Глава 14 часть 4

Со временем вкусная еда и немного алкоголя позволили всем окончательно расслабиться и начать более лёгкое общение, порою перерастающее в дурачество. Например, когда горящая энтузиазмом и жаждой поделиться Рейка подробно рассказала, как мы все вместе ходили смотреть имперскую вариацию китайской оперы — с акробатическими трюками, постановочными боями, песнями, музыкой и световыми эффектами — Акаме имела неосторожность проговориться, что тоже знает несколько акробатических приёмов.

В итоге две старшие сестры — я тоже когда-то говорила, что могу петь и играть на гитаре, которая, как оказалось, в поместье наличествовала — попали под порабощающее влияние подавляющей силы жалобных глазок и были вынуждены устроить мини-представление.

Хотя не то чтобы одна добрая волшебница сильно сопротивлялась идее посмотреть на завораживающие движения гибкого тела Акаме, исполняющей для меня эквилибристические и акробатические номера …в идеале — наедине и в более, хм, интимной обстановке. Но это уже наглость, всё-таки Рейка выступала подательницей идеи; нехорошо лишать девочку представления. Да и заниматься всякими непотребствами в доме родителей… ну, такое себе. То есть своеобразная перчинка в этом есть, но сестра, полагаю, не согласится.

Да и не собираемся мы здесь ночевать. Хотелось бы, но дела, дела!

Единственное небольшое затруднение у нас возникло с совершенно неподходящим для активных телодвижений платьем Акаме. Пришлось быстренько метнуться за «хранящейся в карете сменной одеждой», дабы призвать Эйпмана и взять другой наряд. Занимающийся «техобслуживанием» лошадей и кареты кучер, чью роль играл очередной не знающий о своём положении немёртвый, на данный экзерсис никак не среагировал. Игла в ухо члену банды грабителей-ряженых, частенько отыгрывающему слугу важных господ, подчинение и немного ментальной коррекции — позволили сделать так, что он искренне поверил в приказ босса (ныне мёртвого), а контроль через духовную связь без особых усилий гнул слабую волю с разумом, заставляя игнорировать «малозначимые мелочи».

Полезная и универсальная штука, эта некромантия!

Так-то воздействие на восприятие в большей степени исходило из демонических способностей влияния на контракторов через печать, кои позволяли манипулировать смертными рабами таким образом, что, даже творя полную хрень и чернуху, те питали ложную уверенность, что всё нормально, и они действуют по своей воле. Но это лирика.

Относительно самой сменной одежды… Никто ведь не думал, что я заказала для возлюбленной сестры один-единственный наряд или даже несколько, но в одном стиле? Просто с самого начала выбрала самый неудобный из имеющихся, хе-хе.

Что касается моей вокально-музыкальной поддержки: здесь всё прошло неплохо. Помимо любимых лично мною не самых добрых и позитивных песен, репертуар давно пополнился более весёлыми — в смысле не могильно-юморными или про весёлую резню, а действительно добрыми — произведениями, что удалось выудить из памяти меня-Виктора и переложить на имперский язык. Ну и некоторые, так сказать, отечественные песни тоже вошли в репертуар.

Всё-таки я, пока находилась в Столице, не только занималась делами и гоняла ребят на Базе, но и устроила несколько концертов по просьбам жаждущих зрелищ убийц. А так как не все разделяли мои музыкальные вкусы, ребята частенько просили выучить и исполнить либо что-то конкретное (мне, с ускорением мышления и гипермнезией, сие несложно), либо просто обрисовывали желаемые параметры, вроде «про любовь», «про тех, кто погиб», «смешную и весёлую». Или «про сиськи!» от понятно кого.

В общем, неплохо получилось. Настолько, что после сольного выступления Акаме, импровизированное мероприятие переросло в столь же импровизированные общие танцы. Инициатором опять стала младшая сестрёнка и, неожиданно, отец.

— Ну-ка, жена! — воскликнул мужчина и, ударив ладонями по бёдрам, подхватил вскрикнувшую от неожиданности маму и потащил её в центр комнаты.

— Ой, Сон! Что ты делаешь?! — с возмущением, в котором явно сквозили нотки удивлённой радости, взвизгнула его «жертва».

— Чего-чего, — напоказ проворчал тот. — Старшие дочки, небось, и не знают, как нормальные юнцы да юницы пляшут. Городские… только и знают всякие балы. Коли не мы, то кто им покажет? Правильно я реку, девки?

— Правильно, правильно! — с готовностью запрыгала Рейка. — Покажи танцы, папка! Мы посмотрим и тоже будем с вами плясать! Правда, старшие сестрёнки?!

Акаме кивнула со своей привычной слабой улыбкой на устах. Ну и я изобразила готовность поучаствовать, а также оказать музыкальное сопровождение затеянной отцом демонстрации того, как вечерами развлекалась молодёжь нашей малой родины.

На удивление, выглядело это с одной стороны весьма целомудренно (телесного контакта почти не предусматривалось, разве что за руки держались иногда), но с другой — смотрелось довольно зажигательно. Ну, или это влияние общего настроения.

Меня научили народным песням и мелодиям — тем, что хоть как-то можно исполнить на гитаре — старшей сестре показали движения нескольких народных танцев, что она очень быстро освоила. Потом хотели обучить и меня, но хватило и наблюдений за Акаме. Джин станцевал с Акаме — я даже не ревновала, не та ситуация — потом с мамой и даже со мной, так же поступил и отец. Затем меня пригласила Рейка, которую приёмыш своим вниманием обделил. Правда, получилось у нас нечто неканоничное — в оригинале подбрасывание и кручение счастливо повизгивающей партнёрши, естественно, не предусматривалось — но сестрёнке понравилось, даже очень.

Следом наступила очередь Акаме, а потом и мамы, которая аккуратно заметила, что вообще-то взрослым девицам не очень уместно танцевать друг с другом и она была бы рада увидеть нас с кавалерами. Однако судя по тому, как она веселилась, ничего прямо странного и неприличного в этом нет. Да и навязчивая тема кавалеров — уже в третий раз её поднимает! — не найдя отклика в наших с Акаме сердцах, достаточно быстро увяла.

Помимо хорошего настроения, результатом семейного гуляния стал очередной шаг к сближению. Акаме, конечно, тут чемпионка — несмотря на свою немногословность, умудрилась понравиться всем. Да и сама на удивление сильно привязалась к семье. Я, признаться, ожидала всякого, скорее безразличия к тем, кого Акаме не знает или даже неприязни к «предателям», максимум лёгкого интереса к родителям и несколько более выраженного к нашей младшей сестре. Всё-таки Рейка милая и забавная; даже я, несмотря на своё безразличие к детям как таковым, это признаю. Но, видимо, я не совсем правильно понимала внутреннее состояние старшей сестры, которая испытывала гораздо более яркую, нежели у меня, потребность иметь тех, кого она может любить и защищать, получая ответную любовь.

Конечно, после нашего примирения у неё вновь появилась я. Однако стоит признать, что характер у одной некроманси не самый подходящий для подобного рода отношений. Особенно после того, как я вспомнила прошлую жизнь, узнала уготованное для всех нас будущее и поставила себе цель — любыми способами изменить его к лучшему. Встретиться, пообщаться, пообниматься и не только — да, с удовольствием. Но не очень долго. Не потому, что я не желаю продлить этот момент или сестра не желает, даже не по причине ограниченности во времени.

Просто мы обе — сильные и целеустремлённые личности со своим виденьем мира, лучшего будущего и приемлемых методов для его достижения. Это само по себе не плохо, но пока существуют разногласия, любое достаточно длительное взаимодействие приводит к столкновению мировоззрений.

В конце концов, мы выработаем более-менее единую позицию — желательно мою (правда, думаю, Акаме имеет на сей счёт своё мнение) — однако до этого момента сестре сильно не помешают те, кто любит её просто за то, что она есть, и готов принять в любом облике. Кто-то вроде мамы, Рейки и, в несколько меньшей степени, отца. Джин… он, несмотря на свою юношескую влюблённость, слишком политизирован, а оттого зависим от внешнего влияния.

Надеюсь, только пока. Люди ведь не только стареют, они и взрослеют.

Иногда.

* * *

— Скажи, Куроме, — привлекла моё внимание шагающая рядом сестра. — Как ты считаешь, они… родные от нас не отвернутся? Ведь рано или поздно откроется правда о том… кто мы такие.

— Вряд ли, — качнув головой, ощущаю вопросительно-просящий взгляд алых глаз и, мысленно вздохнув, начинаю разворачивать свою мысль:

— Мирные люди обычно побаиваются тех, кто много и часто убивал. Но если общение затягивается и не причиняет дискомфорта, убийства не наглядные, а умозрительные, то об этом быстро забывают. Многие ведь дружат с военными, верно? Конечно, если твоя принадлежность к силам Революции и моя к Империи откроется раньше, чем мы победим, — тут сестра вскинулась, явно собираясь уточнить «мы-Революция» или «мы-Империя», но я поспешила её успокоить:

— Остановимся на том, что Онест и большая часть аристократии враги и мне и тебе. Так вот: если правда откроется до прекрасного момента победы и примирения, то неизбежно возникнут конфликты на идеологической почве. Да и к нашему с тобой общению появятся вопросы.

Девушка коротко кивнула. Тут она со мной была абсолютно согласна. И вероятность подобного исхода её беспокоила.

— Но если отбросить возможные риски слива информации и сосредоточится на внутрисемейных отношениях, то… — тяну задумчиво, — думаю, Рейка и мама не отвернутся от нас в любом случае, — в жесте поддержки взяв разволновавшуюся спутницу за руку, заявляю твердо. — Хотя Рейка — ладно, она маленькая. Но мама… удивительно, что она сохранила такие сильные чувства после стольких лет, но, несмотря на некоторую настороженность, которую ты, вероятно, заметила, она скорее умрёт сама, чем прямо или косвенно нанесёт вред мне или тебе.

Да-а… уж о ком, о ком, а о Кае я могу говорить с полной уверенностью! Сомневаться в её материнской любви? Не после реакции на нашу самую первую встречу, когда я предстала, прямо скажем, не в самом лучшем ракурсе — и всё равно оказалась принятой готовой к любому исходу женщиной.

Мне, честно говоря, до сих пор немного стыдно за свои холодноватые чувства к родительнице. За выдерживаемую дистанцию. То есть я отношусь к ней хорошо, но на фоне ответного потока материнского тепла, пусть и с примесью толики опаски, из-за которой она сдерживала его демонстрацию, а также хорошей порции вины... эх. Да. На контрасте я выгляжу, прямо скажем, блёкло. Чего уж — в отличие от старшей сестры, я до сих пор во многом воспринимаю новообретённых родных, как потенциальную точку давления, которую нужно прикрыть (или использовать для непрямого влияния на Акаме), но чтобы беззаветно любить и поставить на кон свои планы… нет.

Имеющейся привязанности для этого недостаточно.

— Отец более конфликтный и потому может наговорить… всякого, — продолжила я после краткого мига, потраченного на размышления. — Хотя на самом деле не думает про совсем уж… просто… характер такой колючий. И другим уже не станет: возраст, сама понимаешь. Ну, а приёмыш вообще фанат Революции. Если у кого и возникнут с ним проблемы, то это у «кровавой псины режима» в моём лице. В тебя он вообще, кажется, влюбился.

— Спасибо, — благодарно кивнула сестра на мой ответ и поддержку. — И не нужно плохо думать про Джина.

— Ревновать, ты хотела сказать? Я и не собиралась. Всё равно ему не на что надеяться, — игриво ущипнув Акаме за попу, улыбнулась я.

— Я тоже тебя люблю, Куроме, — ответила моя мнительная красавица, с души которой, судя по эмпатии, свалился тяжёлый камень, отчего на сердце стало на редкость хорошо и светло.

Стоит признать, я до последнего сомневалась, нужно ли знакомить старшую сестру с семьёй, оставленной нами в раннем возрасте и найденной спустя десятилетие. Сомневалась, будет ли такое знакомство нужным и приятным для шестнадцатилетней бывшей имперской убийцы и нынешней революционерки, которая давно позабыла детство и теперь живёт своими революционными интересами.

Теперь уверена: стоило. Особенно из-за этих самых интересов. Пламенным борцам за всё хорошее полезно почаще оглядываться и прикидывать: а как их очередная акция против всего плохого скажется на конкретных, слабых, уязвимых, таких обычных и при этом драгоценных людях?

— Как ты смотришь на романтическую воздушную прогулку над облаками? — игриво спросила я у сестры.

— На твоей птице? — блеснули глаза любившей быстрые полёты Акаме.

— Можно и на ней, — едва заметно пожимаю плечами. — Но я вообще-то хотела предложить отправиться на небесном скате. Ну, неспешный полёт над заснеженными равнинами, столик под открытым небом, неярко горящая керосиновая лампа, горячий глинтвейн, — начала я, подпустив в голос грудных ноток. — Мы с тобой, сидящие в обнимку и созерцающие ночные красоты… Романтика! А потом можно отправиться внутрь вагончика. Там тепло и есть несколько мягких лежаков, которые так легко сдвинуть и превратить в большую кровать. Ну так как? — бросив хитрый взгляд на девушку, поинтересовалась я.

— Я… хотела бы отправиться с тобой на небесном скате, сестра, — мило порозовев, ответила она.

* * *

Под светом ночной луны и не укрытых облаками звёзд, на фоне покрытой снегом поляны стремительно металась пара смазанных теней. И если сами стремительные фигурки смог бы рассмотреть лишь не самый слабый воитель, то редкие вспышки плазмы встречающихся клинков, что для обычного человека сливались в яркую череду, были легко заметны на много километров окрест. Впрочем, редкое зверьё, которое не убежало от грохота, вряд ли сумело бы что-то кому-то рассказать. Оттого и выбрано именно это место для тренировочной схватки кровно связанных убийц.

Младшая и старшая сестра кружились в стремительном и выверенном танце выпадов, взмахов, парирований и уклонений, не обращая внимания на темноту, которая не так уж и мешала усиленным духовной энергией глазам. Имея паритет в скорости, алоглазая убийца обладала преимуществом в виде автоматической победы, что зачтётся ей после любого мало-мальски удачного касания, даже условной царапины на пальце. Зато её темноглазая соперница, к удивлению старшей родственницы, оказалась немного, но сильнее — и чуть искуснее. Кроме того, благодаря сверхразогнанному разуму, эмпатии и ощущению духовной силы, миниатюрная противница хозяйки Мурасаме действовала так, будто предвидела большую часть её движений.

И непонятно, чьё именно преимущество станет решающим.

…Приняв клинок Мурасаме на крестовину, которой некогда была заменена традиционная для катан цуба, я увела его в сторону и попыталась задеть не прикрытую такой же защитой кисть Акаме. Неудачно. Противница успела отдёрнуть руку так, что не получилось её достать ни прямым движением, ни возвратным. Потом уже мне пришлось отступать и защищаться от меча, сначала блеснувшего хищной змеёй в опасной близости от ничем не прикрытых голеней, а после, на восходящем движении, резко попытавшегося ужалить в руку.

И надо сказать, если бы не разгон разума, эмпатия и ощущение духовной силы могли бы и не помочь.

Сестра использовала незнакомый на первый взгляд финт — вроде бы Гозуки когда-то показывал, но это не точно — что в обычной ситуации не представлял опасности и в случае успеха угрожал не слишком глубоким порезом, а то и вовсе царапиной. Но… когда имеешь дело с Мурасаме, «просто» царапин не бывает.

Впрочем, этот обмен ударами всё-таки оказался за мной: удалось закрутить и увести меч Акаме вверх-в-сторону и, воспользовавшись моментом, резануть под коленом левой ноги сестры. Не очень удачно, ибо Акаме не стояла на месте, стараясь извернуться так, чтобы не получить раны и в свою очередь успеть хотя бы оцарапать меня, в реальном бою полностью подрезать связки и лишить противницу подвижности мне бы не удалось. Однако касание оказалось безнаказанным — я успешно разорвала дистанцию — поэтому примерно представляя тяжесть раны, Акаме всё равно оказалась вынуждена сдерживать свои движения, имитируя хромоту. И этого хватило, чтобы удачно выйти на позицию для следующего, более удачного удара и, активировав «рывок», условно отрубить правую ногу, увернувшись от метнувшегося мне вслед Мурасаме.

Продолжать поединок дальше смысла уже не имело.

— Ха-а, ты победила, сестра, — устало выдохнула Акаме, вонзив меч в покрытую снегом мёрзлую землю.

— Ничего, Акаме, — так же тяжело дыша, ответила я. — Тебе нужно ещё немного, хах, постараться — и ты обязательно победишь, — с внутренним ликованием повторяю извечную фразу старшей сестры, разными вариациями которой она частенько заканчивала наши спарринги…

Неизменно мною проигрываемые, угу.

— Да, Куроме. Теперь ты можешь так говорить, — мягко улыбнулась усевшаяся прямо на снег девушка. — Я всегда в тебя верила.

От этой мягкой улыбки и сопутствующих ей эмоций мне даже стало стыдно за испытываемый триумф. Чуть-чуть.

Нанести условно смертельную рану и при том не получить ни единой самой мелкой условной царапины от прикрытого специальной накладкой лезвия Мурасаме — это действительно круто! Не факт, что даже Генсэй-Юрэй сумел бы это сделать, по крайней мере, не с первого раза. Правда, для немёртвого проклятый меч не столь опасен.

Но не важно. Главное, что искренняя радость побеждённой стороны за победившую заметно подкосила победное торжество, что тщательно раздувалось Яцуфусой (которая и без того получила ментальный пинок).

— Ты специально так себя ведёшь, да? — спросила я, присев рядом. — Чтобы мне стало стыдно за то, что я радуюсь, как тебя поколотила?

— Нет, — ответили мне, крепко обняв за талию. — Просто я поняла, что была для тебя плохой сестрой и хочу это исправить. Я ведь обещала защищать тебя, но повела себя как эгоистка и бросила. А ты даже наших родителей вспомнила и спасла. И… я слышала, как Сон… отец, говорил, что могло случиться, если бы его окончательно подкосила болезнь, а наш приёмный брат не сумел удержать хозяйство. Если бы не ты, они бы все умерли. Отец, мама, маленькая Рейка… Просто потому, что я забыла, не хотела вспоминать… Я считала, что добрее тебя. А оказалось, что это всё лицемерие и я всегда стремилась не к общему благу, а только к исполнению своих желаний.

Неожиданное и неловкое откровение. Даже со всей моей эмпатией. Пусть после поединка, но сестра — по меркам нашего мира взрослая, многое повидавшая, сначала как имперская, а потом и революционная убийца, но, вместе с тем, всё ещё весьма юная и не набравшаяся житейского опыта девушка — сумела меня задеть.

Впрочем, я и не защищалась...

— Не грусти, — плотно прижавшись к сестре боком, я потёрлась щекой о раскрасневшееся от физических нагрузок лицо. — Сейчас ведь всё хорошо. И ты зря на себя наговариваешь. Ты хорошая, просто идеалистка. Иметь идеалы — это не плохо, а даже очень хорошо. У меня они тоже есть, и я тоже хочу уменьшить количество страданий и несправедливости в своей стране и мире. Просто люди несовершенны, их не загнать в рамки далёких от реальности и потому безупречных идей. А ещё если всегда смотреть вверх, можно не заметить то, что находится под носом и тех, кто рядом с тобой, — меланхолично произнесла я, большей частью разума погрузившись в свои размышления.

Впрочем, когда рядом зашмыгали носом, а эмпатия донесла до меня противоречивый букет чувств тихо плачущей девушки, я быстро избавилась от навалившейся хандры.

Короткое мысленное усилие — и неподалёку, в поле зрения Акаме и не слишком близко (чтобы её не встревожить) появился Эйпман, который тут же полез в удерживаемый им ящик и вытащил оттуда термос, пару кружек и мешочек со сладостями.

— Вот, выпей какао, — протягиваю сестре наполненную кружку. — Он сладкий, горячий и вкусный. А ещё у меня есть печеньки. Много вкусных печенек. Они тоже хорошо помогают от грустных мыслей. И, кстати, ты ведь не из-за своих переживаний проиграла?

— Нет, — ответила шмыгнувшая носом брюнетка, отпив шоколадно-молочного напитка и укусив печенюшку. — Я была полностью сосредоточена на поединке.

— Хм, мне кажется, что ты не слишком продвинулась с того нашего обнажённого выяснения отношений в заброшенной церкви. Я ведь показывала методику повышения синхронизации с тейгу и у тебя что-то получалось. Неужели возникли неожиданные проблемы? — уточняю уже с беспокойством.

Всё-таки я пусть и рада своей победе, но вместе с тем кровно заинтересована в развитии способностей Акаме. Ведь сила возлюбленной сестры — залог выживания одной безуспешно притворяющейся бесчувственной ледышкой идеалистки-революционерки в этом тёмном и жестоком мире.

— Нет, я смогла настроиться на Мурасаме, — нехотя ответила моя революционная убийца. — Он давно подталкивает меня активировать его козырную карту. И после того, как ты меня научила и подсказала, как его обмануть, я смогла самостоятельно взять часть этой силы…

— Но? — подбадриваю замолчавшую девушку.

— Но я не хочу использовать это в тренировке, потому что боюсь тебя ранить. Эта сила… она подталкивает к убийствам. Я ещё не смогла побороть ментальное давление и подчинить себе тейгу. И Мурасаме слишком опасен, чтобы использовать его в таком режиме не против врага, — момент слабости прошёл, и на юном лице вновь отражалась неприступная и непреклонная суровость.

«Ого! Кажется, злая на постоянные попытки «ментального изнасилования» сестрёнка всерьёз настроилась обуздать своевольный демонический артефакт. Кажется, инстинкт доминирования над наглыми демонами — это наша, ха-ха, родовая черта!»

— Ясненько, — достав часы, я посмотрела на время. Запас ещё оставался. Отлично! — Давай посмотрим. Может, удастся что-то исправить и попробовать сразиться уже без ограничений.

— Хорошо, — после нескольких секунд сомнений и размышлений кивнула Акаме.

Приняв решение, она, не став откладывать, быстро дохомячила предоставленные ей вкусняшки, после чего поднялась на ноги и, взяв тейгу, прикрыла глаза, концентрируясь.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

Лемор недавно закончил Злодея и начал новый довольно занимательный проект: https://ficbook.net/readfic/13303187 Называется «Реверсивный самоубийца». Гг умер у себя в мире, но оказался выдернут из уютной Пустоты и призван в исекай с лисодевочками и ОЯШами-попаданцами. Отнюдь не счастлив такому стечению обстоятельств. Безуспешно пытается вернуться.

А.Н. — бечено.

Романтика, однако! Касание не тел, но душ...

Загрузка...