Из Тьмы (Арка 5)

Глава 16 часть 2

Сводный отряд медленно шел через деревню, но (к своему удивлению и настороженности) не мог обнаружить ни одного живого жителя, трупа или даже скотины. Никаких следов крови — хотя тут, возможно, виноват слой всё-таки выпавшего здесь снега, что тонким белым одеялом укрыл все отпечатки происходившей на улице драмы — однако везде виднелись отметины погрома. Пожарища тоже отсутствовали: видимо, нападавшие не хотели привлекать внимание столбами дыма и не стали жечь поселение. Командир егерей, что с каждой минутой хмурился всё сильнее, коротко приказал своим подчинённым прочесать деревню и её округу.

Угрюмость лейтенанта Гера было нетрудно понять: трупов нет, но вряд ли жители откупились от разбойников скотом и на радостях решили набиться в один дом (в который несколько сотен человек не влезет), устроив там весёлые танцы. Или, скажем, все вместе собрались прогуляться на освежающем морозце — почти тридцатиградусном, ага. Да и добравшийся до города выживший гонец, что сообщил о нападении, когда расписывал зверства северных душегубов, выглядел довольно убедительно. Поэтому уцелей здесь хоть кто-то из местных, по округе непременно разносился бы горестный плач.

Мы с ребятами предпочли остаться рядом с офицером: потенциальных засадников (и живых вообще) я в близлежащих домах не чувствовала, а бродить по территории поселения… зачем? Пять десятков глазастых мужчин в любом случае отыщут интересное достаточно быстро, а значит, и напрягаться не стоит. Лучше скушать печеньку или конфету, они на таком морозе очень забавно хрустят на зубах.

Зато оживлённо переговаривающиеся репортёры с готовностью составили осматривающим дома солдатам конкуренцию. Конкуренцию, а не помощь — потому что искали не улики и следы, а фактурный материал. Впрочем, особенными успехами похвастаться не смогли ни те, ни другие. Максимум внутри домов находились следы погрома и подсохшие/подмёрзшие лужицы крови.

Главная находка — как и основная, хм, фактура — ещё ожидала нас за пределами деревни.

— Может, их в рабство утащили? — беззаботно закинув руки за голову, поинтересовался Кей. — На северо-востоке горцы это очень уважают. Мужчин — в рабочие рабы, девушек посимпатичнее — в сексуальные. Лишних и буйных — ножом по горлу и на обочину. Не?

— Скотину могли увести, но в рабство у нас берут редко, — покачал головой лейтенант. — Чаще грабят. Хотя в последнее время эти новые разбойники из северных племён совсем озверели, — мужчина, который и сам вырос в подобной деревне, подавил рвущийся из уст злой мат и просто, скривившись, сплюнул под ноги. — Не только «шерсть состригают», мужиков бьют и девок насильничают, но и режут всех без разбора.

— Ай-ай, какие кровожадные! — усмехнувшись, покачал головой юморист, что явно собирался ляпнуть нечто в своём стиле. — А они сначала насилуют и потом режут или…

— Лейтенант Гер! Лейтенант Гер! Там! — перебил Кея громкий голос подбежавшего к офицеру рядового. — Они там! Мёртвыя! Все! — выдохнул часто дышащий боец, выпучив глаза и обдав всех окружающих вырывающимся изо рта паром с сильным запахом лука.

Сглотнул и добавил как-то совсем беспомощно:

— Даже бабы с дитятами…

— Веди, — приказал заигравший желваками мужчина и бросил короткий вопросительный взгляд на нас с ребятами.

— Идёмте, — отвечая на безмолвный вопрос, скомандовала я своим. — Посмотрим, что там устроили местные головорезы.

* * *

— Выродки, — сглотнув ком, выдохнул Гер, глядя на картину, открывающуюся на фоне заросшего молодым лесом заснеженного берега замёрзшей речки. — Какие же выродки! Даже зверьё так не делает, — кулаки, затянутые в кожаные перчатки, сжались, рельефно очерчивая костяшки.

Там, на небольшом наскоро вырубленном и вытоптанном пустыре, виднелись ряды тонких и не очень деревьев — частично превращённых в колья, частично (если они оказывались слишком толстыми) просто освобождённых от веток, чтобы к ним было удобнее привязывать людей. И, естественно, ни одно из них не пустовало. На длинных деревьях-кольях, которые, очевидно, сначала сгибались, а потом отпускались с насаженными на оструганные верхушки людьми, словно бабочки на иглах коллекции энтомолога, сидели селяне. В основном мужчины с изуродованными посмертной мукой заледеневшими лицами.

У многих были отрезаны гениталии. Видимо, палачи желали их дополнительно унизить.

Участь остальных, впрочем, тоже не выглядела завидной: тех, что не посадили на кол, в большинстве лишили зимней одежды, привязали к деревьям — часто по несколько человек к одному — и облили водой из близлежащей проруби. Люди жались друг к другу, пытаясь хоть как-то сохранить остатки тепла, но учитывая мороз за двадцать градусов и ветер… понятно, чем всё закончилось. Может, смерть от холода и предпочтительнее знакомства задницы и всех вышележащих органов с острой палкой, но она всё равно остаётся весьма мучительной.

Детей живодёры тоже не жалели, даже самых маленьких обделили хотя бы быстрой и безболезненной смертью. Наоборот, не так уж и редко ими пользовались, дабы доставить родителем ещё немного страданий, истязая и зверски убивая на глазах мучающихся матерей и отцов. Некоторых, судя по синякам и следам крови на внутренней стороне бёдер, насиловали.

«И кого смогла возбудить эта семилетняя девочка? — с печальным недоумением хрустнула я печенькой. — Или тот младший мальчуган, что, похоже, умер во время процесса надругательства над ним? Интересно, они их после изнасилования сюда притащили или делали всё прямо здесь, наплевав на мороз? И… что с промежностью у этой избитой девчонки?» — я прищурилась, глядя на ту, кого с виду можно назвать почти моей ровесницей.

Голая избитая девочка лет двенадцати валялась посредине дороги. Поворошив ногой тонкий слой снега, я увидела под телом лужицу замерзшей крови. Слишком уж небольшую для столь истерзанного тела.

«Ага, значит, всё-таки принесли сюда. — Что касается самого трупика, то передние зубы отсутствовали, один глаз выколот, незрелая грудь, едва прикрытая ледком и позёмкой, несла отчётливо заметные сквозь ненадёжный покров следы ожогов и порезов, а анальное и вагинальное отверстия представляли собой изрезанный в лоскуты фарш. — Ей, что, меч туда пихали? Больные извращенцы, — покачала я головой. — Не лучше южных дикарей. Хотя по одному пункту всё же лучше: человечину не жрут».

Разогнав разум, дабы не тратить лишнее время, я внимательнее изучила следы на теле и пришла к выводу, что девочку мучили в несколько этапов: сначала избили, потом стали пытать, и лишь в конце надругались противоестественным образом. Такая жестокость к строго определённой особе не проявляется на пустом месте. Видимо, этот почти ребёнок — или кто-то из её родных — умудрился достаточно навредить уродам, дабы они так разошлись.

Хочется верить, что навредила им именно девочка, а также в то, что она смогла забрать с собой хотя бы одного из нападавших. С врагом, утянутым за собой к костлявой, умирать легче. Наверно. Надеюсь.

«Покойся с миром, юная воительница, — мысленно произнесла я. — Раз уж мы здесь, то твоим убийцам тоже недолго осталось», — с этой мыслью я отвернулась и пошла дальше, изучать оставшиеся виды.

На изнасилованиях, колосажании и убийстве холодом «славные победители беззащитных» не остановились. С кем-то поступали с претензией на психологическую пытку. Как, например, с той достаточно симпатичной крестьянкой, молодой матерью в порванном платье со следами крови на юбке. Девушку привязали к отдельному дереву и дали в руки младенца, а потом облили обоих водой. Бедняжка так и умерла — в тщетной надежде согреть и защитить своего ребёнка от смертоносной стужи, крепко прижав к себе маленький комочек жизни. Ледяная статуя из замёрзших насмерть матери и дитя словно олицетворяла надежду на явление заступника, который спасёт хотя бы ребёнка.

Тщетную.

Ведь нападение произошло ещё вчера утром. Пока спасшийся житель деревни добрался до города, пока его мурыжили полицейские, пока ответственные чесали в затылках, пока донесение путешествовало по инстанциям… Если бы не появление нашей команды и хороший пинок под толстые ленивые задницы, то сомневаюсь, что отряд успели бы собрать даже на следующий день.

И всё равно мы опоздали. Просто не могли успеть. Никак.

Нерадостно вздохнув, качаю головой. Мне частенько приходилось видеть вещи и похуже, но, даже несмотря на обильный печальный опыт, данная удивительно фактурная, обладающая некой больной красотой картина смогла царапнуть что-то внутри. Я молчала, молчали и ребята, что, глядя на лидера команды, тоже решили почтить мёртвых минутой молчания. Сохраняли тишину и обступившие округу солдаты с журналистами. Каждый рассматривал перекошенные от ужаса лица, причудливые позы мертвецов — и медленно пытался переварить то, что он видел.

Мало кто из нормальных людей осознаёт, какие порой выродки ходят по одной с ними земле и дышат одним и тем же воздухом. Даже умозрительное знание из газетных статей не даёт настоящего понимания, что сейчас смотрело на нас множеством заледеневших лиц, искажённых от физической и моральной муки.

Понятно, что наблюдаемое нами — не более чем акция устрашения, что является одним из методов психологической войны. Мы с ребятами видели множество таких. Или даже устраивали некоторые. Без изнасилований и вот этого вот всего, просто с тотальной зачисткой поселений и аккуратно уложенными в кучу/фигурно разбросанными кусками тел. Грязная и грустная проза тайных и открытых войн. Тем не менее лицезрение мучительной гибели, снизошедшей на ничего не подозревающих мирных людей просто потому, что кто-то решил отжать у соседей немного ресурсов и не побрезговал такими вот методами… удручало.

Не люблю бессмысленную жестокость. Нужно убить? Убей. Потом можно даже изуродовать тела для большей наглядности, особенно если прикажут. Но зачем измываться над совершенно непричастными мирными пейзанами и их детьми? Жалкие, презренные людишки эти мучители. Небось, как начнёшь их самих за гениталии подвешивать без лишней спешки — завизжат свиньями, слюнями забрызгают сверху донизу, спеша вымолить пощаду...

— Да не запятнает душу мою хладная тьма, да не дрогнет рука… — разорвала тишину тихая молитва одного из стоящих неподалёку солдат. — Да не потухнет пламя святой ярости в сердце… Да не ослабеет рука, да направит её воля божья…

Ещё чуть дальше застыл один из помощников приглашённых нами журналистов. Карандаш и планшет для бумаг выпали из его рук, а спустя несколько секунд он сел на землю, стянув с головы меховую шапку. Другой резко направился за деревья.

— За что? Что им сделали дети и женщины? Так ведь не бывает… — бормотал первый, пока второго тошнило. — Это не люди! Звери, настоящие звери…

Кей, увидев, что минута молчания закончилась, тоже решил подать голос:

— Эй, фотограф! — задорно воскликнул наш весёлый социопат, ничуть не смущённый видами и гнетущей обстановкой. — Тащи сюда свою бандуру! Тут классный кадр для статьи о злобных северянах пропадает! Да не смотри ты на эту жертву фанатов гурятины, — замахал он более опытным и оттого стойким журналистам, которые с бледными (а некоторые и позеленевшими) лицами уставились на труп бедной девочки. — Такое ваша газетная цензура ни в жисть не пропустит! К мамочке с младенцем иди! — сказав это, Кей начал ходить вокруг, выискивая наилучший ракурс для фото.

— Что за бесчувственный парень? — тихо, себе под нос произнёс лейтенант Гер, который, судя по донёсшимся до меня эмоциям, хотел добавить словечко покрепче.

И уже громче, обращаясь к своим подчинённым:

— Что раззявились, остолопы?! Нильс, Хонг! Вы со своими отделениями прочешите округу и найдите дорогу, по которой ушли эти твари. Посмотрите следы и прикиньте, сколь их было. Вайс, вам с десятком — заняться телами. Снять и сложить рядом. Мы должны предать их земле. Ву, Стилл, на ваших солдатах рытьё общей могилы. Инструмент возьмёте в деревне. Выполнять!

Раздав команды, лейтенант снова замолчал и, как-то осунувшись, начал безмолвно скользить взглядом по мертвецам. Снова и снова, запоминая. Видимо, его, как уроженца деревни (не этой, но всё же), произошедшее задело особенно сильно.

Пусть мужчина, задавая свой риторический вопрос относительно нашего шутника, не рассчитывал, что он будет услышан, я всё же решила ответить, тем самым помогая человеку отвлечься и начиная полезный мне разговор:

— Кей от природы такой, — издаю хмык. — Но вообще, во многом в нашем спокойствии виновата специфика службы, — продолжаю повествовать развернувшемуся на голос офицеру, который молча упёрся пустоватым взглядом в мою переносицу. — Враги нашей страны зачастую далеко не такие героические борцы с имперскими угнетателями, каковыми их рисует оппозиционная пресса. Схожие картины не внове для тех, кто часто сталкивается с последствиями развлечений, скажем, «свободолюбивых южных племён». Впрочем, должна заметить, они обескураживают только первые несколько раз. Потом привыкаешь. Раза после десятого подобное уже не вызывает особого отклика. И, судя по вашей реакции, для ваших краёв это отнюдь не норма. Раньше бандиты так не лютовали, верно?

— Верно… — моргнув, машинально ответил офицер, но потом, встряхнувшись, стал изъясняться несколько увереннее. — Этот северный дьявол Сейка, это всё он! Видать, сговорился с племенами дикарей и пригнал их на границу, чтобы эти звери тут бесчинствовали и пугали народ! А он как бы и ни причём! Герой Севера, с-сука! Тварь он, тварь подлючая!

«Ну да, — соглашаюсь мысленно. — Не одна я такая умная, что догадалась применять местных дикарей в своих интересах».

То, что наименее враждебную к официальной власти часть племён и кланов использовали и сами северяне, указывает не на их «подлость», а на вполне себе смекалку с дипломатическими талантами. Ибо действительно: чем бороться с дикарской проблемой самостоятельно, отвлекая часть войска и тратя жизни солдат, проще и полезнее эту проблему использовать, оказав минимальное содействие и натравив на Империю — «богатую, но прогнившую, а оттого слабую».

С одной стороны, снизится угроза для тылов: ведь варвары будут нападать на приграничные поселения нашей страны; да и нагрузка на имперскую армию вырастет, опять же. А с другой — даже если всех этих уродов перебьют, аристократии и гражданам Северного королевства только лучше станет. Вольней и спокойней.

Это даже забавно: я не хочу распространять «Джокер» по ключевым городам севера, опасаясь треша, угара и содомии, которые безумцы устроят гражданским, а отмороженные разбойники из племён действуют так, будто их в детстве купали в котлах с этой гадостью. Полагаю, в случае успеха кампании Сейка надеется на обратном пути окончательно решить вопрос отбитых и своевольных племён. По крайней мере тех, которые сидят не слишком глубоко в горах. Те, что оказались столь наивны, что поверили посулам — и вовсе окажутся уничтожены.

Вне зависимости от того, кто победит: имперцы ли, северяне ли.

Касаемо возможных планов наших врагов, то, если действовать достаточно продуманно, а также правильно всё подать, войска северян на этом даже сумеют заработать очки репутации: «Империя не смогла справиться с бесчинствами разбойников, а Сейка пришёл и навёл порядок», — и так далее.

Стоит подумать, как разбить данный временный союз пораньше и на наших условиях.

Пока я предавалась размышлениям насчёт будущих шагов, мой собеседник залез рукой за отворот куртки и, достав оттуда небольшую фляжку, сделал оттуда щедрый глоток. Скривился, шумно выдохнул, с сомнением посмотрел на сосуд с крепким алкоголем, а после, мысленно плюнув, присосался более основательно. Через некоторое время, после паузы, которая потребовалась мужчине, дабы согнать напавшее на него отупение, отдышаться и, спрятав опустевшую фляжку, собраться с мыслями, он продолжил:

— Вы так молоды — и так легко говорите об этом леденящем душу пиз… ужасе, — проговорил офицер, в последний момент сдержав ругательство, после чего окинул меня странным печально-задумчивым взглядом. — Но это не моё дело. Не провинциальному лейту лезть в дела властей и воителей. — Он тяжело вздохнул и, отвернувшись, устремил невидящий взгляд в небо. — Никогда не понимал смысла такой жестокости. Чем наши имперские крестьяне обидели этих северных варваров? Они такие же, как те, что пашут землю Северного королевства. Если им так ненавистна наша страна, то почему они не присоединились к войскам Сейки напрямую, чтобы воевать с нашей армией, а, словно подлые лисы, нападают на беззащитных?!

— Я заметно старше, чем выгляжу, — отвечаю ему, посторонившись с дороги Кей Ли и ведомого им фотографа с зеленовато-землистым лицом. Судя по донёсшемуся от того специфичному запаху, несчастного оператора фотокамеры тоже недавно тошнило. Зря он не послушал Кея и решил присмотреться к жертве любителей гуро. — Что касается причин жестокости конкретно этих разбойников… полагаю, всё как всегда. Виноват страх.

— Страх?! — привлекая внимание окружающих, воскликнул мой собеседник. — Они творят это из-за страха?!

— В том числе, — усмехаюсь. — Нападают на крестьян, а не на аристократов ваши разбойничьи племена точно из-за него. Это ведь бандиты, а не регулярные войска. Да и изуверства… Изредка рождаются те, кто от природы не видит в убийстве себе подобных ничего дурного. Но их мало, от силы пару процентов от общей популяции. Да и жестокость их не такая, хм, истеричная. Есть маньяки, но их ещё меньше. А остальные — да, жертвы собственного страха.

— Ха, жертвы! — с ожесточением воскликнул кто-то сзади. — Северные уёбки. Попадись они мне, я б им показал жертв!

Лейтенант свирепо глянул на матершинника, после чего обратился ко мне:

— Не обращайте внимания, госпожа Куроме, тяжёлая обстановка заставляет солдат терять сдержанность. Пожалуйста, продолжайте. Должен повиниться: не могу уследить за извивом вашей мысли. Если нас боятся, то почему нападают? И почему творят этот пи… кха, вот это?

— Манеры солдат — не то, что может меня смутить или задеть, — произношу с усмешкой. — Я знаю, что военные… довольно специфичные люди. Особенно те, которые действительно военные, а не специалисты по парадным выступлениям и ресторанным баталиям. А что касается моих рассуждений, то их смысл довольно прост: чувство внутренней неполноценности, неуверенности за свою судьбу, ужаса перед происходящим или грядущим — они и подобные им толкают на то, чтобы попытаться хоть как-нибудь уверить себя в собственной силе. Страх и боль в чужих глазах, ощущение власти над жизнями других людей — они даруют такую иллюзию. Однако себя не обманешь, — добавляю с кривой усмешкой.

Ведь говорила я в том числе и о себе.

Да… Я помню, что ощущала после побега сестры. Боль, тоска, жгучая обида на предательницу, злость… страх, безнадёга и ненависть от осознания безрадостного будущего, уготованного командирами для меня и для Отряда. Помню, как пыталась утопить это в кроваво-тошнотворном, отдающим приближающимся безумием месиве из наркотиков, чужой крови и бессмысленной жестокости. Я была глупа, слаба и слепа. Не видела выхода и считала, что выбранное средство спасает меня от страданий. Но оно не исцеляло раны, лишь всё глубже толкало в липкий и смрадный туман сумасшествия, заставляя нести боль и смерть окружающим, без цели и смысла умножать мировую несправедливость. Потворствуя, быть может, и твари в моём тейгу.

А ведь чтобы это всё понять, чтобы найти путь к настоящему спасению себя и близких — требовалось сделать всего лишь шаг и, совершив не такое уж большое усилие, взглянуть на происходящее непредвзято. Увы, для многих этот шаг длиннее жизни. Да и мне, чтобы прозреть, в общем-то, потребовалась вспомнить своё прошлое воплощение.

Неслышно вздохнув, я продолжила свою, несколько различающуюся с мыслями речь:

— То, что ты с упоением унижаешь и уничтожаешь слабых, не делает тебя сильным. Отчасти даже наоборот. Только вот мало кто понимает причины своих поступков и их глубинные мотивы. Не хотят понимать, предпочитая приятную иллюзию болезненной правде. Поэтому червячок осознания собственной уязвимости продолжает глодать сердце, толкая на всё новые и новые попытки самоутвердиться. Тот, кто уверен в себе и своём будущем, не станет тратить силы и время на такое, — взмахнув рукой, указываю на замученных крестьян.

Мои слушатели послушно переводят взгляд, чтобы сначала поморщится, стиснуть зубы или печально покачать головой, а потом кивнуть или иным образом выразить своё согласие.

— Это не рациональный поступок: фронт ещё далеко, нет смысла пытаться запугивать население и, уничтожая деревни, рушить логистику. Скорее наоборот: подобные налёты озлобят поселян и побудят готовиться к обороне. Толпа вооружённых деревенских мужиков, которые сражаются за себя и свои семьи, зная, что отступать некуда и участь сдавшихся будет ужасна — это не то же самое, что толпа замордованных дворянами крестьян, которые и сами любят государство и представляющих его чиновников ничуть не больше представителей войск вторжения. При определённых обстоятельствах они даже могли бы встать на сторону Сейки. Могли бы… Поэтому я считаю, что это, — новый взмах рукой, — всего лишь истеричная попытка мелких разбойных людишек, поддержанных не менее мелкими хитрецами из Северного королевства, убедить себя в собственной силе и важности. Думаю, они все подспудно понимают, что их не ждёт ничего хорошего. Вот и убеждают себя в том, что это не так. Такими же низкими, как и они сами, способами.

— Вы не станете возражать, если я добавлю вашу речь в статью? — поинтересовался у меня один из журналистов, что стоял неподалёку от нас и неустанно черкал карандашом в блокноте.

— Не стану, — с вежливой улыбкой отвечаю ему.

С чего бы мне возражать, если вся беседа — в том числе и эмпатическое влияние на лейтенанта Гера и журналистов — затевалась именно для этого? Да и говорила я… не то чтобы неправду, просто игнорировала неудобные моменты, выпячивала нужные и интерпретировала их в желаемом ключе. Чтобы получилась практически готовая статья с громким заголовком и привлекающим внимание содержимым, да.

Потом, когда публика заинтересуется, можно будет продолжить серию вещами поскучнее. Естественно, сочинять тексты для новых статей буду уже не я, а те, кто занимается этим профессионально. Контроль написанного тоже возьмут на себя иные люди. Но для первичного привлечения аудитории, которое заставит перепечатывать статью в других изданиях, шокирующие фотографии и громкое имя — а восточная часть северного региона Империи не так чтобы очень далеко от северо-востока, где я недавно хорошенько пошумела и, прямо скажем, прославилась — не просто нужны, они необходимы.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

Поздравляю всех с близящимся Днём Победы!

Верю: несмотря ни на что, фашисты снаружи и изнутри нашей страны будут разбиты, а нормальные люди по обеим сторонам фронта, наконец, смогут жить спокойно.

А.Н. — бечено.