Живой Журнал. Публикации 2010

История про мензурку Зоили

В силу ряда обстоятельств жизни, я то и дело сталкиваюсь с оценками своих и чужих текстов. Более того, чужие тексты я оцениваю профессионально.

Но, наедине с собой всё время задаюсь вопросом о механизме этой оценки.

В моём детстве была одна книга об изобретателях, где в частности, рассказывали — представьте себе, что фабрику XVIII века модернизировали а ночь — поставили там электромоторы, новые станки и пустили тележки-погрузчики. Управляющий из XVIII века, явившись на утро, скорее всего решит, что произошло преступление — валы идущие через весь цех и многочисленные ременные передачи украдены. Где громадные колёса? Где всё? (Сейчас я отыскал эту книгу, но так и не нашёл этого места — там было что-то схожее, но боюсь, я додумал её).

Так вот, оценивая текст, всякий человек ищет глазом привычные ему валы и шкивы. Это адаптация к новому миру — хочется увидеть в нём что-то знакомое.

Если человек должен высказаться по поводу прочитанного, так и восе беда — он хватается за пустоту увиденного. Он наспех выписывает что-то причудливое, и как ему кажется, глупое.

В антирелигиозной книге, что я тоже читал в детстве, автор глумился над Библией, и, чтобы подчеркнуть её абсурдность, блажил — и повелел, дескать бог, истребить ему всякого мочащегося к стене! Поглядите! Это преступление! Мочиться на стену! Человек, значит, мог мочиться на дерево, куст, столб и на собственную мать, а вот на стену — ни-ни. Не глупая ли книга?

Потом оказалось, что книга вовсе не глупая, а это комментатор не умён. Ну, и оказалось, что "мочащийся к стене" вполне чёткая физиологическая категория, закреплённая в… Впрочем, что я объясняю.

Я наблюдал множество претензий к русской классике — ленивый не пинал Достоевского, царство ему небесное, за "круглый стол овальной формы", Толстому за антиисторизм и потерю управления в предложении. Или, пуще того, извлекает обыватель (форумы и социальные сети такой демонстрации способствуют) цитату: "Поэтому-то и Копенкин и Гопнер не могли заметить коммунизма — он не стал ещё промежуточным веществом между туловищами пролетариев" — и ну глумиться: ну, кривой язык-то! Туловище! Туловище! Графоман! Тоже мне, пейсатель!". Но при внимательном рассмотрении Толстой остаётся Толстым, Достоевский — Достоевским, да И Платонов — Платоновым, несмотря на то, что дни чтения сочтены.

Извините, если кого обидел.

21 апреля 2010