Живой Журнал. Публикации 2010

История про Хроноскоп на Малой Лубянке

…Ваня заметно нервничал. Мы довольно долго простояли в пробке на Мясницкой, и вот он, наконец, резко свернул вправо и въехал во двор. Я сразу узнал это место — лет шесть я ходил сюда на службу. Только я хотел сказать Ване, что место тут гиблое, вряд ли тут проедешь насквозь, как нам навстречу вырулил чёрный блестящий автомобиль.

"Ба! Да это новый владелец "Непреклонной газеты!"" — сообразил я, но Ваня не обратил на знаменитость никакого внимания.

Он вылез из машины, прихватив портфель, и потрусил мимо, щёлкнув пальцами перед притихшими автомобилистами. Мы пробежали мимо странной скульптуры на углу, что глядела на нас полудюжиной губастых индейских лиц — магического артефакта, изготовленного скульптором Трофимовичем. Лица смотрели на нас неодобрительно, и, казалось, шевелили губами.

Затем мы свернули в бок, перемахнули через Милютинский переулок, и тут Ваня сбавил шаг, вытащил из кармана старинные часы-луковицу и выдохнул:

— Успели.

Перед нами, между окнами второго этажа торчали солнечные часы. Их плоскость одним краем была вдавлена в стену, и я сразу стал щурить глаза, стараясь прочитать надпись. Удивительно, что я несколько лет ходил этими дворами, но, разглядывая костёл Святого Людовика, никогда не догадывался посмотреть в противоположную сторону. Вообще, человек, возвращающийся с работы, редко задирает голову. В глазах плескался пот, и я, помучившись спросил:

— А что это там написано? В смысле по-латыни?

Ваня посмотрел на меня скорбно: — Это молитва страждущего, когда он унывает и изливает перед Господом печаль свою. Сто первый псалом, двенадцатая строка: "Dies mei sicut umbra declinaverunt, et ego sicut fŒnum arui". Иначе говоря: "Дни мои — как уклоняющаяся тень, и я иссох, как трава". Уклоняющаяся тень — то, что движется в Хроноскопе.

— В солнечные часах, что ли?

— В Хроноскопе, тебе говорю. Но в восемнадцатом веке, когда Хроноскоп устанавливали, тут не было высоких домов, поэтому он неправильно работает. То есть, работает-то он правильно, но нужно уметь вводить поправки. На Брюсовом доме календарь вовсе зачистили, чтобы он не наливался кровью перед войнами и революциями, а вышло всё равно по-брюсову. А тут и вовсе побоялись, для себя приберегли. Когда у нас началось, так сказать отступление от ленинских норм, некоторые посвящённые приходили сюда, чтобы поглядеть, сколько им осталось. Но смотреть нужно на закате, и только если открыть окно (Ваня ткнул пальцем в дом у себя за спиной), там через сквозной коридор пробьёт луч от заходящего солнца. Тогда тень гномона покажет, сколько осталось жизни испытуемого. Но начнёшь с этим ведомством договариваться, так чистота эксперимента нарушится, сам понимаешь. И нарушится известным способом. Вот Генрих Григорьич Ягода в тридцать шестом году сюда пришёл — но он-то легко мог всё устроить.

— И что?

— По слухам, остался недоволен результатом. Ладно, нам-то свои сроки узнавать не надо, нас с тобой судьба равновесия заботит. Давай в зеркало глядеть, время пришло. Ваня достал из портфеля настольное зеркало в кованой оправе, казалось, взятое напрокат из сказки о Белоснежке. Вокруг плыла жара, дрожало над асфальтом радужное марево, и мы стояли по колено в горячем воздухе, как во время наводнения. Солнце уже ушло за высокие дома, но жара ничуть не уменьшилась — даже наоборот. Я услышал, как вдруг, в неурочный час, звякнул колокол в башенке костёла. Звякнул тихо, будто опасаясь чего-то. Проулок осветился странным светом.

Ваня, стоя спиной к солнечным часам, которые он упорно называл Хроноскопом, таращился в зеркало.

— Оп-паньки, — вдруг произнёс он.

Извините, если кого обидел.

25 июня 2010