В конце сороковых годов время в кинематографе было угрюмоватое.
Кинематограф имел собственное министерство (которого, к примеру не имели писатели, замещая оное писательским союзом). Но даром это не давалось, и на кинематографическом организме делались разнообразные мичуринские эксперименты.
Есть такая книга Михаила Ромма, что называется "Устные рассказы".
Звучит это парадоксально, но весь двадцатый век парадоксален, как и строительство русской национальной идеи.
Ромм, собственно вспоминал об этом так: "Через год приехал я в Москву уже с полкартиной "Человек 217", а тут это уже все цветет пышным цветом таким, и, действительно, есть проект делать на студии "Мосфильм" — "Русфильм".
И в это время собирается актив.
Актив собрался, председательствовал Большаков, кто-то сделал доклад, уж не помню.
Центральным было выступление такого Астахова, имя-отчество я не помню. Хромой он был, уродливый, злой и ужасающий черносотенец. Был он директором сценарной студии.
Вот тут вышел он, хромая, на трибуну и произнес великое выступление.
— Есть-де, мол, украинская кинематография, есть грузинская, есть армянская, есть казахская. А русской до сих пор не было. Только отдельные явления были. И теперь нужно создавать русскую кинематографию. И в русской будут работать русские кинорежиссеры. Вот, например, Сергей Апполинарьевич Герасимов. Это чисто русский режиссер.
Не знал бедный Астахов, что у Герасимова-то мама еврейка. Шкловский у нас считался евреем, потому что отец у него был раввином, а мать поповна, а Герасимов русский, потому что Апполинарьевич. А что мама — еврейка, это как-то скрывалось".
Ну эти розыски — обычное дело, но такого биографического поворота я не ожидал — отец-раввин, а мать — поповна.
То есть, ничего более перпендикулярного этой конструкции в биографии Шкловского придумать сложно.
Сложно это придумать и в жизни конца XIX века — непонятно, правда, что за сплетню упоминает Ромм.
Извините, если кого обидел.
27 сентября 2010