Дверь в стене

135

Не понравился супербомбардировщик адмиралам потому, что вооружённые силы США оказались сведёнными под одной крышей одного министерства, а министерству было сказано, что в сложившихся условиях ребятня в мундирах может рассчитывать только на одну игрушку.

Раньше военные шиковали и все сёстры получали по серьгам, а теперь настало время затянуть пояс на последнюю дырочку и удовлетвориться серьгой одной. Очень красивой, очень дорогой и искусно сработанной, но - одной. Одной на всех. Военные в положение "входили" и с сокращением оборонного бюджета, скрепя сердце, соглашались, как соглашались и на одну игрушку, но только, соглашаясь, каждая из сестёр хотела, чтобы драгоценная серьга была вдета именно в её ухо.

Флот хотел суперавианосец, а летуны хотели супербомбер. Кроме того, вновь народившееся и крикливое дитя по имени US Air Force обладало, как то водится, завидным аппетитом и вдобавок к супербомберу ВВС хотели ещё, чтобы у флота и корпуса морской пехоты было отнято всё, что летает и переподчинено им.

Удовлетворить даже и одного человека трудно, что уж говорить о многих и в результате столкновения интересов началось то, что вошло в историю под названием "Бунт Адмиралов". Мятеж вспыхнул в начале 1949 года, когда вновь назначенный министром обороны Луис Джонсон, даже не удосужившись проконсультироваться с ВМС, отказался от уже утверждённого проекта по стрительству суперавианосца United States водоизмещением в 65000 тонн, киль которого с помпой был заложен всего лишь за пять дней (!) до этих событий. Об этом решении министра, как и о том, что министерство решило удовлетворить желание ВВС и закупить на высвободившиеся после отказа от программы строительства авианосцев средства дополнительную партию бомберов В-36 моряки узнали из газетных передовиц.

Флот возмутился до такой степени, что истратил из отпущенного ему скудного бюджета $500000 долларов на дискредитацию B-36, начав с того, что нанял бывшего голливудского сценариста по имени Седрик Уорт, а тот, позволив перу разбежаться, набросал для ВМФ меморандум, где цитировались распространяемые руководством компании "Мартин" слухи насчёт того, что министерство обороны предпочло закупить дополнительную партию В-36 вместо всемерной поддержки проекта мартиновского самолёт после того, как Секретарю по делам ВВС Саймингтону было предложено место президента компании "Конвэр". (Мстительность "Мартин" была не только понятна, но и естественна, так как за два года до этого она проиграла конкурс на создание реактивного бомбардировщика, несмотря на то, что созданный ею прототип ХВ-48 поднялся в воздух 22 июня 1947 года или на шесть месяцев раньше боинговского конкурента ХВ-47.).

Написанный рукой профессионала меморандум утёк в газеты, началась шумиха, после чего в скандал было вынуждено ввязаться государство, что повлекло за собою слушания в Конгрессе. На слушаниях Саймингтон потребовал огласить источник "инсинуаций", после чего обвинения в коррупции были с него сняты. ВВС принялись было праздновать победу, но тут выяснилось, что главной целью флота был вовсе не вывод лётчиков на чистую воду, а кое-что помасштабнее. Как стало понятным и то, что в годы войны флотские недаром ходили за три моря "во власть" и успели кое-чего нахвататься у профессиональных политиков.

Флот ловко воспользовался слухами как предлогом, чтобы разжечь скандал и таким образом привлечь внимание широкой общественности к своим бедам и теперь, когда сцена с софитами оказалась в поле зрения всей страны, покинуть её Navy не спешил. От слухов моряки плавно перешли к конкретике, и конкретике не финансовой, огонь открыли орудия главного калибра. Выступая перед конгрессменами, вице-адмирал Артур Рэдфорд заявил, что В-36 это "ошибка ценою в миллиард долларов", что данные о его неуязвимости преувеличены и что у ВМФ есть по меньшей мере три истребителя, которые способны его перехватить.

(Рэдфорд лукавил, спекулируя на непонимании гражданскими конгрессменами что такое "перехват", а между тем ещё до слушаний ВВС провели симуляцию перехвата В-36 уже имевшимися в 1949 году на вооружении реактивными истребителями F-80, F-84 и F-86 во время которой бомбардировщик был обнаружен радаром за 30 минут до пролёта над целью, после чего в воздух были подняты истребители, которым понадобилось 26 минут на взлёт и на то, чтобы набрать высоту в 12 000 метров и 2 минуты, чтобы "найти" бомбер и "выйти" на него. Для человека гражданского это выглядело как "перехват", однако проблема была в том, что даже "выйдя" на бомбардировщик, реактивные истребители первого поколения не могли маневрировать в разреженном воздухе и В-36, совершая достаточно простые манёвры, легко от них уходил. В этом месте нам не обойтись от очередного шага в сторону - в отличие от первых американских и советских реактивных истребителей, при создании которых ставка делалась на скорость, английские истребители изначально конструировались так, что скорость приносилась в жертву потолку и способности к манёвру, а это означает, что англичанам был нужен не истребитель для завоевания господства в воздухе, а узкоспециализированный самолёт, "заточенный" именно для перехвата тяжёлых бомбардировщиков. Поскольку в рассматриваемый нами временной период у СССР не было флота бомбардировочной авиации и таковый даже не просматривался в обозримой перспективе, то возникает закономерный вопрос - это чьи же бомбардировщики собирались перехватывать англичане в конце 1940-х?).

Рэдфорда за столиком сменил адмирал Офсти, заявивший, что В-36 не может ответить ни на один из стоящих перед национальной безопасностью вызовов, в числе которых им были перечислены оборона Западной Европы, господство в мировом океане, защита "вынесенных" баз и подрыв военной мощи "вероятного противника".

К адмиралам, лоббируя интересы флота, присоединился конгрессмен-республиканец Ван Зандт, отслуживший во флоте и имевший звание капитана. Ван Зандт, обрушившийся с нападками вроде бы на всё министерство обороны, главной мишенью избрал почему-то ВВС вообще и Стюарта Саймингтона в частности. Но не помог и союзник-конгрессмен с незаржавевшей первой любовью. Десятидневный парад адмиралов в Конгрессе не привёл ни к чему.

Всё оказалось втуне. Флот не смог остановить приливную волну и потерял позиции фаворита государства. Приоритет остался за ВВС, на первый план вышли они. Несколько человек из флотской верхушки (вроде адмирала Денфелда) были смещены со своих постов, несколько человек, не желая мириться с новой реальностью, сами ушли в отставку. Флот проиграл.

Следует понимать вот что - почти всё время слушаний в Конгрессе политический истэблишмент позволял разгуляться страстям оттого, что "цирк" отвечал его интересам. Вчерашние герои сами дискредитировали себя в глазах общества, к чьей поддержке они аппелировали. Взаимными нападками военные разрушали созданный пропагандой за годы войны "образ", не говоря уж о том, что дело доходило до абсурда, когда флотские объявляли возможное применение ВВС атомной бомбы "аморальным", но при этом требовали, чтобы ядерное оружие было размещено на авианосцах. И именно потому, что разговор зашёл о Бомбе, государство и свернуло поспешно слушания, посчитав, что оно уже достигло поставленной цели и дальнейшие "разоблачения" нанесут вред не так дискредитируемым военным, как национальным интересам.

Переломной точкой в слушаниях стало следующее сделанное в словесной перепалке заявление одного из адмиралов: "Если вас поставить в начале взлётной полосы Вашингтонского Национального Аэропорта, а потом в противоположном конце полосы взорвать атомную бомбу, и из защитных средств на вас будет только ваш костюм, то с вами ровным счётом ничего не случится." Заявление было публичным, адресовалось оно конгрессменам и слышать его мог кто угодно. А между тем на дворе был 1949 год, атомная бомба была провозглашена средством сдерживания и именно ядерная дубинка и была главным доводом в пользу урезания расходов на оборону и снижения роли флота.

Сегодня понятно, что послевоенная политика ядерного сдерживания была в значительной мере блефом. Искусной политической игрой. Причём игрой, направленной не только на противника, но и "вовнутрь". В реальности в конце 1946 года ядерный арсенал США состоял из 7 бомб. К июню 1947 года количество бомб выросло до 13. К концу 1948 года США имели около 50 бомб, и это количество планировщиками рассматривалось лишь как незначительный фрагмент того, что необходимо для выигрыша ядерной войны, буде таковая начнётся. И дело было не только в количестве. И не только в учёте фактора сплочения населения СССР в случае применения ядерного оружия, на что указывал один из творцов политики Холодной Войны Джордж Кеннан, сказавший, что "атомной бомбой вы сами усилите воздействие советской пропаганды на население СССР". Дело было ещё и в чисто "техническом" применении атомной бомбы.

Когда US Air Force были выделены в отдельный вид вооружённых сил, их предусмотрительно не оставили единым целым (не только завистники в мундирах, но и пишущая братия и конгрессмены называли служащих в ВВС Bomber Mafia), а разбили на три части - на TAC (Tactical Air Command), ADC (Air Defense Command) и наиболее из трёх известную SAC (Strategic Air Command). Создание трёх департаментов внутри ВВС преследовало цель заставить летунов стачивать зубы в борьбе за выделенные государством "ресурсы" не о других, а друг о друга. Так вот в октябре 1948 года командующим SAC был назначен "сильный человек военной авиации" генерал Кёртис ЛеМэй. Он был тем, что сегодня понимается под словом "крутой" (ЛеМэй был самым молодым со времён Улисса Гранта четырёхзвёздным генералом), но вместе с тем он был человеком, очень хорошо понимавшим как делается карьера в армии, а потому, прежде чем начать показывать свою крутизну, он решил показать всем желающим уровень, с которого он вынужден начать.

В январе 1949 года ЛеМэй организовал учения всего, что входило в SAC. Но подошёл он к учениям творчески, или, другими словами, так, как, вообще-то, и нужно организовывать любые военные учения. Он заявил - "мы должны быть готовы вступить в войну не на следующей неделе, не завтра, а прямо сейчас!", после чего экипажам всех входивших в Strategic Air Command бомбардировщиков было роздано полётное задание осуществить учебное бомбометание на полигоне в районе Дейтона, штат Огайо. Самолёты должны были следовать к цели на высоте 9 000 метров и экипажам были розданы аэрокарты образца 1938 года. Сделано так было, чтобы максимально приблизить учения к реальности, в 1949-м у американцев не было современных на этот год карт СССР, и им приходилось пользоваться трофейными картами, сделанными немцами во время войны. Цель экипажи бомбардировщиков должны были найти сами, не выходя на связь и пользуясь только ориентирами на местности и бортовым радаром.

Результат учений выявил следующее - часть самолётов даже не долетела до Дейтона либо заблудившись, либо вследствие неполадок "матчасти", а долетевшие отбомбились со средним отклонением в две мили или примерно в три километра. После учений ЛеМэй заявил: "Ни один из экипажей не поразил цель. Ни один!" После чего со всей доступной ему степенью крутизны принялся наводить в SAC порядок драконовскими мерами. Меры мерами, но проведённые в 1949 году учения показали политической верхушке, что атомную бомбу можно сбросить на большой город, однако в борьбе с точечными укреплёнными целями она пригодна мало, а выигрыш в военном смысле подразумевает в первую очередь уничтожение как раз именно таких целей.

И тем не менее, даже и понимая всё несовершенство атомной бомбы с чисто военной точки зрения, военным её в руки не дали. "Война слишком серьёзное дело, чтобы доверить её военным." В 1946 году был принят закон под названием The Atomic Energy Act, согласно которому весь контроль над ядерным арсеналом был отдан в руки одного человека - президента. Это позволило не только не подпустить к Бомбе любящих повоевать людей, но и сняло моральный груз с тех, кому он показался слишком тяжёлым. Когда Роберт Оппенгеймер добился личной встречи с Труманом, чтобы сообщить ему об охватившем всех участников "атомного проекта" чувстве, что у них теперь руки в крови, тот раздражённо оборвал его словами: "The blood is on my hands. Let me worry about that."