У ворот Северина

42

Шел второй час боя. Противник напирал. Окутанная пороховым дымом тополницкая долина гремела от орудийных залпов. Ползком перебираясь от укрытия к укрытию, Ганя наставлял солдат, показывал, по каким целям бить. Наблюдая за противником в бинокль, он выискивал огневые точки и помечал их крестиками на клочке бумаги.

— Эх, закурить бы! — мечтательно вздохнул Ницэ Догару.

Ганя протянул старику пачку сигарет. Рядом старательно целился Тотэликэ.

— Тотэликэ, как погляжу я, ты совсем стрелять разучился. А ведь на фронте был! Как же ты там-то стрелял?

— А в воздух, господин младший лейтенант! — Тотэликэ виновато потупился. — В воздух стрелял, не в людей. Как на свадьбе. Что они мне, думаю, сделали, люди эти, чтоб в них стрелять? Вот и палил в воздух…

— Но здесь-то сейчас другое дело!

— Так точно, господин младший лейтенант, совсем другое!

— Вот и целься как надо! Одна пуля — один немец! Понял?

— Понял, господин младший лейтенант, чего уж тут не понять?..

— В голову надо целиться, ясно?

— Есть, целиться в голову, господин младший лейтенант!

Подошли первые рабочие дружины. Ганя ликовал. Оживились и солдаты.

— Много народу вступило в дружины? На что можно рассчитывать? — спросил он у Райку.

— Да много, сотни, а то и тысячи! Разве всех сосчитаешь? Ты, кстати, вот что сделай: пока тихо, обойдите с Глигором основные отряды и подразделения, разберитесь на месте, что там и как, и возвращайтесь сюда. Нужно решать, что будем делать, если немцы все-таки прорвутся. Надо быть готовыми ко всему, — сказал Райку.

…Возле большого куста сирени с пожухлыми от жары листьями в наспех вырытом окопчике сидели Михай, Дана и Максим. Михай учил Дану обращаться с винтовкой.

— Да не жми ты так! — сердился он. — Посмотри, даже пальцы побелели! И потом, когда целишься, старайся не дышать…

Ганя подошел к ним. Дана, неловко дергая затвор, с трудом дослала наконец патрон в патронник, зажмурилась и нажала курок. Выстрел, удар прикладом в плечо — и винтовка полетела на землю. Смущенная и раздосадованная, Дана сердито подняла ее, снова — на этот раз с большей ловкостью — зарядила и принялась старательно целиться.

— Способная ученица! — подмигнул Ганя Михаю. — Я вижу, тут у тебя ветераны! — Он обвел взглядом всех троих и вдруг заметил, что Дана с Михаем очень похожи.

— Э, да вы, часом, не родственники ли?

— И даже близкие, — улыбнулась Дана. — Михай — мой брат.

— Вот это да! Я, грешным делом, подумал, что Михай нашел себе зазнобу! А вы, оказывается, брат и сестра. Ну и ну! Это хорошо!

— Еще бы! — откликнулась Дана.

Сзади прогремел выстрел, и они обернулись. Из дула винтовки Максима шел легкий дымок.

— Попал! Ей-богу, попал! Вот здесь только что немец стоял. Я ка-ак пальну! Он так и покатился… Провалиться мне на этом месте, если вру!

«Ура-а!» — вдруг разнеслось по долине. От подножия Балотской горы поднималась в атаку длинная цепь немцев. За ней другая, третья… Лавина катилась в их сторону. Затрещал пулемет, защелкали винтовочные выстрелы, но немцы, пригибаясь к земле, продвигались вперед.

— Нашу батарею атакуют! — закричал Ганя и опустил бинокль. — Надо ударить по ним с флангов! Михай, беги в отряд, что по левую сторону шоссе. По-моему, там нет командира. Бери командование на себя! У них там, кажется, есть пулемет. Быстрее!

Михай выскочил из окопчика и, прячась за изгороди, побежал к шоссе.

— Слушай мою команду! — сложив ладони рупором, кричал Ганя. — По противнику — огонь!

Защелкали затворы, прогремели выстрелы. Залп, другой, третий. Цепь залегла, но окрик офицера снова поднял немцев в атаку. «А где же наши орудия? — недоумевал Ганя. — Почему молчат? Кто у них там, на батарее?»

А на батарее в это время метался ополоумевший от страха старший сержант Гэлушкэ — багровый, осипший от крика, с неизменным хлыстом в руке. Снаряды кончились, а немцы — вот они, рукой подать. Что делать? Э, была не была! Гэлушкэ вскочил на бруствер и, отчаянно крутя над головой белым платком, кинулся навстречу приближавшейся немецкой цепи. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как сзади его накрыла пулеметная очередь. Предатель рухнул на землю. Оставшиеся на батарее бойцы схватили гранаты: «Живыми не дадимся!» Положение было отчаянным… И вдруг — пулеметная очередь! С высокого пригорка Михай бил по немецкому флангу, в ярости нажимая на гашетку. С громким криком «ура» румыны поднялись в атаку. Немецкая цепь дрогнула и обратилась в бегство.

— Михай, накрывай их! Не давай уйти! — кричал Ганя. — Переноси огонь!

Сжав челюсти так, что заходили желваки, Михай налег на гашетку. Немцы в панике метались по берегу реки, бросая винтовки, плюхались в воду.

— Молодец, Михай, классно стреляешь! — одобрительно кивнул Михаю Ганя и снова поднес бинокль к глазам. — Все, кажется, откатились…

Михай поднялся от пулемета и, пошатываясь, побрел обратно к окопчику, где оставил Дану с Максимом. Тяжело опустился в тени куста, стащил через голову мокрую от пота рубашку, устало поглядел на сестру и вдруг сказал:

— А лейтенант-то, по-моему, в тебя того… втюрился!

— Вот еще! — фыркнула, досадливо поведя плечом, Дана. — Тоже ухажер нашелся!

— Скажите, какие мы разборчивые! — ухмыльнулся Михай. — Ну прямо принцесса! А чем тебе плох Ганя? Парень хоть куда — и добрый, и образованный, жених что надо!

— Да что ты ко мне привязался со своим Ганей? — рассердилась Дана. — Решил меня за него посватать? Ну так ничего у тебя не выйдет.

Михай рассмеялся:

— Ох ты, как разошлась! Подумаешь! Не хочешь — не надо, я ведь просто так сказал. Подметил и сказал. А ты, моя дорогая, хитришь! Да только напрасно — все равно глаза выдают…

Он встал, отшвырнул рубашку и, голый по пояс, пошел, пригибаясь к земле, к своему пулемету, возле которого сидел молоденький новобранец.