Живой Журнал. Публикации 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-09-17)

Есть такие темы (не устаю повторять), которые надо обсуждать либо первым, либо в абсолютном состоянии опоздания.

Ну, к примеру, о внеплановом хоровом пении в храмах говорить следует в тот момент, когда всем это уже надоело, и от этих разговоров — вкус медной ручки во рту.

И тут ты выпрыгиваешь из кустов, будто печальный человек в парке, и распахнув настежь пальто, предъявляешь своё соображение.

Я тут, перемещаясь по дальним дорогам, думал об общественной скорби.

Есть такие явления общественной скорби — когда люди выказывают уважение к чужой смерти.

Чужая смерть всегда напоминание о твоей собственной.

Но есть ещё массовое несчастье — когда приспускаются флаги, и из телевизоров на время пропадают тётки с голыми сиськами.

Так вот, когда начинался сентябрь, я наблюдал много вполне образованных горожан, что были недовольны отсутствием траура.

Речь шла о том, что первого сентября, как все мы помним, захватили школу в Беслане, и кончилось это через три дня печально, хотя и могло кончится куда печальнее.

Ну вот и образованные люди пеняли такой абстрактной власти за то, что она не отменила День города в Москве, и вообще всё не отменила, а решила печалится позже.

На это дело один неглупый человек сказал, что уж тогда нужно отменить День знаний и вообще Первое сентября, потому что в этот день началась Вторая мировая война.

И здесь есть некоторая особенность. Если человек говорит "Тьфу на вас, вы вышли с шариками в школы, вы веселитесь на улицах столицы, и хотите поминать погибших не Первого сентября, а Третьего, я засяду дома и буду поминать их именно первого" — тут кто кому скажет слово поперёк.

Но тут выводилось общее правило для москвичей "То, что этого не произошло, — это аморально". И, наконец, позор распространялся на сто сорок миллионов человек, потому как страна и государство потеряли совесть и стыд.

И тут есть некоторая опасность, несмотря на то, что траура требовали люди хорошие и высоконравственные.

Даже самые сильные чувства похожи на расплывающееся по рыхлой бумаге пятно — оно слабеет по краям.

Есть естественная грань общественной скорби — человечество вообще не выжило, если бы страдало как Гришковец, постоянно и непрерывно.

Включаются защитные механизмы — и, конечно, в первую очередь у тех, кто далеко от центра пятна. Да и тех, кто в нём — тоже включаются.

А требование общей эмоции — неисполнимо, да и опасно. На втором шаге можно запретить ирландские поминки, на третьем ввести какое-нибудь правило о общих днях единомыслия.

Но скорбь дело вообще частное, никем вовсе не регулируемое. Ни муниципалитетом, ни даже лучшими людьми.

Оно нужно, но навязанное — превращается в яд.

И либеральная интеллигенция, предлагая регулировать общественные чувства, похожа на оборотня. Того и гляди — бросится оземь и превратиться в муниципальных чиновников с их венками и казёнными открытками.

Я-то не стою на пути у высоких чувств, моё дело маленькое, люмпенское — сказать, как это выглядит со стороны.

И, чтобы два раза не вставать, скажу, что меня очень волнуют индивидуальные эмоции и печалят массовые.

Попытки разбудить в толпе эмоции всегда оборачиваются старым анекдотом про певца Боно из группы U2, который на благотворительном концерте выходит на сцену и начинает ритмично щёлкать пальцами. Наконец, он говорит:

— Каждый раз, как я щёлкаю, в Африке умирает ребёнок.

Тогда из зала ему кричат:

— Так не щёлкай, мудило!

Извините, если кого обидел.

17 сентября 2012