Виновата ли она?

ГЛАВА VII. ОБМАНУТЫЯ ОЖИДАНІЯ МИСТЕРА ЧИЗСАКЕРА.

Когда мистрисъ Гринау осталась одна послѣ достопамятнаго обѣда, даннаго ею обоимъ ея поклониками, она задала себѣ не на шутку вопросъ: какъ поступить при настоящемъ положеніи ея дѣлъ? При выхода открывалось передъ нею: она могла принять предложеніе мистера Чизсакера, могла взять капитана Бельфильда и могла подать карету, какъ тому, такъ и другому.

Многое говорило въ пользу мистера Чизсакера: спальни, наполненныя мебелью краснаго дерева, въ немалой мѣрѣ содѣйствуютъ удобствамъ сеи бренной жизни; кучи удобренія, хотя и не совсѣмъ умѣстны въ романѣ, но очень полезны въ сельскомъ хозяйствѣ; а мистрисъ Гринау вовсе не пренебрегала существенными благами жизни.

Что же касается до личности ихъ обладателя, то мистрисъ Гринау понимала, что, при всей его шероховатости, умная жена всегда съумѣетъ исправить или, по крайней мѣрѣ, смягчить эти недостатки. Но она была уже разъ замужемъ по разсчету -- какъ она въ настоящемъ случаѣ, не обинуясь, признавалась передъ самой собою,-- а теперь, думала она, не худо бы отвѣдать брака по любви. Первый ея бракъ задался, какъ нельзя лучше. Ухаживанье за старикомъ Гринау было для нея не слишкомъ обременительно и не затянулось въ долгій ящикъ; награда за труды вполнѣ соотвѣтствовала ея ожиданіямъ, и она питала искреннее чувство признательности къ его памяти. Женщина она была съ самымъ счастливымъ характеромъ; природа наградила ее отличнымъ пищевареніемъ, на прошлое свое и на будущее она глядѣла равно, свѣтло.-- Къ чему жадничать? разсуждала она сама съ собою. Денегъ у нея и своихъ довольно, а потому ей не надобно денегъ мистера Чизсакера. На этомъ она и порѣшила, но въ то же время порѣшила, что не худо бы присовокупить спальни съ мебелью изъ краснаго дерева къ родовому имуществу Вавазоровъ и схлопотать, чтобы онѣ достались ея племянницѣ, Кэтъ.

Теперь ей оставалось рѣшить: идти ли ей замужъ по любви, и если да, то остановить ли свои выборъ на капитанѣ Бельфильдѣ?-- Какъ ни страннымъ это покажется, но ее не пугала ни бѣдность его, ни плутоватость, ни наклонность къ вранью. Что за бѣда, думала она, что онъ вретъ небылицы про свои Инкерманскіе подвиги? Развѣ и у нея нѣтъ своихъ Инкермановъ, которые она умѣетъ пускать въ нихъ не хуже самого капитана Бельфильда? У него есть долги, это такъ, но что же прикажете дѣлать человѣку, когда у него нѣтъ наличныхъ денегъ? Она и сама забирала въ долгъ корсеты и перчатки въ до-гринаускій періодъ своихъ похожденій. Страшила ее опасность совсѣмъ иного рода. Кто поручатся ей, что, въ одно прекрасное утро, другая мистрисъ Бельфильдъ не предъявитъ свои права? А ну, какъ окажется, что онъ совсѣмъ не капитанъ, а какой нибудь искатель приключеній самого низшаго разряда? Впрочемъ ее успокоивало то соображеніе, что мистеръ Чизсакеръ, знавшій его столько лѣтъ, навѣрное не преминулъ бы выболтать всякое обстоятельство, говорящее но въ его пользу, если бы оно было ему извѣстно. Но какъ бы то ни было, она находилась въ нерѣшимости, какъ ей распорядиться капитаномъ Бельфильдомъ.

Часу въ десятомъ вечера, Жанета принесла своей госпожѣ обычный ея ужинъ, состоявшій изъ арагута, къ которому прибавлялось небольшое количество хереса.

-- Жанета, обратилась къ ней мистрисъ Гринау, размѣшивая сахаръ въ стакапѣ:-- я боюсь, что наши гости повздорили сегодня другъ съ другомъ.

-- А-то какъ же бы вы думали, сударыня? Еще бы имъ не грызться!

При подобнаго рода разговорахъ Жанета обыкновенно становилась за стуломъ своей госпожи. Если разговоръ затягивался, она понемногу опускалась на кончикъ стула и обѣ женщины продолжали бесѣдовать вмѣстѣ, причемъ Жанета никогда не забывала, что она служанка, а мистрисъ Гринау не упускала изъ виду, что она госпожа.

-- Но скажи, пожалуйста, Жанета, съ какой стати имъ ссориться? Это ужасно глупо.

-- Не знаю, сударыня, глупо ли оно, или нѣтъ, только оно вполнѣ естественно. Если бы за мною два молодчика волочились въ одно и тоже время, то меня нисколько не удивляло бы, что они другъ другу головы наровятъ размозжить. Иныя дѣвушки еще нарочно для потѣхи натравливаютъ своихъ обожателей другъ противъ друга. Ну, на мой вкусъ, и одного обожателя за разъ довольно.

-- Ты еще очень молода, Жанета!

-- Такъ-то оно такъ, сударыня; по что-жъ изъ этого? Даромъ, что я на видъ такая молоденькая, а не потаюсь: бывали и у меня обожатели.

-- Неужто ты воображаешь, что я хочу окружить себя обожателями, какъ ты ихъ называешь?

-- Этого я, сударыня, не знаю; можетъ быть, вы этого и не хотите, да тѣмъ не менѣе они около васъ увиваются. Я того только и жду, что, не доѣхавъ до Ойлимида, они всадятъ другъ другу по пулѣ въ лобъ. Развѣ-развѣ за пуншемъ поуспокоятся; а то дѣло плохо.-- И сказавъ это, Жанета тихонько опустилась на стулъ.

-- Ахъ ты, глупенькая! Да они сегодня вовсе и не вернутся вмѣстѣ въ Ойлимидъ. Развѣ ты не замѣтила, что капитанъ Бельфильдъ ушелъ отъ меня раньше мистера Чизсасакера?

-- Какже, сударыня, замѣтила, только я поняла это такъ, что онъ, можетъ, отправился за пистолетами.

-- Не безпокойся, Жанета, драться они не будутъ:-- дуэли теперь вышли изъ моды у джентльменовъ.

-- Неужто, сударыня? Ну, въ такомъ случаѣ, конечно, дамамъ теперь повольготнѣе. Можетъ статься, со временемъ, и нашъ братъ перейметъ эту моду. Дай-то Богъ! мнѣ оно будетъ на руку, потому что человѣкъ я миролюбивый и терпѣть не могу смотрѣть, какъ это мужчины грызется промежъ себя.-- Такъ вы говорите, сударыня, что мистеръ Чизсакеръ и капитанъ Бельфильдъ не подерутся другъ съ другомъ?

-- Да нѣтъ же, глупенькая, выкинь ты эту мысль изъ головѣ.

-- Такъ вотъ какъ! А я было только того и ждала, что эту исторію напечатаютъ во всѣхъ газетахъ и, чего добраго, одинъ изъ нихъ лишится жизни, только не знала, кому-то изъ нихъ лучше быть убитымъ? Я ужъ такъ про себя порѣшила, что капитанъ Бельфильдъ ни за что не получитъ смертельной раны, окромя развѣ сердечной раны; ну; это, сударыня, сами знаете, совсѣмъ другое дѣло.

-- Но, скажи на милость, Жанета, съ какой стати имъ ссориться? Вѣдь глупѣе этого ничего выдумать нельзя.

-- Такъ, сударыня, глупо ли оно, умно ли, я не знаю; только не ссориться имъ никакъ нельзя. Есть, конечно, такія вещи, которыя можно подѣлить поровну; ну, а этого добра не подѣлишь.

-- Какого такого добра, Жанета?

-- Да вашу милость, сударыня,

-- Меня удивляетъ, Жанета, какъ ты можешь говорить такія вещи; какъ-будто я, въ моемъ положеніи, хоть однимъ словомъ дала кому нибудь изъ нихъ право надѣяться? Сама ты знаешь, что это неправда, и грѣшно тебѣ говорить такія вещи.-- И мистрисъ Гринау привела въ дѣйствіе носовой платокъ. Жанета, въ знакъ раскаянья, тоже сочла нужнымъ поднести фартухъ къ глазамъ.

-- Что и говорить, сударыня, вы все время держали себя примѣрнымъ образомъ, и ужъ подлинно можно сказать, чтобы мученица были.

-- Это правда, Жанета.

-- И не ваша вина, что джентльменамъ дурь взбрела въ голову....

-- Но мнѣ прискорбно знать, что они поссорились. Сама ты знаешь, какіе они были друзья закадычные: просто, можно сказать, души другъ въ другѣ не чаяли.

-- А вотъ, когда отъ васъ выйдетъ рѣшеніе либо тому, либо другому, тогда все опять пойдетъ на ладъ.-- Тутъ произошла небольшая пауза.-- Мнѣ такъ думается, сударыня, что мистеру Чизсакеру вашимъ мужемъ не бывать. Оно, конечно, денегъ у него и куры не клюютъ...

-- Что мнѣ въ его деньгахъ, Жанета? Я всегда буду относиться къ мистеру Чизсакеру, какъ къ доброму другу, который не оставилъ меня въ пору тяжелаго испытанія; но болѣе, чѣмъ другомъ, онъ для меня никогда не будетъ.

-- Такъ, стало быть, вы предпочтете капитана, сударыня? Мнѣ и самой всегда казалось, что ужъ коли выбирать, такъ выбирать капитана. Онъ, супротивъ мистера Чизсакера куда изъ себя авантажнѣе будетъ.

-- Да мнѣ-то оно, душа моя, все равно, что пятый и десятый,

-- Ну, а что бѣденъ, онъ, такъ и то сказать, что проку въ излишнемъ богатствѣ? Была бы только съ его стороны любовь, а денегъ у васъ, и своихъ довольно.

-- Говорятъ тебѣ, что онъ мнѣ все равно, что пятый и десятый,-- повторила мистрисъ Гринау.

-- А будто оно и всегда такъ будетъ? отважилась Жанета уже на прямой вопросъ.

-- Однако, на что-жъ это похоже? Съ которыхъ это поръ служанки стали себѣ позволять допрашивать свою госпожу, разсѣвшись на стулѣ?-- Ступай спать, слышишь ли? Скоро десять часовъ.

-- Что же я такого дурного сказала, сударыня? спросила Жанета, вставая со стула.

-- Сама я виновата, что избаловала тебя, продолжала мистрисъ Гринау.-- Извольте идти внизъ и ложиться спать. На будущей недѣлѣ мы уѣзжаемъ отсюда и надо будетъ передъ укладкой пересмотрѣть весь мой гардеробъ.

Когда мистеръ Чизсакеръ проснулся на слѣдующее утро, первою его мыслью была мистрисъ Гринау; съ горькимъ чувствомъ припомнилъ онъ тѣ жалкія истины, которыя она ему высказала наканунѣ. Да! теперь онъ и самъ видѣлъ ясно, что не такъ взялся за дѣло ухаживанья и твердо рѣшился избѣгать напередъ подобныхъ же приманокъ. Она поставила ему въ упрекъ, что онъ слишкомъ мало распространялся о своей любви. Что-жъ? онъ немедленно исправитъ эту ошибку. Она не велѣла ему черезъ каждыя пять словъ хвастаться своимъ богатствомъ,-- съ этой минуты онъ о своихъ деньгахъ не заикнется. Ему и въ голову не приходило, что дѣло его въ конецъ проиграно. Сказать правду, ему порядкомъ надоѣла вся эта процедура ухаживанья, и онъ отъ души желалъ скорѣйшей развязки; но онъ вовсе не былъ расположенъ отступиться отъ своихъ притязаніи.-- И такъ, онъ рѣшился еще разъ попытать счастья и для этого сталъ собираться въ Норвичъ. На этотъ разъ онъ не надѣлъ ни шитой рубашки на розовой подкладкѣ, ни лакированныхъ сапоговъ, столь жестоко осмѣянныхъ капитаномъ Бельфильдомъ; но, тѣмъ не менѣе, нарядъ его отличался большою изысканностью. На ноги онъ напялилъ кожаные яркаго цвѣта штиблеты. Онъ надѣлъ новый охотничій казакинъ, изукрашенный очень вычурными пуговицами, и жилетъ съ необыкновеннымъ шитьемъ, изображавшимъ лисьи головы. Нарядъ его довершался шляпою съ низкой тульею, перчатками изъ собачей кожи и хлыстикомъ. Подкативъ въ гостиницѣ, гдѣ онъ обыкновенно останавливался въ Норвичѣ, онъ передалъ возжи содержателю гостиницы, выпилъ въ буфетѣ рюмку вишневки и твердыми, рѣшительными шагами направился къ дому своей возлюбленной.

-- Что мнѣ трусить передъ бабой? разсуждалъ онъ съ самимъ собою. Однако, проходя мимо знакомой кандитерской, онъ завернулъ въ нее и выпилъ еще рюмку вишневки для куражу.

-- Мистрисъ Гринау дома, утвердительно обратился онъ къ Жанетѣ, не удостоивая даже выразиться въ формѣ вопроса.

-- Какже, сэръ, дома,-- отвѣчала Жанета, разомъ смекнувъ, что тутъ затѣвается что-то рѣшительное.

Минуту спустя, онъ очутился лицомъ къ лицу съ своей богиней.

-- Мистеръ Чизсакеръ! васъ ли я вижу? Какъ это вы попали въ Норвичъ не въ базарный день?-- Этими словами встрѣтила его вдовушка. Странное дѣло! почему бы ему не побывать въ Ноорвичѣ и по простымъ днямъ, такъ же какъ и всякому другому? Или ужь въ самомъ дѣлѣ воображаютъ, что онъ такъ и прикованъ къ своей фермѣ? Нѣтъ, онъ долженъ показать вдовушкѣ, что она ошибочно о немъ судитъ

-- У меня, мистрисъ Гринау, нѣтъ положенныхъ дней, что бы ѣздить въ Норвичъ, отвѣчалъ онъ. Я вообще изъ тѣхъ людей, про которыхъ никто напередъ не можетъ сказать, что вотъ они сдѣлаютъ то-то и то-то; въ одномъ только смѣло можно за меня поручиться на всякое время,-- это, что я плачу чистаганомъ... Но тутъ онъ вспомнилъ, что ему запрещено хвастать своими деньгами и постарался загладить свою ошибку.-- Можно, пожалуй, и еще кое въ чемъ за меня поручиться, ну, да объ этомъ мы пока не станемъ говорить.

-- Что-жъ вы не садитесь, мистеръ Чизсакеръ?

-- Покорно благодарю; съ вашего позволенія, я на минутку присяду.-- Мистрисъ Гринау! Я въ такомъ ужасномъ состояніи духа, что долженъ непремѣнно выйдти изъ него такъ или иначе, не то -- я съ ума сойду и бѣдъ большихъ надѣлаю.

-- Боже мой! что съ вами такое приключилось? Вы, если не ошибаюсь, собираетесь на охоту? проговорила мистрисъ Гринау, осматривая его нарядъ.

-- Нѣтъ, мистрисъ Гринау, я не собирался на охоту. Одѣлся я такъ потому, что думалъ было поохотиться по дорогѣ сюда, но почему-то не могъ сдѣлать ни одного выстрѣла. Переодѣваться мнѣ не захотѣлось, вотъ я и явился къ вамъ въ этомъ нарядѣ. Коли такъ разсуждать, не все ли равно, во что одѣтъ человѣкъ?

-- Дѣйствительно все равно, лишь бы онъ былъ одѣтъ прилично.

-- Надѣюсь, мистрисъ. Гринау, что меня въ этомъ отношеніи нельзя упрекнуть?

-- Еще бы! Вы одѣваетесь не только прилично, но даже щеголевато.

-- Ну, за этимъ я, мистрисъ Гринау, не гонюсь. Я люблю, правда, чтобы на мнѣ все было аккуратно. Есть люди, которые думаютъ, что ужъ коли человѣкъ обработываетъ свою землю, то онъ и долженъ ходить вѣчно въ грязи. Они, конечно, правы относительно тѣхъ хлѣбопашцевъ, которымъ и самимъ-то надо кормиться землею, да еще и ренту платить... Тутъ онъ вспомнилъ, что опять коснулся запрещеннаго предмета разговора, и во время остановился.-- Но опять-таки повторяю: не все ли равно, что у человѣка на плечахъ, когда на сердцѣ у него кошки скребутъ?

-- Не знаю, мистеръ Чизсакеръ, какая у васъ можетъ быть кручина, но мнѣ это состояніе духа слишкомъ хорошо знакомо съ той поры, какъ я лишилась моего милаго Гринау.

Мистеръ Чизсакеръ рѣшительно не зналъ, какъ ему приступить къ задуманному объясненію. Послѣднія слова безутѣшной вдовушки ни на волосъ не уменьшили затруднительность его положенія. А между тѣмъ, онъ ясно видѣлъ, что надо же договориться до чего нибудь рѣшительнаго. Пира темныхъ намековъ прошла. Не сама ли мистрисъ Гринау сказала ему, что онъ долженъ побольше распространяться о своей любви? Вотъ онъ для того собственно и вишневки выпилъ, и новые штиблеты надѣлъ, чтобы смѣлѣе высказать обуревавшую его страсть. Но какъ, съ чего начать? Въ этомъ состояло для него все затрудненіе.

-- Мистрисъ Гринау! воскликнулъ онъ наконецъ, вскакивая со стула:-- милая мистрисъ Гринау, голубушка мистрисъ Гринау, согласны ли вы быть женою... Уфъ! прорвалось таки наконецъ.-- Все что мое, будетъ вашимъ,-- подъ этимъ я, конечно, главнымъ образомъ разумѣю свою руку и сердце. О, Арабелла! вы не знаете, какъ я способенъ любить! Въ цѣломъ Норвичѣ не найдете вы другого человѣка, который былъ бы такъ способенъ любить женщину. Съ самой той поры, какъ я увидѣлъ васъ въ Ярмоутѣ, я былъ самъ не свой. Спросите у моихъ домашнихъ и они скажутъ вамъ, что я былъ, какъ въ воду опущенный; даже хозяйство мнѣ опостыло. Не знаю, заглядывалъ ли я и шесть разъ въ счетную книгу съ самаго іюля мѣсяца.

-- Но развѣ это моя вина, мистеръ Чизсакеръ?

-- А то чья же? Куда бы я ни пошелъ, всюду мысль о васъ преслѣдуетъ меня. Я ужъ рѣшился: если вы не согласитесь переѣхать въ Ойлимидъ и сдѣлаться его хозяйкою, и самъ въ немъ ни за что не останусь.

-- Какъ! вы хотите покинуть Ойлимидъ?

-- Хочу. Я сдамъ ферму въ аренду, а самъ отправлюсь куда нибудь путешествовать. Что мнѣ въ этомъ уголкѣ, когда избранница моего сердца не хочетъ раздѣлить его со мною! Правда, у меня тамъ все есть, что только можно купать на деньги, да не на радость всѣ эти удобства, когда любовь замѣшалась въ дѣло.-- Знаете ли, что я теперь ни во что ставлю и богатство, и всю эту суету? Повѣрите ли, я уже мѣсяца три, какъ не сводилъ счеты съ моимъ банкиромъ!

-- Но чѣмъ же я-то могу вамъ помочь, мистеръ Чизсакеръ?

-- Вамъ стоитъ сказать одно только слово: скажите, что вы согласны быть моею женою. Я просто буду васъ на рукахъ носить,-- вѣрьте моему слову. А что на счетъ вашихъ денегъ, такъ я объ нихъ и не думаю. Я не то, что иные, прочіе: мнѣ вы сами по себѣ дороги. Вы до конца дней будете моей милою жонушкой, моей кралечкой.

-- Нѣтъ, мистеръ Чизсакеръ, вы требуете невозможнаго.

-- Но почему же невозмоашаго? Послушайте, Арабелла!.. и съ этими словами мистеръ Чизсакеръ брякнулся передъ, ней на колѣни. Вишневка видимымъ образомъ начинала дѣйствовать. Стать-то на колѣни было недолго, но при этомъ штиблеты его слегка затрещали. Въ пылу увлеченія, онъ этого, конечно, и не замѣтилъ; но обстоятельство это не ускользнуло отъ мистрисъ Гринау и не на шутку смутило ее опасеніемъ: а ну, какъ онъ не въ состояніи будетъ подняться на ноги безъ ея помощи?

-- Полноте, мистеръ Чизсакеръ, проговорила она, не дурачьтесь,-- встаньте.

-- Не встану я, пока не услышу отъ васъ, что вы согланы быть моею.

-- Въ такомъ случаѣ, вамъ придется простоять на колѣняхъ всю свою жизнь, а это, согласитесь, будетъ очень неудобно. Прошу васъ, мистеръ Чизсакеръ, оставьте мою руку въ покоѣ, слышите ли?

Руку ея онъ выпустилъ, но колѣно-преклоненную позу и не думалъ покидать.

-- Что за шутовская поза, продолжала мистрисъ Гринау. Вы наконецъ меня заставите оттолкнуть васъ. Развѣ вы не слышите? кто-то идетъ.

Но мистеръ Чизсакеръ ничего не слышалъ.

-- Я не встану, отвѣчалъ онъ, пока вы мнѣ не дадите позволенія надѣяться.

-- И, подите вы со всѣми съ вашими глупостями. Говорятъ вамъ -- вставайте. Ну вотъ, я такъ и знала...

Тутъ и Чизсакеръ разслышалъ шумъ шаговъ; онъ было началъ примѣряться, какъ ему встать съ полу, но въ эту самую минуту дверь отворилась и вошелъ капитанъ Бельфильдъ.

-- Извините, заговорилъ онъ: -- Жанеты мнѣ не попалось на встрѣчу, а потому я позволилъ себѣ войдти безъ доклада; если не ошибаюсь, я могу поздравить моего друга, Чизсакера, съ успѣхомъ?

Пока онъ говорилъ, мистеру Чизсакеру удалось, хотя и не безъ усилій, подняться на ноги.

-- Я попрошу васъ выдти изъ комнаты, капитанъ Бельфильдъ, проговорилъ онъ. Я имѣю до мистрисъ Гринау одно крайне важное дѣло, о чемъ каждый порядочный человѣкъ на вашемъ мѣстѣ могъ бы и самъ догадаться.

-- Какъ не догадаться, дружище, отвѣчалъ капитанъ Бельфильдъ. Такъ что-жъ, поздравлять васъ что ли?

-- Я попрошу васъ, сэръ, выйдти изъ этой комнаты, повторилъ мистеръ Чизсакеръ, наступая на него.

-- Я готовъ, если мистрисъ Гринау этого желаетъ.

Мистрисъ Гринау почувствовала, что настала ей пора вмѣшаться въ дѣло.

-- Господа, заговорила она, позвольте васъ попросить не затѣвать ссоръ въ моей гостиной.-- Капитанъ Бельфильдъ! Bot избѣжаніе недоразумѣній, я должна вамъ сказать, что поза, въ которой вы застали мистера Чизсакера, была принята имъ по собственной доброй волѣ, безъ всякаго съ моей стороны поощренія.

-- Мнѣ и самому такъ казалось, мистрисъ Гринау.

-- Кому какое дѣло, что вамъ казалось, сэръ? перебилъ его мистеръ Чизсакеръ.

-- Господа, господа, это, наконецъ, ни на что непохоже. Капиталъ Бельфильдъ! я, кажется, буду принуждена; попросить васъ удалиться. Послѣ того, что случилось, я поставлена въ необходимость дать мистеру Чизсакеру рѣшительный отвѣтъ.

-- Конечно, конечно, отвѣчалъ Бельфильдъ. Я найду другой случай засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе. Быть можетъ, вы позволите мнѣ побывать у васъ вечеркомъ?

На это мистрисъ Гринау отвѣчала не совсѣмъ рѣшительнымъ наклоненіемъ головы, и капитанъ удалился. Какъ только захлопнулась за нимъ дверь, мистеръ Чизсакеръ сдѣлалъ новую попытку броситься на колѣни, но этому мистрисъ Гринау положительно воспротивилась.

-- Полноте, мистеръ Чизсакеръ, осадила она его,-- пора кончить эту комедію.

-- Комедію! повторилъ енъ, прижимая руку къ сердцу и рисуясь въ своихъ штиблетахъ.

-- Конечно, одно изъ двухъ: или это комедія, или недооразумѣніе. Въ послѣднемъ случаѣ, вся вина за случившееся падаетъ на меня, и я смиренно прошу у васъ прощенія.

-- Но вѣдь вы, не правда ли, согласны быть моею женою?

-- Нѣтъ, мистеръ Чизсакеръ, мужа своего я схоронила, будетъ съ меня и одного брака.

-- Чортъ побери!-- воскликнулъ мистеръ Чизсакеръ, взбѣшеный этимъ новымъ появленіемъ на сцену мистера Гринау. Восклицаніе его, безспорно, грѣшило противъ правилъ вѣжливости, но даже мистрисъ Гринау не могла не почувствовать, что въ его положеніи подобная выходка извинительна.

-- Разстанемся друзьями, проговорила она, протягивая ему руку.

Но онъ повернулся къ ней спиною, чтобы скрыть пробившуюся у него слезу. Должно полагать, что онъ искренно любилъ ее, и взялъ бы ее даже и тогда, если бы ему сказали, что все ея состояніе пошло прахомъ.

-- Что-жъ, вы не хотите дать мнѣ руку въ залогъ примиренія? проговорила она.

-- Эхъ, подумайте прежде, чѣмъ вы провожаете меня. Право подумайте, настаивалъ онъ. Если вамъ мой образъ жизни не нравится, то только скажите, все можно будетъ перемѣнить. Я и ферму брошу, если вамъ непріятно сосѣдство скотнаго двора. Я все готовъ для васъ сдѣлать, мистрисъ Гринау! Если бы вы знали, какъ я васъ крѣпко полюбилъ!

На этомъ мѣстѣ голосъ его оборвался и выдалъ слезы, которыя онъ такъ тщательно скрывалъ.

Мистрисъ Гринау была слегка растрогана. Конечно, ни одной женщинѣ не пришло бы въ голову выйдти замужъ за человѣка изъ-за того только, что онъ передъ ней расплакался, и мистрисъ Гринау, менѣе чѣмъ кто-либо, была способна на такую глупость; но это не мѣшало ей чувствовать къ нему состраданіе.

-- Другъ мой, заговорила она, дотрогиваясь рукою его руки:-- выкиньте эту мысль изъ головы.

-- Вамъ-то хорошо говорить... какъ я ее выкину изъ головы? отвѣчалъ онъ, чуть не всхлипывая.

-- Полноте, полноте, продолжала она. И что нашли вы, мистеръ Чизсакеръ, въ такой старухѣ, какъ я, когда столько молодыхъ дѣвушекъ готовы Богъ знаетъ что дать за одно ваше ласковое слово.

-- Ненужно мнѣ молодыхъ.

-- Ну вотъ, хоть бы Чарли Ферстерсъ, чѣмъ она вамъ не жена?

-- Нашли кого! съ негодованіемъ воскликнулъ онъ,

-- Или моя племянница, Кэтъ Вавазоръ, у которой есть свое маленькое состояніе, не говоря уже о ея красотѣ и талантахъ.

-- Богъ съ ней совсѣмъ, мистрисъ Гринау.

-- Это вы потому такъ говорите, что ни разу не взглянули на дѣло съ настоящей точки зрѣнія.-- Слушайте, мистеръ Чизсакеръ! если я приглашу ее на будущее лѣто къ себѣ въ Яррмоутѣ, обѣщаетесь ли вы серьезно подумать объ этомъ дѣлѣ? Вамъ нужна жена, а лучшей жены вамъ не найдти, хоть изъѣздите всю Англію.

-- Мистрисъ Гринау, въ настоящую минуту я ни о какой другой женщинѣ не могу думавъ...

-- Кромѣ моей племянницы?

-- Нѣтъ, кромѣ васъ самихъ. Я человѣкъ, какъ есть, убитый. Въ жизнь свою я не повѣрилъ бы, что любовь меня такъ перевернетъ. Я просто не знаю, куда дѣваться. Ну да, что толковать? Видно, надо мнѣ собираться назадъ въ Ойлимидъ. Опостылѣлъ мнѣ этотъ Ойлимидъ, на всегда опостылѣлъ.

-- Это вамъ теперь только такъ кажется. Еще посмотрите, какъ весело заживете въ немъ съ моею племянницею.

-- А вы тогда что будете дѣлать мистрисъ Гринау?

-- Что я буду дѣлать?

-- Ну да, что вы будете дѣлать?

-- Когда вы женитесь на Кэтъ? Какъ что? Я буду наѣзжать къ вамъ и гостить по цѣлымъ мѣсяцамъ; стану няньчить вашихъ ребятишекъ,-- на то я и бабушка буду.

-- Нѣтъ, я не на счетъ этого...

Онъ остановился въ нерѣшимости, такъ что, наконецъ, мистрисъ Гринау сама спросила у него, что онъ хочетъ сказать.

-- Вѣдь вы не выйдите замужъ за этого, какъ его?-- Бельфильда.

-- Полноте, мистеръ Чизсакеръ: -- ужь это просто на просто гнусная ревность. Какое право имѣете вы допрашивать меня -- пойду ли я замужъ за того или за другого? По всѣмъ вѣроятіямъ, я навсегда останусь вдовою, но я вовсе не намѣрена связывать себя какими бы то ни было обѣтами.

-- Вы не знаете, мистрисъ Гринау, что это за человѣкъ; я вамъ, какъ другъ, говорю: берегитесь его. Оно, конечно, хорошо на словахъ разсуждать о томъ, что не слѣдъ человѣку, коли онъ ухаживаетъ за женщиной, слишкомъ много толковать про свои деньги; а не повѣрю я, чтобы голь какая нибудь могла быть хорошимъ мужемъ. Ну, а ужь по части лганья онъ собаку съѣлъ.

-- А если такъ, то почему же вы были съ нимъ такіе пріятели?

-- Гм! почему? Потому что я глупъ былъ; понравился онъ мнѣ, должно полагать, своими бойкими, веселыми рѣчами.

-- Ну, вотъ видите ли! А мнѣ вы хотите помѣшать слѣдовать вашему примѣру.

-- Если вы выйдете за него замужъ, мистрисъ Гринау, я чувствую, что не сдобровать ему отъ меня; вотъ вы сами увидите. Я чувствую, что стерпѣть это будетъ свыше моихъ силъ. Какъ подумаю, что этотъ подлый оборванецъ можетъ сдѣлаться вашимъ мужемъ!-- Ну-съ, а теперь полагаю, что мнѣ всего лучше убираться отсюда.

-- Конечно, если вы намѣрены такъ честить моихъ друзей.

-- Хороши друзья, нечего сказать! Ну, да объ этомъ мы пока помолчимъ. Вѣдь сколько я ни говори, изъ этого толку никакого не будетъ.

-- Вотъ если бы вы побольше говорили съ моей племянницей, Кэтъ Вавазоръ, то изъ этого могъ бы быть толкѣ, мистеръ Чизсакеръ.

На это онъ ничего не отвѣчалъ и съ горечью въ сердцѣ отправился во свояси.

-- Ну, думалъ ли я когда нибудь, что меня такъ скрутитъ любовь? воскликнулъ онъ про себя, ложась и тотъ вечеръ въ постель.

Когда капитанъ Бельфильдъ, вѣрный своему слову, явился въ этотъ вечеръ на квартиру мистрисъ Гринау, его не приняли. Жанета объявила, что у госпожи ея болитъ голова и она не можетъ къ нему выйдти.