История про то, что два раза не вставать

…В Москве было жарко и душно.

Я снова сидел перед огромным столом моего хозяина. Стол был пустой, а даже если бы на нём и лежали какие-нибудь бумаги, то их бы сдуло мощное дыхание кондиционера. Иткин прижимался к его корпусу и слушал мой устный доклад. Его лицо не выражало никакого интереса, казалось, что тема перестала его волновать.

Так, видно, оно и было.

Я сдал документы и выпросил отпуск.

Выйдя из конторы, я увидел незнакомую длинную машину, у которой прохаживались два овальных человека в мешковатых пиджаках. Кто-то главный уже вошёл в наше здание, и они ждали его на жаре. Двубортные пиджаки промокли от пота, под мышками и на спине влага проступила наружу, марая светлую ткань, но снять пиджаки было нельзя, и это я понимал. Под ними овальные хранили оружейный металл.

Я прошёл через сквер и остановился у перехода, где торговали летней едой, папиросами и свободной прессой. Я купил газету и сел в троллейбус, чтобы ехать к себе долго-долго и читать эту только что купленную газету. Внизу листа маленькая заметка сообщала, что сделка по продаже стратегических бомбардировщиков не состоялась. Я свернул газету и стал глядеть в окно.

Авиационные масла из маленькой республики стали не нужны.

Путешествие моё оказалось бессмысленным, но привёз я с Кавказа несколько толстых, похожих на пряники, копченых сыров и ходил с ними в гости.

Утром этого пересменка между странствиями я, лёжа на кровати, размышлял — к кому я понесу свой сыр. Сначала я резал сырные круги пополам, а потом — на четвертинки. Сыр кончался, и надо было куда-нибудь ехать.

Пока же я ехал только в метро и думал о старичках, встречавшихся мне по пути. А был бы я сам старичком и вёз бы сыр своей родне — был бы с этим сыром, завёрнутым во влажные тряпочки, суетлив и жалок.

Но была бы в таком старичке своя правда — маленькая стариковская правда. Сырная.

Но пока я обнаружил, что в Москве открылась выставка Дали, снабжённая многочасовым хвостом посетителей.

Я попал туда на халяву, случайно. Несколько грузин-малолеток вместе с русскими девушками решили посмотреть на Дали. Одна из девушек и пригласила меня.

Мы ехали по Москве в красивой машине, и жаркий воздух в ней был наполнен запахом духов и гортанной грузинской речью.

Говорили о тбилисском ОМОНе и его командире, о каких-то убийствах. Говорили о войне и о войне в Осетии, о войне вообще, как о мужском занятии — брат одного из мальчиков был одним из командиров «Мхедриони».

Говорили, а я помалкивал. Что мне было до чужой войны? И всё же я слушал.

Так я получил возможность ходить по залам, разглядывая перепончатых человечков, столик с сувенирами-постерами: галстуками, причудливыми часами и, конечно, — публику.

Стояла жара, и по выставке бродили женщины — загорелые и ещё нет. Загорелых было больше, и в многочисленные разрезы одежды высовывались коричневые и бронзовые руки и ноги.

Все женщины отчего-то, как и мои спутницы, пришли туда со жгучими мужчинами неясных восточных и южных национальностей. Может, загар делал мужчин такими жгучими. Мужчины, казалось, размышляли о том — кого интереснее потрогать — скульптуру с выдвижными шкафчиками вместо груди или свою подругу.

После этого меня привезли в чужую ночную квартиру, где нечего было есть, и нечего было делать — потому что за девушками пришли и опять повезли куда-то в ночь, а про меня забыли.

Тогда я снова уехал, и вдруг оказался на другой улочке — кривой и горбатой, по которой гнали трёх коз.

Имена у этих коз были — Сара, Боря и Рома. Сидя на этой улице рядом с рюкзаком, я стал думать о том, что давно вот согласился с тем, что не стоит возвращаться в прежние места, но всё-таки возвращаюсь.

Я возвращался в прежние места и вот снова приехал в Крым, даря этой земле две недели неоплаченного отпуска. Хотя я и был теперь отдыхающим, без всяких первоначальных экспериментов с путешествиями и случайными встречами, моё настроение не вполне вписывалось в спокойствие кривой улицы. Я ожидал дороги, а приходилось проводить время, пока друзья ищут комнату.

Через некоторое время появились передо мной мои спутники, оба в дорожной пыли — девушка, похожая на маленького зверька, ёжика в тумане, и человек, колеблющийся на ветру.

Мы поселились вместе. Прохлады не было, даже когда мы пили пиво, от частых разбавлений ставшее безалкогольным. По утрам я писал, сидя за столом в центре комнаты и время от времени оглядываясь на спящих справа и слева от меня. Я приказывал героям ходить туда или сюда. Однако герои не всегда были послушны и не всегда подчинялись приказам беспрекословно, точно и в срок. Это напоминало странную игру в шахматы с самим собой.

Но вскоре пришлось снова ехать, и мы слушали в автобусе разговоры девочек, которые наперебой кричали друг другу о том, за что их послали в Артек — за народные танцы, за олимпиаду по украинской словесности, за ботанический кружок, за первое место в неизвестном соревновании.

Наши пути разошлись, и я остался жить в Симферополе. Жил я у старого друга в его новокупленной квартире, а квартира его была набита теми вещами, которые обычно служат свидетельством достатка.

Бегал по комнатам старший сын, а младший, сморщенный и угрюмый, лежал на руках матери. Сначала я бесцельно ходил по городу — всё как-то не удавалось, не придумывалось занятие. А когда я решил разведать новый путь вдоль реки, ко мне прицепилась ничейная дворовая собака, цапнув за ногу.

Впрочем, на своём пути я видел много интересного. Пришёл при мне в один магазин бандит. Это был настоящий мелкий бандит, с килограммовой золотой цепью на шее, с золотым же крестом, коротко стриженный, почти бритоголовый.

И он с любой своей стороны был похож на овал. Таких в моём городе уже не было.

Он пришёл, и, раскачиваясь на носках, говорил:

— Вот, мой братан купил у вас на прошлой неделе стиральную машину… Вот эта, вот «Bosch», она круче будет, круче!?. А то я куплю…


Извините, если кого обидел.


22 августа 2012

Загрузка...