У ворот Северина

39

В доме у Влада Георгиу царило ликование: под вечер почтальон на велосипеде привез срочную телеграмму от некоего Мэгинича из Фокшан. В ней сообщалось, что Александр, муж Эмилии, жив, здоров и дивизия имени Тудора Владимиреску, в составе которой он воюет, вступила в Румынию.

— Эмилия! Ты слышишь, Эмилия! — тряс сестру за плечи сияющий Влад. — Александр, твой муж, жив! Через несколько дней он будет здесь.

Но Эмилия оставалась безучастной, неподвижно сидела в своем кресле, седые волосы беспорядочно свисали на лоб, увядшие щеки казались пергаментными.

— Эмилия, ты понимаешь, что я говорю?

— Оставь ее, Влад!.. — вмешалась Ана. — Бедняга себя не помнит, разве ты не видишь?

Костел прыгал, хлопал от радости в ладоши и кричал:

— Папа вернулся! Папа идет вместе с армией!

Хотя еще не совсем стемнело, в комнатах поспешно зажгли керосиновые лампы, открутили до предела фитиль, и дом принял торжественный вид. Окна открыли настежь, включили на полную силу радио, и комнаты, которые еще недавно были мрачными и безмолвными, заполнила музыка.

Влад читал и перечитывал телеграмму, силясь понять, что это за дивизия имени Тудора Владимиреску и как в нее попал Александр. Не дай бог, ошибка и речь идет о совсем другом человеке! Неужели их радость окажется случайной и мимолетной?

Пришли Дана, Михай и Максим, все с трехцветными повязками, с автоматами в руках. Ввалились в дом оживленные, шумные…

— И ты с повязкой, Михай?! Когда тебе ее дали?

— Когда я разъяснил им свои взгляды, отец.

— Как, ты тоже участвовал в бою у комендатуры?!

— Да.

— А Максим и Дана?

— Они несли караул у городской управы.

— Ну и дела! — Учитель только руками развел. — А у нас новость, Александр жив! Телеграмма на этажерке в столовой. Возьми и прочти. Представляешь? Жив! Даже не верится.

Михай кинулся в столовую.

— Ну что скажешь? По-твоему, это не может быть ошибкой? — спросил Влад.

— Да нет же, отец, я уверен, ошибки нет. В городе уже идут разговоры об этой добровольческой дивизии.

— Что говорят? Из кого она состоит? На чьей стороне воюет?

— Дивизию набрали из военнопленных. Люди обратились с просьбой к Советскому правительству, чтобы их послали на фронт. Они хотят воевать со своим настоящим врагом — немецкими фашистами.

— Боже мой, а мы тут ничего и не знаем!..

Город окутала мгла, но кое-где уже светились огоньки: люди посмелей снимали с окон светомаскировку. С поймы Дуная доносился глухой рокот моторов: немцы не то проверяли, не то перегоняли свою технику. Шум то затихал, то нарастал снова. В казарме прозвучал горн — сигнал к отбою. Эмилия по-прежнему неподвижно сидела в шезлонге. В доме Георгиу стали готовиться ко сну, тушили лампы, обменивались последними репликами о невероятном и радостном событии. Максим смастерил Костелу деревянную тележку, но мальчик не унимался: пускай Максим сделает ему еще кораблик из картона.

— Утром сделаю, — пытался отговориться Максим. — Сейчас уже поздно, пора спать.

В комнате, выходившей окнами на улицу, Дана приготовилась гладить простыни. Она уже вынула их из ящика и разложила на кровати, собираясь сбрызнуть водой, когда услышала стук калитки и подбежала к окну.

— Санду, это ты? — шепотом спросила она, вглядываясь в темноту.

— Да! — Санду подошел к окну. — Ты идешь?

— Куда?

— Как куда? На собрание в Народный дом…

— Я об этом ничего не знаю, — виновато сказала девушка. — Хотела немножко погладить и лечь спать. А что за собрание?

— Местная организация компартии созывает собрание жителей города. Мы, комсомольцы, должны участвовать тоже. Город в опасности…

— В опасности?!

— Немцы у ворот Северина.

— Немцы? — ахнула Дана. — Но разве их не взяли вчера в плен?

— Это не те немцы, другие. Большая колонна. Подошли со стороны Крайовы. Их там тысячи полторы, и все вооружены. Стоят у моста через Тополницу. Слышишь, как работают моторы?.. — Санду поднял палец, приглашая ее прислушаться. В самом деле, издалека доносился ровный гул моторов.

— Санду, ты не шутишь? Ты уверен, что это немцы?

— Какие там шутки! Это немцы, самые настоящие. Так что давай поторапливайся и прихвати с собой Максима.

Через несколько минут Дана вернулась в сопровождении матери, отца, брата и даже маленького Костела, который, забравшись на подоконник, вертел головой и никак не мог понять, что же так встревожило домашних.

— Кто тебе сказал? — спросил учитель, взволнованный не на шутку. — Это точно?

— Совершенно точно, господин Георгиу. Мне сказал отец.

— Чего же они хотят? — спросил Михай и положил руку на плечо отцу. — Дина говорит, они идут со стороны Крайовы…

— Чего хотят? Наверное, прибегнуть к карательным мерам. Ну вы знаете, арест Клаузинга, разоружение немецкого гарнизона… Словом, хотят отомстить, — высказал свое мнение Влад Георгиу. — Местные немцы позвонили им из города…

— Да, но когда они успели? — возразил Михай. — Еще вчера утром мы перерезали провода… А что это за собрание, Санду?

— Собрание гражданского населения. Там, на Главной улице, в Народном доме.

— По поводу немецкой колонны?

— Да.

— Подожди минутку, мы тоже пойдем… Ты как, отец?

— Ну что ж, надо поглядеть, что там происходит.

Через двадцать минут семейство Георгиу в полном составе и Санду с Максимом были уже в зале Народного дома. Когда-то местные профсоюзы устраивали здесь праздничные вечера для рабочих. При немцах помещение несколько лет стояло закрытым, и теперь здесь пахло пылью и плесенью, хотя двери были раскрыты настежь. Несмотря на поздний час, народу собралось много. На деревянных скамейках, рядами поставленных в вале, не было ни одного свободного места, и люди стояли вдоль стен. Под потолком качались тусклые керосиновые лампы. Влад Георгиу с женой прошли вперед, остальные смешались с группой молодежи, которая расположилась недалеко от входа. Там были и Ромикэ, в белой футболке, бронзовый от загара, и застенчивая Танца, которая старалась держаться поближе к Павлу, Аурелу и другим членам молодежной ячейки. Она бы, конечно, охотнее села рядом с Даной, но та стояла сейчас о кем-то незнакомым. А Михаилы Лилианы в городе не было: три недели назад ей сделали операцию аппендицита, и теперь она в деревне, у тетки.

— Как тебе там было… на курорте? — Ромикэ подмигнул Максиму и обнял его за плечи. — Какие «развлечения» доставил тебе Ангелеску?

Максим грустно улыбнулся и пожал плечами, мол, чего тут много говорить? Ну были «развлечения»… Были и кончились…

— Мы здорово боялись, что ты не выдержишь, — сказал Ромикэ, на этот раз серьезно. — Мне передали, они тебя били. Говорят, изобьют человека до полусмерти, а потом в Дунай бросают…

— Ничего, я, как видишь, выплыл! — не принял его серьезного тона Максим.

В зале появился Валериу. Ребята удивленно переглянулись. Валериу — в форме капрала? Что за странный маскарад?

— Тебя что, призвали? — спросила Дана, протягивая ему руку.

— А я давно в армии, — ответил он улыбаясь. — Михай может это тебе подтвердить… Мы были с ним в одной казарме. И вчера вместе сражались у комендатуры.

— Значит, ты и есть тот самый капрал Динку, который его приютил? Потрясающе! Он нам все рассказал.

— Тот самый, Дана… Ну, Максим, как дела? — Динку ласково потрепал ему вихры. — Ты хоть немножко оправился?

— Да, конечно… — тихо ответил смущенный Максим. — Я живу у Лилы… то есть у Даны, — спохватился он и улыбнулся. — Мне там очень хорошо, как дома… Вот только с работой неясно… Не могу же я без конца даром есть чужой хлеб!

— Глупости, Максим! — Михай легонько шлепнул его по лбу. — Не бойся, ты нас не разоришь… Да и ест он, по правде говоря, как воробышек! Поклюет и вон из-за стола: «Тетя Ана, спасибо!..» Вот возьму и привяжу его к стулу!

Динку весело рассмеялся.

— Осенью, — продолжал Михай, — когда я поступлю в институт, Максим пойдет в гимназию. Так мы решили на семейном совете.

Максим растерянно вскинул глаза. В гимназию?! Он любил читать, с завистью смотрел на учеников гимназии, когда по утрам приходил к ним со своим лотком. Но представить себя одним из них, ходить в эти светлые, высокие классы, носить гимназическую форму? Даже подумать страшно…

Из-за синего, выцветшего, ветхого занавеса на сцену вышел высокий человек, лет пятидесяти, худой, с сединой на висках. Чисто выбритое лицо, суровый рот, густые, вразлет, брови. Неторопливо надев очки, он внимательно оглядел зал, словно ища кого-то глазами, и поднял руку, призывая к тишине.

Люди задвигались, усаживаясь поплотнее, кто-то зашикал…

— Это товарищ Хараламб, — сказал на ухо Дане Валериу, — представитель партии.

Дана поднялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть человека на сцене.

— Жители Северина! — обратился Хараламб к присутствующим. — Прежде всего от имени городской организации коммунистической партии разрешите поблагодарить вас за то, что вы откликнулись на наш призыв и, несмотря на поздний час, собрались в этом зале. Мы встречаемся с вами впервые после стольких лет фашистского террора. Это первое собрание, которое наша партия проводит в условиях свободы…

Зал встретил эти слова громом аплодисментов.

— Я предоставляю слово рабочему Иону Райку, секретарю местной партийной организации.

На сцену вышел Райку, в белой рубашке без галстука, синих брюках, коричневых сандалиях. Приветственно поднял руку и в ожидании, пока стихнет шум, стал разглядывать лица в зале. Много знакомых с судоверфи. Это были его товарищи по работе, друзья, единомышленники, у которых одна с ним мечта, одна надежда на лучшую жизнь.

— Дорогие граждане! — начал он ровным, спокойным голосом, и шум в зале сразу же стих. — Мой товарищ только что поблагодарил вас за то, что вы откликнулись на наш призыв и пришли на это собрание. Действительно, время уже позднее… Но, дорогие сограждане, речь идет о нашей свободе, о нашей жизни, которой угрожает серьезная опасность. В этих условиях для нас никакой час не может быть слишком поздним! — Кашлянув в кулак, он продолжал: — Зачем мы, коммунисты города Северина, созвали вас сюда? Сейчас объясню. С первого дня своего существования наша коммунистическая партия борется за свободу румынского народа, его гражданские права, восьмичасовой рабочий день, ликвидацию эксплуатации человека человеком. Она боролась и борется за независимость страны, за мир, разоблачает происки капиталистов, которые вскормили гидру фашизма, опустошившего Европу, погубившего миллионы жизней.

Наша партия била тревогу еще тогда, когда подготовка к войне только начиналась. И хотя деятельность партии была запрещена, коммунисты продолжали руководить массами из подполья, клеймя фашистский режим Антонеску, разъясняя народу подлинные причины войны, организуя акты саботажа. Многие из нас были брошены в тюрьму, многие заплатили жизнью за верность делу рабочего класса. И сегодня, дорогие сограждане, получив право работать на свободе, коммунистическая партия полна решимости продолжать борьбу за победу над фашизмом, за восстановление страны, разрушенной войной и разграбленной гитлеровцами, за демократический строй.

Все вы прекрасно знаете, позавчера произошло событие, ставшее переломным моментом в истории нашей родины. Режим Антонеску свергнут, Румыния повернула оружие против своих истинных врагов — немецких фашистов. Плечом к плечу с Советской Армией мы будем теперь бороться за окончательную победу над Германией.

Райку остановился, передохнул и продолжал:

— На долю нашего города, как вы знаете, выпали тяжелые испытания. Девять налетов англо-американской авиации разрушили или повредили около полутора тысяч зданий из четырех с половиной тысяч. Третья часть жилищного фонда вышла из строя полностью. Сильно повреждены или полностью разрушены железнодорожные мастерские, вокзал, строения на судоверфи, гостиницы, многие учреждения и магазины. Во имя чего мы должны были пережить все это? Ради чего, я вас спрашиваю? Кому понадобилось, чтобы мы годами страдали от голода, холода и терпели лишения? За что отдали свою жизнь тысячи румын, павших под огнем автоматов и пулеметов или погибших от снарядов и бомб? Я вам отвечу: ради интересов богачей, развязавших войну, которой не хотели простые люди — рабочие, служащие, крестьяне. Таковы плоды правления Антонеску и его прихвостней, услужливой своры кровавого Гитлера.

— Правильно! — хрипло крикнул кто-то из зала. — Верно говоришь!

— Всю жизнь нас в темноте держали! — откликнулся другой.

Райку поднял руку.

— Да, в темноте, — продолжал он, — но теперь у вас открылись глаза и никто вас больше не одурачит. Но чтобы у нас в стране наступил мир и порядок, чтобы к нашим очагам вернулись покой и счастье, нам придется повоевать с врагами, которые все еще ходят по нашей земле. Вчера боевые отряды, руководимые коммунистами города, арестовали немецкого коменданта Клаузинга. У этого фашиста был уже составлен изуверский план: заминировать и взорвать важнейшие учреждения и предприятия города!

Рев возмущения прокатился по залу.

— К стенке его! Расстрелять! — вскочил рабочий, сидевший в одном из последних рядов.

— Повесить его на площади, пусть каждый в него плюнет! — раздалось откуда-то из середины зала.

— Были заложены мины замедленного действия, — стараясь перекричать шум, продолжал Райку, — но наши солдаты вовремя их обезвредили. Вчера же бойцы нашего гарнизона совместно с боевыми отрядами патриотов выбили немцев из здания их комендатуры и вынудили сдаться в плен. Они содержатся под охраной, в надежном месте.

— Так им и надо! — проворчала пожилая женщина из первого ряда, потуже затягивая косынку на голове. — Сидели бы у себя дома, не зарились бы на чужое, не убивали бы наших сыновей…

— А с начальником полиции что сделали? Вот уж зверь так зверь!.. — Пожилой рабочий, стоявший у стены справа, влез на высокий ящик, чтобы его лучше слышали. — Этого Ангелеску нужно кончать в первую очередь! Как меня там прошлой осенью избили!..

— А начальник городской управы? Тоже не лучше…

— Тсс! Не шумите, дайте договорить человеку!

— Дорогие сограждане! — На этот раз Райку пришлось поднять обе руки, прежде чем он получил возможность продолжать. — Мне понятно ваше негодование, жажда мести, но наша борьба не должна быть стихийной. Только организованная борьба под руководством коммунистической партии может принести желанную победу.

Он замолчал, собираясь с мыслями. На лбу у него поблескивали капельки пота: в помещении становилось невыносимо душно.

— Мы созвали вас сегодня, дорогие товарищи, чтобы сказать: смертельная опасность нависла над нами. — Голос Райку напрягся, выдавая его волнение. — Два часа назад у ворот Северина со стороны Крайовы наш патруль остановил колонну немецких войск — тысячи полторы вооруженных фашистов. Она движется на запад. Если мы ее пропустим, она уничтожит на своем пути не одну деревню, не один населенный пункт… Сложить оружие немцы отказались. По решению коменданта румынского гарнизона им дана отсрочка до утра. Мы, коммунисты, убеждены, что немцы не преминут использовать это время, чтобы подготовиться и с боем пробить себе дорогу через город. Подумайте о том, чем это грозит нам. Ведь мы находимся теперь в состоянии войны с Германией! Вспомните, что немцы уже бомбили Бухарест… Вспомните кровавые бои на его улицах. Видно, немцы не собираются уйти спокойно.

— Не выйдет! — крикнули из зала, — Пусть только попробуют, мы им покажем.

— Дорогие товарищи! Друзья! — Голос Райку зазвенел. — Во имя того, чтобы город наш встал из руин, во имя счастья и покоя наших очагов, во имя права жить свободными на свободной земле сорвем замыслы фашистов! Не дадим им пройти через наш город! К оружию, друзья! Все, кто способен держать в руках винтовку, записывайтесь в боевые отряды!

— Даешь оружие!

— Мы им покажем, что такое Северин!

— По Главной улице их, да под конвоем!

— Поможем нашим солдатам! — уже кричал Райку. — Ради нашей свободы, ради светлого будущего встанем на защиту родного города! Напомним немцам, как били их под Мэрэшэштями! Чтобы и думать забыли о новой войне! Все, кто готовы откликнуться на призыв коммунистической партии, пусть приходят завтра к восточной заставе, мы дадим им оружие!

В едином порыве все вскочили и стоя долго аплодировали оратору — рабочему, коммунисту. Волнение еще не улеглось, когда на сцену выскочил Михай Георгиу и, пригладив растрепавшиеся волосы, стал рядом с Райку. Учитель, который видел, как сын пробирался через толпу к сцене, и с тревогой следил за ним, теперь совсем растерялся:

— Смотри, Ана, это ведь наш Михай!

— И правда Михай. Зачем он туда залез?

Ана не на шутку испугалась. С некоторых пор сын стал слишком своевольным. Она понимала, что его подхватил тот же вихрь, что и Дану… Стремительный водоворот событий увлек его настолько, что он совсем перестал быть откровенным с родителями, особенно с матерью… И Ана перестала понимать своего мальчика, потеряла способность предвидеть его поступки.

— Граждане! — начал Михай, глазами пробежав по рядам. Гул затих. — Вы, конечно, меня не знаете… Я обыкновенный молодой человек, здесь родился, учился и вырос. Мне дорог каждый камень, каждый дом, каждый житель Северина… Так случилось, что я побывал в немецко-фашистском концлагере, на себе испытал, как мстительны и жестоки гитлеровцы… Я призываю молодежь Северина взять в руки оружие и вместе с солдатами защитить наш город, обезвредить немцев, которые стоят у его порога! Пусть нас ведут коммунисты! Наш путь освещает солнце свободы и грядущих в стране перемен!

Он спрыгнул со сцены под бурные аплодисменты и, гордый собой, прошел в глубину зала. Щеки его раскраснелись, глаза сияли. Увидел замкнутое, отчужденное лицо отца, приветливо помахал ему, улыбнулся, но не подошел, а протиснулся дальше, поближе к группе молодежи. Первым обнял его и крепко пожал руку Валериу — капрал Динку, за ним и все остальные. Дана, сияя от гордости за брата, шепнула:

— Молодец, Михай! Не подкачал!

А на сцене тем временем один оратор сменял другого. Рабочий из железнодорожных мастерских, немолодая, в черной косынке, женщина с заплаканными глазами — муж погиб на фронте, потом говорил маляр, с головы до ног перепачканный известью, потом еще кто-то и еще… Все сходились на одном: надо поддержать армию и боевые отряды, заставить немцев сложить оружие.

Разошлись далеко за полночь. Райку нагнал учителя Георгиу, взволнованно пожал ему руку:

— Поздравляю вас, господин учитель! Вы воспитали замечательных детей.

— Благодарю, — неохотно выдавил из себя Влад, застигнутый комплиментом врасплох. — Вообще-то, надо вам сказать, мои дети не во всем и не всегда меня слушались…

— Но поступали как надо, — решительно закончил Ион Райку. — Они шли к правильной цели и могут служить примером для многих.

— Возможно, возможно…

Райку пожал учителю руку, поклонился его жене и заспешил, обогнав их, к центру.

— Что ты об этом думаешь, Ана? — Влад взял жену под руку.

— Ах, лучше бы их хвалили за успехи в учебе, а не за… — Она поперхнулась, закашлялась, утерла выступившие на глазах слезы: — …участие в политике, или как там это называется… У них самих еще незрелый ум, а они уже других учат. Зачем Михай вылез на сцену? И вообще, Влад, мальчик стал просто неузнаваем! Это все его военные злоключения… Хотя бы он попал в институт! Я так за него тревожусь, так тревожусь!

— И я, — вздохнул Георгиу. — Со взрослым сыном больше забот…

Он хотел что-то еще сказать, но не стал: их догнали Дана, Михай и Максим.

Ночью в доме на Главной улице, где временно разместился городской комитет партии, состоялось заседание руководящего состава. Райку сделал короткое сообщение о последних событиях и наметил ближайшие задачи.

— Немцы, стоящие у ворот Северина, — сказал он, — хорошо вооружены и полны отчаянной решимости. У них одна возможность — пробиться через город. Железную дорогу мы перекроем: выведем из строя стрелку у Валя Албэ, пустим немецкий состав на запасный путь и загоним в тупик. С этим ясно. Идти по шоссе — значит пробиваться через город. Тут и должен быть основной заслон. На участке от берега реки до судоверфи и даже немного выше установим три противотанковых орудия. Где именно, решим по совету Гани, важно, чтобы к рассвету они там были! И теперь самое главное — вооружить население. Необходимо решить, до деталей продумать, как мы это сделаем. Осталось несколько часов. Немцы могут начать атаку на рассвете…

Заседали недолго. По-деловому уточнили план, предложенный Райку, распределили обязанности. Оставалось одно — действовать…