У ворот Северина

35

Утром 24 августа, часов около десяти, когда Клаузинг появился в комендатуре, капитан Отто Вильке доложил ему, что приказ выполнен. Правда, не целиком, пока не представилась такая возможность, но они уверены: сегодня ночью все будет доведено до конца. На рассвете они сумели проникнуть в больницу, префектуру, театр, на вокзал, сортировочную станцию, заминировали кое-где железнодорожные пути, водонапорную башню, электростанцию. Однако на судоверфь, в железнодорожные мастерские, в здание почты в телеграфа попасть не удалось. Помешали румынский военный патруль и вооруженные рабочие. А часа два назад на судоверфи произошло столкновение между, рабочими и сержантом, тоже румыном, который пытался отобрать коммунистическую прокламацию. Было бы неплохо, если бы господин подполковник обратился к румынскому коменданту и заручился его письменным разрешением — отдельным для каждого нашего патруля. Мол, официально разрешено де монтировать линию телефонной связи, с этой целью необходимо получить доступ на судоверфь, в здание почты, телеграфа…

Клаузинг угрюмо слушал его, глядя в окно. Из сообщений немецкого радио он уже знал, что утром в Бухаресте произошли уличные столкновения. Гитлеровская авиация бомбила румынскую столицу. Яростная перестрелка слышалась у военной академии, немецкой комендатуры, в аэропорту. Румыны сбили несколько немецких самолетов и заявляют о своей решимости отбить любой массированный налет. Немецкие войска в беспорядке отступают под мощными ударами Советской Армии, на территории страны их атакуют румынские части: фактор внезапности сильно подорвал боевой дух фашистов.

Ситуация не только напряженная, но, можно сказать, критическая, а связи с немецким командованием нет, и все здесь зависит от того, какое решение примет он, Клаузинг. Пожалуй, Вильке прав, такое разрешение надо добыть. Отъезд он мысленно назначил на тринадцать ноль-ноль. Значит, так: предупредить Лиззи, чтобы она не более чем за час собрала вещи и ждала его, он заедет за ней на машине, как только освободится; потом зайти к полковнику Предойю и заручиться его обещанием, что немецкому гарнизону будет позволено беспрепятственно покинуть город после демонтажа телефонной сети комендатуры; потом он поблагодарит полковника Предойю за доброе сотрудничество, посетует на судьбу, выразит надежду, что в Бухаресте, может, еще передумают и отменят свое слишком поспешное решение, а пока — тут он скорбно вздохнет — ничего не поделаешь: они, немцы, привыкли уважать приказы и он подчиняется воле румынского правительства. Потом он попрощается с Жирэску и другими симпатичными ему людьми и покинет этот гостеприимный город. Разумеется, захватит с собой Лиззи и ее старого отца. Днем эшелон с личным составом гарнизона отбудет в Тимишоару. На этот счет он договорится с начальником станции.

Гипсовая маска исчезла, и лицо Клаузинга вновь обрело привычное самодовольное выражение. Нет решительно никаких оснований для беспокойства. Можно даже и о будущем помечтать… Он поймал удивленные взгляды подчиненных и, поспешно изобразив на лице строгость, более соответствующую ситуации в данный момент, отдал последние распоряжения:

— Я согласен с предложением капитана и сейчас же иду к полковнику Жирэску. Подготовьте взрывчатку и ждите меня. Обеспечьте все необходимое для организованной эвакуации комендатуры.

Узнав, что полковник Предойю находится у Жирэску, Клаузинг покатил на своем «мерседесе» прямо туда.

В это время начальник городской управы полковник Жирэску И начальник гарнизона полковник Предойю обсуждали распоряжение, поступившее из Бухареста: немедленно разоружить немецкие части, находящиеся на территории страны.

Предойю полагал, что приказ следует понимать так: все военнослужащие немецкой комендатуры сдают оружие и подвергаются аресту. Однако Жирэску решительно возражал:

— Нельзя кончать товарищество по оружию предательством, это низко. Коммунистическая зараза не получила распространения в нашей стране исключительно благодаря союзу с Германией. Неужели же мы теперь столь бесчеловечно обойдемся с ее доблестными воинами?! — От волнения он даже уронил монокль и теперь суетливо шарил руками по столу.

— Вот уж нет, — возражал ему Предойю, — факты свидетельствуют об обратном! Развязав войну с Советским Союзом, Германия как раз ускорила распространение коммунистических идей. Партизанское движение, саботаж на производстве, кража оружия — все это результат активности коммунистов. Именно с приходом немцев это и началось…

Спорили, спорили и наконец решили: потребовать от Клаузинга, чтобы весь состав немецкого гарнизона сдал оружие, после этого немцам будет предоставлена возможность спокойно покинуть город и уехать в Германию. Таким образом и приказ будет выполнен, и кровопролития удастся избежать. Ведь в приказе сказано: «разоружить» и «очистить территорию». Вот они и очистят. Кто сказал, что это надо обязательно понимать как военные действия? Зачем обрушивать на несчастный город новые бедствия?

Секретарша доложила о приходе Клаузинга. Известие было встречено с недоумением и даже с некоторой долей раздражения, но потом Предойю, подумав, сказал:

— Прекрасно, он явился очень кстати. Вот мы и доведем до его сведения приказ нашего командования, если он ему еще неизвестен.

— А заодно скажем, как мы намерены его осуществлять здесь, в городе. В том духе, как мы только что с вами договорились! — Жирэску нервно закурил сигарету. — Предупредим его, что самое позднее через восемь часов, сдав оружие, они должны покинуть город. Тогда к вечеру мы уже сможем доложить своему командованию, что приказ нами выполнен.

— От нас требуют, чтобы мы доложили о немедленном выполнении приказа.

— Так ведь они ждут, что мы сообщим о том, какая у нас обстановка, а вовсе не о том, что мы уже разделались с немцами.

— Но мы же не можем молчать до вечера…

В кабинет вошел фон Клаузинг, аристократичным жестом обозначил уставное приветствие, снял фуражку, перчатки и поздоровался за руку с каждым, потом кликнул из приемной сопровождавшего его переводчика.

— Я как раз собирался вас пригласить. По очень деликатному вопросу. — Жирэску пододвинул немцу свободное кресло. — Видите ли, создавшаяся ситуация… обстоятельства… Вы, конечно, уже осведомлены… Сами подумайте, ну зачем нам… Крайне неприятно… Короче говоря…

Переводчик тут же перевел. Клаузинга ничуть не удивило услышанное.

— Знаю, — спокойно кивнул он. — Это стало известно мне еще вчера вечером.

— Печально, что наша дружба доживает последние часы. Но наша признательность… — Жирэску прижал руки к груди и от волнения стал заикаться.

Полковник Предойю твердым голосом заметил, что независимо от того, боятся немцы кого-либо или нет, им видимо, придется оставить город в течение ближайших восьми часов. Иначе он, полковник Предойю, ни за что поручиться не может.

Клаузинг невозмутимо выслушал и его. Ну что ж, он сознает безвыходность ситуации и готов подчиниться. Румынская сторона может быть спокойна, все будет в полном порядке. Сегодня же личный состав комендатуры погрузится в специальный железнодорожный состав и отбудет в Тимишоару. Он прекрасно понимает, что значит для военного приказ, он не подведет своих румынских друзей, чьим уважением так дорожит. У него только одна просьба: разрешить ему демонтировать и увезти с собой немецкие телефонные провода, проложенные на судоверфи, в железнодорожных мастерских, в здании почты и телеграфа… Это имущество немецкой армии, к тому же дефицитное…

— Никаких возражений! — сразу согласился Жирэску.

Тут дверь кабинета отворилась, и смущенная секретарша сообщила, что какие-то люди просят полковника Предойю срочно выйти в приемную. Последовав в недоумении за секретаршей, полковник обнаружил за дверью кабинета Жирэску двенадцать рабочих, вооруженных винтовками и гранатами. На рукаве у каждого была трехцветная повязка. При виде полковника один из них выступил вперед:

— Меня зовут Ион Райку, господин полковник, я секретарь местной организации коммунистической партии. А вот это, — показал он на Глигора, — командир боевых отрядов.

— Каких отрядов? — удивился Предойю.

— Отрядов вооруженных патриотов, народных дружин! — В голосе Райку зазвенел металл. — Вы удивлены?

— Нет, почему же… Я просто думал, что такие отряды существуют только в Бухаресте, а у нас их нет…

— Они созданы по всей стране, господин полковник. И руководит ими коммунистическая партия. Разве вы не получали от своего командования приказ о том, чтобы действовать совместно с нами?

— Письменного приказа не было, — смущенно ответил полковник, — но какие-то указания на этот счет поступили.

— Ну и на том спасибо, — заметил Райку.

— Так о чем вы хотели со мной поговорить? — Предойю обвел встревоженным взглядом Райку, Глигора и молчаливую группу рабочих.

— Мы хотели выяснить, почему немцам позволено беспрепятственно передвигаться по городу, почему их не арестовали и не разоружили?

— Видите ли, господин Райку, мы только что довели этот приказ до сведения фон Клаузинга и установили ему срок — восемь часов. Немецкий комендант еще в кабинете полковника Жирэску. Через восемь часов весь немецкий гарнизон покинет город.

— То есть как? Вы хотите сказать, что немцы спокойно уйдут из нашего города?! — вмешался в разговор Глигор. — Несмотря на решение правительства о начале военных действий против немецкой армии?!

— Это общее решение. На местах все зависит от ситуации. Кому нужны военные действия там, где немцы не оказывают никакого сопротивления и готовы разоружиться? — растерянно проговорил Предойю.

— Они обязаны не только разоружиться, но и сдаться в плен румынскому гарнизону. Разве вы не договорились об этом с Клаузингом? — спросил Райку.

— О сдаче в плен разговора не было, — ответил полковник.

— Как же так, господин полковник? — возмутился Райку. — Гитлеровцы — наши враги. Они должны дорого заплатить за все те страдания, которые причинили Румынии. Со вчерашнего вечера мы находимся с ними в состоянии войны. В разных районах Румынии немцы атакуют наши войска, обстреливают и бомбят наши города, взрывают железнодорожное полотно. Почему же мы здесь действуем наперекор законам войны?

— Но здесь немцы держатся очень корректно. В городе не было ни одного инцидента, они не проявляют никакой враждебности…

— У них еще есть время проявить себя, господин полковник. Просто так они не уйдут, еще хлопнут дверью, помяните мое слово… Их необходимо заранее обезвредить: разоружить и взять в плен. Учтите, боевые отряды переходят к активным действиям. Совместным или самостоятельным — это зависит от вас, — твердо заявил Райку.

— Вот что, господин Райку, — подумав, решительно сказал Предойю, — я сейчас осторожно дам понять начальнику городской управы полковнику Жирэску, как обстоят дела на самом деле, и, может быть, вы арестуете Клаузинга прямо на месте, если, конечно, полковник не будет возражать.

Предойю вернулся в кабинет Жирэску, а Райку, Глигор и их товарищи остались ждать в приемной. В здании городской управы было пусто, служащие разъехались кто куда. Через высокие пыльные окна, крест-накрест заклеенные бумагой, проникал свет ласкового августовского утра; изредка доносилось позвякивание сбруи или короткое ржание — неподалеку была стоянка городских извозчиков.

Прошло минут пятнадцать, но двери кабинета оставались закрытыми… Нетерпение рабочих усиливалось. Райку нервно мерил шагами приемную и с растущей тревогой поглядывал на дверь. Было отчего тревожиться. Мало ли румынских офицеров за три с половиной года союза с Германией спелись с немцами? Может, и эти тоже? Не все ведь такие, как младший лейтенант Ганя… И секретарши на месте нет, исчезла куда-то. Как быть? Дождаться секретаршу и попросить напомнить начальству, что в приемной люди ждут? А может, взять да и войти без доклада?

— Чего мы ждем, Райку? — не выдержал наконец Глигор. — Что они там, черт побери, столько времени делают?

— Они нас облапошили, братцы! — высказал предположение Вишан, рабочий из железнодорожных мастерских. — Я предлагаю всем вместе ворваться в кабинет.

Остальные его поддержали. Райку и Глигор подошли вплотную к массивной, изъеденной жучком двери и напряженно прислушались. Из кабинета не доносилось ни звука. Может, там есть запасный выход?

Райку повернулся к товарищам и тихо сказал:

— Ну вот что, братцы, я сейчас туда войду, а чуть погодя входите и вы. Если Клаузинг там, мы его арестуем. Пора заняться комендатурой, мы здесь попусту теряем время!..

Он постучал, ему никто не ответил. Тогда он решительно нажал на ручку и вошел. Оба румынских полковника испуганно уставились на Райку.

— А, это вы! — покраснев до ушей, выдавил из себя Предойю. — Я совсем забыл, что вы ждете ответа… Дело в том…

— Где немец? — загремел Райку, оглядывая кабинет, и взвел курок пистолета.

— Это что еще такое?! Вы где находитесь?! — Жирэску грохнул кулаком по столу с такой силой, что его монокль выскочил из глаза и, закачавшись, повис на черном шнурке, прикрепленном к желтому аксельбанту (полковник был офицером генерального штаба). Продолжая кричать на Райку, Жирэску нащупал монокль и снова вставил его в глаз. — Вы что себе позволяете?.. Вон отсюда!..

— Где немец?! — повторил Райку и, повернувшись к двери, крикнул: — Глигор, скорее! Бери людей, оцепляйте здание! А с вами, господин начальник управы, мы еще поговорим… Только не сейчас, позже…

Райку кинулся в полуоткрытую дверь, расположенную в противоположной от главного входа стене, позади письменного стола Жирэску. Дверь вела в узкий коридор, который кончался цементной винтовой лестницей, уходившей, судя по всему, в подвал. Предойю кинулся за ним, схватил за руку и, задыхаясь, торопливо забормотал:

— Господин коммунист, это не я, это Жирэску выпустил Клаузинга! Я передал ему свой и ваш приказ, но Жирэску не захотел, чтобы вы вошли в кабинет. И Клаузингу ничего о вас не сказал, не хотел, наверное, его пугать. Так что, господин коммунист…

Райку вырвался и, недослушав, помчался дальше.

Клаузинг и его переводчик только что вышли во двор городской управы, не переставая удивляться тому, что Жирэску направил их через черный ход по темной, тесной лестнице со стертыми ступенями, где ничего не стоит сломать себе ногу. Странный, необъяснимый поступок! Во дворе Клаузинг натянул кожаные перчатки и осмотрелся в поисках выхода на улицу. Вдруг как из-под земли перед ним вырос смуглый человек с пронзительным взглядом. Это был Глигор. За ним стояли шесть вооруженных рабочих.

— Руки вверх, бандит!

Клаузинг застыл на месте, кровь отлила от щек, а блекло-голубые, выцветшие глаза медленно полезли из орбит. Он почувствовал, что у него отнимаются ноги. Вебер не растерялся и кинулся было назад, к двери черного хода, но выскочивший оттуда Райку ухватил его за руку и сильным рывком повалил на землю. Глигор скрутил Клаузинга. Все произошло в какое-то мгновение. Клаузинг бился и извивался, пытаясь вырваться, и рабочим пришлось связать ему руки за спиной его же собственным ремнем. Для порядка Глигор еще засунул ему в рот свою полотняную кепку и платком завязал глаза.

Вокруг собралась толпа. Еще бы, такое событие! Прибежал и Бобочел. Постоял немного, разобрался, в чем дело, и, решительно подойдя к связанному Клаузингу, сорвал с него повязку, плюнул ему в глаза и возбужденно замычал. Будь он проклят, ваш Гитлер и эта война! Потом нагнулся и отстегнул у Клаузинга с руки золотые часы.

— Что ты делаешь, дубина? — отпихнул его Глигор. — Рехнулся, что ли? Сейчас же отдай!..

Но Бобочел нимало не смутился. Призывая в свидетели извозчиков, он натужно захрипел, издавая нечленораздельные звуки, замахал руками, закрутил головой, всеми способами пытаясь объяснить, что часы эти он честно выиграл у немца на пари, ведь теперь ясно, что Германии канут!

— Кончай балаган! — оттащил его от Клаузинга Глигор. — Мало того, что немой, так теперь еще и спятил!

Тем временем рабочие арестовали и шофера. Его схватили в тот момент, когда он, ни о чем не подозревая, безмятежно шел к своей машине от табачного ларька. Шофера тоже связали и погрузили в «мерседес», где уже лежали Клаузинг и его переводчик. Райку сел за руль. Он научился водить машину еще когда служил в армии в танковых частях. Через полчаса арестованных по земляным ступеням спустили в деревенский погреб. Наверху расположилась вооруженная охрана из бойцов боевого отряда патриотов.