправил брезент с боков фургона, потом, поставив фонарь посреди дороги, отошел в сторону, но недалеко, принес два больших булыжника и подложил под задние колеса, ударами башмака загнав их поглубже.

— Здесь, в лесу, военный лагерь, — шепнул Санду на ухо Ромикэ. — Для призывников. Принадлежит пехотному полку. Так что мы влипли!

— Что ты, разве этот дед новобранец? — беззвучно рассмеялся Ромикэ, кивнув на солдата. — Не видишь, как он ходит? Словно у него на спине не винтовка, а мельничный жернов… Господи, ты только посмотри! Он же…

Ромикэ недоговорил и застыл с открытым ртом. Санду приподнялся на локте, чтобы лучше видеть, и тоже замер, испуганно наблюдая за солдатом.

А тот, оставив фургон посреди дороги, двинулся через заросли прямо на них, ступая по сухим сучьям, обходя корни и стволы деревьев. Раза два обернулся, словно проверяя, нет ли кого поблизости, и, не дойдя нескольких метров до ребят, остановился. Снял и прислонил к дереву винтовку и начал развязывать болтавшийся на нем матерчатый пояс. Затем расстегнул китель и брючный ремень.

— Теперь придется выжидать, пока он не облегчится! — чуть слышно прошептал Санду. Он потянулся к Ромикэ и глянул на циферблат его часов. — Время идет, что делать?

— Сейчас удобный момент, чтобы отнять у него винтовку, — решительно заявил Ромикэ. — А потом я заставлю его сдаться…

— И что ты будешь с ним делать?

— Посмотрим, что в фургоне, может, там винтовки. Мы их захватим, а это будет означать, что мы выполним еще одно важное поручение. Помнишь, что говорил Валериу на одном собрании? Нужно доставать оружие, мы очень нуждаемся в нем. Ведь не вечно же будет продолжаться такое положение. Придет час расплаты…

Разгорячившись, Ромикэ заговорил чуть громче, потом, опомнившись, сразу умолк. Но было поздно. Старый солдат, который сидел на корточках за мощным стволом дерева, встревожился, услышав шепот. Высунувшись из-за дерева, стал внимательно оглядываться по сторонам, стараясь понять, откуда он доносится. Ребята прижались к земле, слились с ней. Солдат, испугавшись, что поблизости кто-то есть, протянул руку за винтовкой, Ромикэ увидел это и понял, что все пропало. Он вскочил, в несколько прыжков преодолел расстояние до солдата, бросился на него и сильно толкнул в грудь. Растерявшись от неожиданности, старик упал на спину, болтая ногами в воздухе. Ромикэ навалился на него, прижал к земле, заткнул ему рот ладонью. Солдат глухо застонал, казалось, он вот-вот отдаст концы. Все произошло так молниеносно, что Санду не сразу сообразил, что случилось. Оставив портфель около дуба, он поспешил на помощь Ромикэ, который боролся со стариком, пытаясь засунуть ему в рот скомканный платок.

— Слушай, Пиус, а чем мы его свяжем?

— Вытащи у него ремень из брюк, — быстро прошептал Ромикэ. — И возьми пояс от кителя…

Старый солдат извивался, пытаясь вырваться из объятий боксера, но это ему не удавалось. Он мычал, крутил головой, пытаясь выплюнуть платок, но Ромикэ снова и снова засовывал его ему в рот, сильно прижимая ладонью, и в конце концов чуть не задушил старика. Вдвоем они крепко связали солдату руки и ноги брючным ремнем и матерчатым поясом от кителя, взяли винтовку и, оставив его около дерева, ушли. Санду на ходу схватил портфель, догнал Ромикэ, и они двинулись широким шагом, лавируя между деревьями, вверх по склону горы.

— Может, нужно было заглянуть в фургон? — бросил на бегу Санду. — Вдруг там действительно оружие?

— Нет, это было бы неправильно, — шепотом ответил Ромикэ, на секунду повернув голову. — Если бы мы задержались на дороге еще минуту, все могло бы сорваться. Вдруг кто-нибудь увидел бы… Вероятно, военный лагерь где-то рядом. Хорошо, что у нас теперь винтовка. Давай посмотрим, есть ли патроны. — Он открыл затвор и заглянул в патронник.

— Там три конфетки! — с удовлетворением заключил он. — Нормально. Это кое-что значит. Захват оружия и боеприпасов… Молодцы мы, а?

Ромикэ и Санду бежали через лес и часто оглядывались, стараясь держаться рядом. Поразмыслив хорошенько, Санду пришел к выводу, что они поступили неправильно. Они должны были думать только о задании и не подвергать себя опасности, нападая на солдата. Теперь в лагере объявят боевую тревогу и кинутся их искать, это ясно.

— Нам надо было стукнуть по голове этого старого хрыча, чтоб он окочурился и не смог болтать! — сокрушался Ромикэ.

— Ни за что! — запротестовал Санду. — Может, это какой-нибудь бедняк, измученный проклятой войной, как тысячи других. Он-то чем виноват?

— Да, но ведь он протянул руку за винтовкой, хотел стрелять. Нечего было хорохориться…

— Любой на его месте поступил бы так же. Инстинкт самосохранения. Подумать не успеваешь, как он срабатывает…

— Этот же инстинкт заставил меня отобрать у него винтовку, вот и все.

В эту минуту внизу раздался свисток и поплыл над залитым лунным светом Шимианом, протяжный и пронзительный. Через короткий промежуток свисток повторился и замер вдали.

— Это поезд! — прошептал Ромикэ и поспешно взглянул на часы. — Самое большее через двадцать минут он начнет подъем. Надо торопиться… — Он поправил ремень винтовки и взял из рук Санду портфель. — Давай побыстрее. И не отставай!

И снова они начали карабкаться в гору, пробираясь между деревьями, густая листва которых блестела в ярком лунном свете. Внизу, в долине, слышалось напряженное пыхтение паровоза, который с трудом тащил состав.

— Сюда, по этой тропинке! — Санду схватил Ромикэ за руку.

Теперь они спускались все быстрее и быстрее, скатывались по тропе, еле видной среди деревьев. Ветви ольхи и ракиты мешали идти, хлестали по лицу и рукам, но они ни на что не обращали внимания, почти бежали, с мокрыми от пота лицами, стараясь быстрее попасть к железной дороге.

— Мы, случайно, не заблудились? — со страхом спросил Ромикэ и, задержав шаг, озабоченно посмотрел по сторонам, чтобы сориентироваться. — Тропинка будто бы не та…

— Она самая, — заверил Санду. — Разве не помнишь? Мы по ней уже ходили. Иди смело, через несколько минут будем на месте. Смотри, смотри, уже видны рельсы!..

Через просвет в густой листве они различили узкий и глубокий овраг, на его крутых склонах росли молоденькие дубки. В конце просвета серебристо искрились рельсы.

Наконец они добрались до телеграфного столба. На нем висела черная дощечка с цифрами, написанными белой краской. Ребята остановились и прислушались. В глубокой тишине все ближе и ближе раздавалось мерное пыхтение паровоза, который медленно тащил в гору сорок восемь платформ. Время от времени на листву сыпались искры, они не успевали отлететь далеко и тут же гасли в ночи.

— Ну, парень, держись, паровоз близко! — Ромикэ сбросил с плеча винтовку, взял портфель со взрывчаткой. — Давай подложим эту штуку сюда…

— Лучше чуть подальше, — сказал Санду и головой показал куда именно.

— Нет, туда не пойдем, только время потеряем, — запротестовал Ромикэ. — Там ли, здесь ли — все едино…

Они подошли к насыпи. Санду взял портфель из рук Ромикэ, вытащил железную коробку и положил ее около рельса. Газеты, в которые была завернута коробка, он скомкал и отбросил подальше в канаву.

Ромикэ быстро вырыл ножичком углубление под шпалой.

— Хватит? — спросил он.

— Вполне, — шепотом ответил Санду. — Опускай быстрее коробку.

Через считанные секунды все было готово. Ромикэ схватил пустой портфель, забрал винтовку и стал подниматься по склону горы той же тропинкой, какой они спускались несколько минут назад. Санду еще немного постоял, склонившись над железной коробкой, проверяя, все ли в порядке.

— Давай, парень, быстрее, а то отбежать не успеем, — торопил его Ромикэ. — Слышишь, приближается поезд…

Вдруг, как бы в подтверждение его слов, паровоз пронзительно и протяжно свистнул трижды подряд, словно посылая сигнал тревоги, и над деревьями стал отчетливо виден черный толстый столб дыма, который поднимался из его трубы.

Санду побежал по тропинке в гору и вскоре догнал Ромикэ.

— К Шимиану спускаться не будем, — проговорил он задыхаясь и еле держась на ногах. — Сделаем небольшой крюк вдоль леса и выйдем как раз к спиртовому заводу в Бановицэ…

— Нет ли там солдат? Мы ведь договорились возвращаться по другой дороге.

— Договорились, но, я думаю, здесь ближе. Да и солдатский лагерь совсем в другой стороне.

Они добрались до покрытой лесом вершины холма, и так же неожиданно, как в первый раз, их взорам открылась панорама Северина — множество крыш, залитых лунным светом. Можно было различить длинные улицы, пересекавшие город из конца в конец, порт, строения судоверфи на самом берегу Дуная.

— Сюда, по этой тропинке! — Санду потянул Ромикэ за руку.

— Ага, смотри-ка, село Бановицэ.

Но не успели они сделать и шага, как сильнейший грохот потряс землю, и его зловещее эхо прокатилось по округе. Стаи разбуженных птиц пронеслись над верхушками деревьев. Немедленно взвились звуки горна — тревога! Раздались одиночные выстрелы, послышались чьи-то голоса. Люди кричали, звали, требовали, бранились, все сливалось в один сплошной гул.

Санду и Ромикэ с минуту постояли молча, переглянулись и, улыбаясь, пожали друг другу руки.

— Дело сделано… — прошептал Санду; в его глазах светилась радость. — Я счастлив, боксер, счастлив, что мы дали немцам по кумполу! Мы им сделали нокаут, нокаут в три секунды!

— Давай, парень, уносить ноги, замешкаемся — попадем черту в лапы, — заметил озабоченный Ромикэ и с винтовкой за спиной побежал вниз между деревьями.

Санду поспешил за ним, стараясь не отставать. Он радовался, как ребенок, подбрасывая на ходу пустой портфель и с трудом продираясь сквозь листву.

Когда они подошли к Бановицэ, петух, сидевший на заборе спиртового завода, начал кукарекать, возвещая наступление второй половины ночи. Измученный Ромикэ привалился к забору, снял майку и принялся вытирать пот, катившийся градом по лицу и спине. То же самое сделал и Санду. Передохнув, они направились в город, чувствуя себя в полнейшей безопасности, и путь их лежал через учебное поле полка.