У ворот Северина

43

После неудачной попытки овладеть батареей немцы залегли по обеим сторонам шоссе, на берегу и у железнодорожного моста. Изредка за пригорком мелькали их спины, пилотки, фуражки…

Догару, задрав голову, поглядел на небо.

— Ну и жарища! — вздохнул он. — В деревне, поди, все погорело. И молотить нечего. Да и кому молотить? Ох, горюшко горькое! Одни помещики дома сидят. Крестьян всех на войну угнали, когда-то еще вернутся… Да и вернутся ли вообще? Сына у меня убило, господин Райку. Жена который год больна. А земли у меня все равно почитай что и нету…

— Вот прогоним немцев, поделим землю между крестьянами, будет и у тебя надел. Кто на земле работает, тот ей и хозяин.

— Да кто же это нам землю отдаст?! Что вы, господин Райку!

— Вы сами, крестьяне, и возьмете. Возьмете и по-братски между собой поделите… А мы, коммунисты, вам поможем.

Из окопчика высунул голову Тотэликэ.

— А в вашей партии — одни рабочие? — спросил он.

— Почему одни рабочие? Есть и крестьяне… Там все, кто хочет бороться вместе с рабочим классом.

Тотэликэ переглянулся с Догару:

— Надо нам переходить в эту партию, дядюшка Ницэ…

— Верно говоришь, Тотэликэ, надо переходить, надо. Они люди простые, авось не погонят…

…Увлеченный боем Михай не сразу услышал, что кто-то его окликнул. Поднял голову — младший лейтенант Ганя.

— Слушай, Михай! Предойю прислал подкрепление новобранцев. Сейчас начнем атаку, сам полковник будет руководить. Начало — по сигналу зеленой ракетой. Будь поаккуратней, смотри по своим не бей! Как наши подойдут вон к тому пригорку, переходи со своим пулеметом чуть правей насыпи, вон туда, к дереву, видишь?

— Вижу. Ладно, я все понял, можешь идти.

Ганя побежал дальше и натолкнулся на Максима.

— Эх, черт возьми! — легонько ударил он Максима по затылку. — Вали отсюда, малый, нечего тебе тут делать! Сейчас здесь такое начнется — своих не узнаешь! Зачем зря рисковать? Давай уноси ноги, да поживее!

— Не уйду! — сверкнул глазами Максим. — Я комсомолец, меня партия сюда прислала…

«А ведь и в самом деле не уйдет, чертенок! — восхищенно подумал Ганя. — Ну и дела! Откуда в мальчишке такая твердость? «Не уйду», «меня партия сюда прислала»… Да, брат Ганя, — сказал он себе, — видно, многое ты проморгал». Он стащил с головы каску и надел ее на Максима.

— Ладно, чертенок, оставайся. Только поосторожней, зря не рискуй! Пуля — она ведь не выбирает… — Он сделал несколько шагов и в небольшом окопчике увидел Дану. Так, и эта здесь…

— Ой, это вы? Как вы меня напугали! — сказала Дана.

— Немцев не боишься, а меня испугалась? — пошутил Ганя.

— А я вообще трусиха. Уж сколько раз за сегодня думала: ну все, конец!

— Зато сосед у тебя — герой! Ничего не боится. Даже меня.

— Ну так это ж Максим! Он у нас в ячейке самый смелый.

— У вас в ячейке? Это что же получается, значит, ты тоже комсомолка?

— Конечно. А что тут особенного?

«Действительно, ничего особенного», — с упреком себе подумал Ганя и от растерянности стал шарить по карманам в поисках платка.

— Что вы ищете? Платок? Возьмите мою косынку! — И Дана протянула ему свой шелковый шейный платок.

— Спасибо, возьму на счастье! — Бережно сложив платок, он сунул его за пазуху. Оба смущенно помолчали. Внезапно лейтенант вспомнил, зачем он сюда пришел, крякнул и уже другим тоном сказал: — Сигнал к общей, атаке — зеленая ракета. Предупреди Максима, я, кажется, забыл ему сказать. Последи, чтобы он не лез на рожон. Да и сама будь поосторожней, поняла?

И он, двигаясь где ползком, а где короткими перебежками, устремился туда, где засели в своих укрытиях Райку и Ницэ Догару. Отчаявшиеся немцы, уже не таясь, подтягивали силы к шоссе. Суетились, что-то докладывали старшему офицеру и, выслушав приказания, опрометью кидались их выполнять. «Сейчас вы у меня не так забегаете!» — процедил сквозь зубы Михай и дал очередь из пулемета. Офицер дернулся, странно подпрыгнул и покатился по земле.

…Из рощи высоко взмыла зеленая ракета и рассыпалась в небе ослепительными звездочками. Румыны поднялись в атаку. Впереди бежал Ганя, за ним Райку, Глигор, Хараламб, Санду, капрал Динку с ручным пулеметом. Чуть правее и позади — Ромикэ, еще дальше Догару… Немцы, застигнутые врасплох, кинулись врассыпную к реке.

— За мной, вперед! — кричал Ганя. — Гони их, ребята! — И вдруг, будто споткнувшись обо что-то, резко остановился, закачался и, беспомощно хватая воздух руками, упал ничком в заросли чертополоха.

— Лейтенанта убили! — вскрикнул Догару. — Вот он, в канаве, у тополя!.. — И он бросился к тому месту, где упал Ганя. — Господин младший лейтенант, вы живы? Вы меня слышите? — приговаривал он, пытаясь поднять Ганю за плечи. Тело лейтенанта безжизненно обвисло у солдата на руках, изо рта вытекла струйка крови. Догару упал на колени: — Господин младший лейтенант! Господин младший лейтенант, не помирайте! Слышь, что говорю, не помирайте!..

— Пить… — чуть слышно прошептал Ганя. — Пить…

— Сейчас, господин Ганя, сейчас… — Догару дрожащими руками отвернул крышку и приложил флягу к губам лейтенанта. — Господи, твоя воля, не погуби его! Он же мне как сын родной! Пуля — в такое доброе сердце!

Ганя вздрогнул и приоткрыл глаза:

— Пить… пить…

Догару в отчаянии потряс фляжку. Пустая! Он растерянно оглянулся. Никого. Бой катился уже далеко, по ту сторону шоссе.

— Люди! Братцы! Есть тут кто-нибудь?! — метался вокруг раненого Догару. Откуда-то из-за тополей вынырнул невысокий подросток в каске, с винтовкой в руках.

— Эй! Сюда! — замахал ему Догару пилоткой.

Максим бросился к нему. Увидев лежащего на земле Ганю, оторопел, с тревогой заглянул ему в лицо и вдруг в го-лоб заплакал.

— Слышь, ты посиди тут с ним, — попросил Догару, — а я мигом. Только позову кого да воды принесу. Не уйдешь? — с сомнением поглядел он на Максима.

Тот молча покачал головой.

Старик нырнул в пыльный бурьян и скоро исчез из виду.

Оставшись один, Максим испугался. Что, если лейтенант умрет? Куда кидаться, у кого просить помощи? Даже подумать страшно! Максим осторожно положил голову лейтенанта к себе на колени. «Только бы он не умер!.. Только бы не умер… — заклинал он судьбу. — Скорей бы пришел санитар!.. Он знает, как надо спасать раненых!»

— Пить, пить… — снова простонал Ганя. Он тяжело дышал, нос у него заострился, лицо было изжелта-белое, в груди хрипело…

— Сейчас, господин офицер, потерпите немного! Сейчас принесут воду. — Максим наклонился над раненым: — Это я, я, Максим. Вы мне еще свою каску отдали!

Но Ганя его не слышал. Сознание его помутилось, сердце билось слабо, с перебоями.

— Не умирайте… не надо умирать! Не на-до-о! — обливался слезами Максим.

Через четверть часа вернулся Ницэ и привел санитаров.