Живой Журнал. Публикации 2010

История про побег (IV) — баллада

Была среди Серапионов поэтесса Елизавета Полонская. Это именно про неё, про её стихи:

Шкловский вспоминал, "и, цитируя их, добавлял: "Вот как надо писать!"". Она проживёт долгую жизнь, и спустя много лет в своих дневниках Евгений Шварц напишет: "Полонская жила тихо, сохраняя встревоженное и вопросительное выражение лица. Мне нравилась её робкая, глубоко спрятанная ласковость обиженной и одинокой женщины. Но ласковость эта проявлялась далеко не всегда. Большинство видело некрасивую, несчастливую, немолодую, сердитую, молчаливую женщину и сторонилось от неё.

И писала она, как жила. Не всегда, далеко не всегда складно.

Она жила на Загородном в большой квартире с матерью, братом и сынишкой, отец которого был нам неизвестен. Иной раз собирались у неё. Помню, как Шкловский нападал у неё в кабинете с книжными полками до потолка на "Конец хазы" Каверина, а Каверин сердито отругивался. Елизавета Полонская, единственная сестра среди "серапионовых братьев", Елисавет Воробей, жила в сторонке. И отошла совсем в сторону от них уже много лет назад.

Стихов не печатала. Больше переводила и занималась медицинской практикой, служила где-то в поликлинике. Ведь она была еще и врачом, а не только писателем".

А в двадцать втором ей было тридцать два года, и реальность вокруг неё начала закрываться. Но пока воздух был свободен, движения не скованы, и она написала балладу "Побег". Но что-то иное было уже в воздухе, и поэтому "Побег" выдавался сначала за стихотворение, посвящённое анархисту Кропоткину. Позже, уже в шестидесятые годы, посвящение поменяло адрес, и побег стал побегом Якова Сверлова из ссылки, но мы видали и не такие трансформации в посвящениях.

У власти тысяча рук

и два лица.

У власти — тысячи верных слуг

и доносчикам нет конца.

Железный засов на дверях тюрьмы.

Тайное слово знаем мы.

Тот, кто должен бежать — бежит.

Любой засов для него открыт.

Итак, Шкловский стал своего рода новым Гумилёвым. Тоже с Георгием, тоже с авантюрным прошлым, только вместо стихов у него под мышкой была теория литературы.

Бежали из Петрограда часто.

Собственно, и сейчас каждый житель или гость северной столицы может примерится к переходу реки Сестры, легко доехав туда на маршрутке.

Перейти эту реку несложно — если, конечно, не тащить на себе рояль или библиотеку. Пограничная охрана была слабой, да и сначала её вовсе не было.

Когда вдоль финской границы стали чаще ходить патрули, то переправлялись на лодках или как Шкловский — по льду.

Как-то, триста лет назад по этому льду с острова Котлин к Выборгу ходил даже тринадцатитысячный русский корпус генерал-адмирала Апраксина. Да не налегке, а с с артиллерией.

За пятнадцать лет до Шкловского, в декабре 1907, по тому же льду бежит Ленин. Это бегство канонизировано и запечатлено на каринах.

Правда, Ленин бежал не из Петербурга к финнам, а из Финляндии в Швецию, вернее — на один из островов, где шведский пароход делал остановку.

В Гражданскую войну бежали много и часто.

Это был бизнес — контрабандисты водили людей, как нынче везут нелегальных эмигрантов в сытые страны.

Иогда, впрочем, контрабандисты сдавали своих ведомых в ЧК — потому что слишком успешный бизнес раздражает не только врагов, но и коллег.

Шкловскому повезло — его перевели. Однако жену его проводник сдал советской пограничной охране.

История эта тёмная, и все участники постарались забыть подробности.

Верно лишь одно — радость и гордость за "своего" Шкловского, который обманул бабушку и дедушку, медведя и лису. Ушёл, укатился колобком.

Это могли сделать многие, что был недоволен новой властью, кто подозревал, что сейчас илил потом его может постигнуть участь всех пушных дворянско-офицерских зверей, кто предчувствовал, как затянутся дырки в занавесе.

Но делали это е все — надеясь, что всё переменится, что жизнь наладится.

Шкловский это сделал за них, оттого за этот поступок его так полюбили даже не самые близкие знакомые.

И оттого они так были обижены, когда Шкловский вернулся.

Извините, если кого обидел.

27 августа 2010