Дверь в стене

195

Разговор в расположенном в Санта-Монике ресторане Chez Jay имел место 23 июля 1987 года. По нашему летоисчислению - на второй год от рождества Перестройки. Ощутившие первые симптомы серебряной лихорадки друзья заключили сделку, по условиям которой каждый должен был заняться тем, что ему ближе - Фионделла занимался изысканием денежных средств, а Шумейкер поиском документов, которые могли бы внести в поиски столь необходимую ясность.

Капитан был близок к достижению пенсионного возраста, но по счастью на пенсию ещё не вышел, что давало ему вполне определённые козыри, так как поиски немедленно завели его в лабиринт государственной машины. С чего-то следовало начать и Шумейкер, пользуясь своим положением, направился морской походчкой в основанный в 1873 году United States Naval Institute. Там его выслушали и отправили дальше - в Navy Historical Center, а там ещё дальше, и ещё, и ещё. Государства любят хранить бумажки, это мы считаем, что на каждую букашку бумажки не напасёшься, но государству до того, что думает букашка дела нет и оно на этот счёт придерживается немножко другого мнения.

Мест, где лежали бумажки, оказалось до неприличия много, Шумейкер, последовательно обивая пороги, посетил штабквартиру Береговой Охраны, Филадельфийский монетный двор, министерство финансов, заведение под названием Maritime Administration, где занимаются созданием резерва флота на случай да вот хотя бы и войны, и увенчались его хождения посещением Государственного Департамента.

Упрекнуть себя в отсутствии настойчивости Шумейкер не мог, однако же поиски к успеху не привели, главным образом по причине не очень серьёзного к нему отношения со стороны вышеуказанных структур, что особенно ярко проявилось в случае Госдепартамента, где работали очень серьёзные люди, полагавшие, что они занимаются такими же серьёзными как они сами делами государственной важности, а тут к ним лез какой-то полоумный капитан с каким-то кладом.

Облом-с?

Никак нет. Закалённый многолетней службой на флоте Шумейкер и не подумал сдаваться. Он решил обратиться к государству напрямую и пошёл в юридический отдел ВМФ (Judge Advocate General’s Corps), занимающийся не только правовой стороной всего, что связано с деятельностью флота на государственном уровне, но и дисциплинарными взысканиями, юридическими консультациями морячков по любому случаю жизни и такой мелочёвкой как военный трибунал. Америка страна закона, а американцы великие законники (и великие сутяжники), а потому глава Navy’s Judge Advocate General назначается президентом, а его кандидатура проходит утверждение в Сенате. Другими словами это - фигура. И оффис флотского Judge General немедленно выдал Шумейкеру официальное письмо, которое обязывало все государственные структуры оказывать всяческое содействие капитану в его поисках и давать ему доступ к любым документам.

И Шумейкер взял сезам-бумажку и отправился вновь по архивам. И то, что ему открылось, вызвало в его голове вихрь мыслей, так как его намётанный глаз морского офицера обнаружил в документах множество странностей. Например, он сразу увидел, что во всех бумагах фломастером цензуры вымаран адрес капитана "Джона Барри" Джозефа Эллервальда. Это означало, что государство не хочет, чтобы кто бы то ни было входил с Эллервальдом в контакт по любому поводу. Ещё большей странностью было то, что в архивах не было документа, который там просто обязан был быть.

Когда "Джон Барри" был потоплен, то спаслась почти вся команда, включая капитана. При эвакуации судна с повреждённых первым взрывом стапелей сорвалась спускаемая на воду спасательная шлюпка и погибли два человека. Остальные члены команды заняли места в двух других шлюпках и были подобраны проходящими судами и доставлены одни в Аден, другие в иранский Хоремшехр. Все они были допрошены, после чего был составлен официальный рапорт о произошедшем. Дело только в том, что рапорт был составлен как компиляция показаний команды, за исключением капитана Эллервальда, который согласно должностной инструкции должен был быть допрошен в первую голову и именно вот этот вот составленный по горячим следам "капитанский" рапорт в бумагах и отсутствовал.

Ещё одной странностью было то, что как только Эллервальд добрался до Нью-Йорка (это случилось двумя месяцами позже потопления "Джона Барри") первым делом он сделал вот что - он отправился в нотариальную контору и там под присягой задокументировал свою версию произошедшего, сделав это по собственной инициативе и заплатив нотариусу из собственного кармана. Шумейкер понял это так, что Эллервальд хотел застраховать себя на будущее, ожидая, что это будущее может принести ему какие-то неприятности.

Эллервальдовская версия не была особо детальной, но там указывался общий вес корабельного груза - 8233 тонны и особо оговаривалось, что судно перевозило серебро на сумму в $26 000 000.

История с серебром "Джона Барри" очень интересна тем, что позволяет понять насколько у нас с вами "замылен глаз". А "у нас с вами" означает "у общества" или, шире, у "человечества".

Смотрите - у нас есть некое судно, оно официально перевозит всякое разное куда входит груз в виде серебряных монет. И нам с вами это известно. Потом судно идёт ко дну. А потом составляется сухой документ, где пишется так - cargo included $26 million worth of silver. "Груз серебра стоимостью в 26 млн. долларов." И все, кто этот документ читают, видят одно и то же - да, судно везло серебряные монеты и это серебро оценивается в 26 млн. долларов. Ничто в этих словах вашего внимания не цепляет, всё верно - монеты, серебро, доллары. Да и чем тут цепляться и за что цепляться, не наше это серебро, не наши миллионы, да и нет его больше, утопло оно всё, где-то там, далеко, у чёрта на куличках. "Хуй знает где."

Миру провалиться, а мне чай пить.

До Шумейкера эти бумаги видел не один человек, видели флотские, видели историки, видели статистики, видели страховщики, однако же Шумейкер был первым, кто (мне не довелось это проверить, но, похоже, что углублённое изучение океанографии в значительной степени повышает умственные способности человека) сообразил вот что:

"Джон Барри" вёз риалы для ибн Сауда. Вот такие:

Монета как монета, чин чинарём, диаметр 30,5 мм, вес 0,342 тройской унции или 11,56 грамма, серебро американское, без булды, 917 пробы, и всего таких монеток было 3 миллиона штук.

Каждая штучка достоинством в один риал.

Вы понимаете, что это значит? Нет, вижу, что не понимаете. А вот капитан Шумейкер понял. Сообразил.

То, что эти серебряные монеты были риалами, означало, что на них можно было что-то купить, но купить только в Саудовской Аравии. И больше нигде. Эти риалы были деньгами в Саудии, но вот в Америке они деньгами не были. Для государства США эти риалы были не деньгами, а серебряным ломом. И в судовых документах эти монеты должны были оцениваться как лом. И оценивались. Шумейкер был капитаном, считать он умел и он быстренько в голове прикинул - три миллиона монет в 11,6 грамм каждая при цене на серебро в 1944 году в 47 центов за тройскую унцию составляли внушительную для 1944 года сумму в $510 000.

США захотели в рамках ленд лиза начеканить для ибн Сауда денежек и они их начеканили, сделали саудовскому королю приятное и эта приятность обошлась правительству США в полмиллиона долларов.

Но откуда тогда взялись 26 млн. долларов, в которые оценивалось перевозимое на "Джоне Барри" серебро? А эта цифра вновь и вновь всплывала в разных документах в принадлежавших разным государственным ведомствам разных архивах.

500 000 не равны 26 000 000. Такого не бывает, потому что такого не бывает никогда. Неумолимые законы арифметики, знаете ли. Два и два будет четыре, хоть ты тресни. Шумейкер трескаться не хотел, а хотел он верить в незыблемость математических законов, а законы эти говорили, что если "Джон Барри" вёз серебра на 26 млн. долларов, то это означало, что из 8000 тонн груза 2000 тонн были серебром в слитках.

ДВЕ ТЫСЯЧИ ТОНН.

"Fucking unreal."