Моруроа, любовь моя

4. ЗАБЫТАЯ РЕЧЬ ДЕ ГОЛЛЯ

Пуванаа пуще прежнего сокрушался, что политическая карьера де Голля, по всей видимости, пришла к концу. Ибо Пуванаа, как и другие жители Таити (исключая стойких петэновцев, которых выпустили на свободу), видел в нем великого и благородного борца за свободу и независимость колониальных народов. Хотя возможность возвращения де Голля к власти во Франции представлялась в высшей степени сомнительной, депутаты Территориальной ассамблеи единодушно постановили пригласить его посетить Полинезию, считая своим долгом хоть таким способом поддержать старого друга. Де Голль с радостью принял приглашение. Время его не лимитировало, так что он сел в Марселе на пароход и через месяц с лишним, 30 августа 1956 года, прибыл на Таити. По полинезийскому обычаю, его встретили на пристани цветами, песнями и танцами.

Де Голля не сопровождали ни журналисты, ни радиорепортеры. И на Таити в ту пору не было ни газет, ни иностранных корреспондентов. Так что визит освещался французской прессой очень кратко. (Одновременно та же пресса опубликовала результаты опроса общественности, из коего следовало, что только два процента французов допускали возможность возвращения де Голля к власти.) Куда удивительнее то, что сам де Голль в своих воспоминаниях ни словом не упоминает, что он делал и говорил на Таити во время этого визита, и из пяти речей в авторизованный сборник его выступлений вошла только одна. Впоследствии мы, не очень внимательно слушавшие де Голля в 1956 году, особенно заинтересовались речью, произнесенной им в день приезда в одном из парков Папеэте; ее текст сохранился у нас благодаря тому, что голлисты потом раздавали желающим бесплатные экземпляры.

Первым делом де Голль с благодарностью и волнением вспомнил трагическое лето 1940 года: «Хотя Франция тогда находилась на самом дне пропасти, вы не утратили надежды. Вас, обитающих посреди огромного океана на другом конце земного шара, и меня, выброшенного на английский берег, словно после кораблекрушения, объединяла одна мысль и воля к борьбе. Мы думали о Франции — покоренной, оскорбленной, униженной Франции, и мы были готовы сражаться за ее освобождение, победу и величие. И каким замечательным утешением было для меня получить в начале сентября 1940 года телеграмму, в которой господа Анн, Лагард и Мартен сообщали, что вы 5564 голосами против 18 решили присоединиться к «Свободной Франции»! Вот доказательство юго, что вас и меня, Францию и Таити связывают нерасторжимые узы».

Далее оратор обратил свой взор в грядущее и поведал о «новых тенденциях в ходе мировых событий». Три из них непосредственно касались Французской Полинезии.

«Прежде всего мы наблюдаем стремление всех народов и национальностей сохранить самобытность и самим распоряжаться своими судьбами. Но в то же время каждому новому государству не менее важно входить в более крупный экономический, культурный и политический блок, чтобы избежать материального и духовного убожества и не стать ареной военных действий империалистических держав, оспаривающих мировое господство».

Эти хитрые формулировки были одинаково по душе как сторонникам Пуванаа — ветеранам войны, так и французам — предпринимателям и поселенцам. (Возможно, и китайцам тоже, хотя они, по своему обыкновению, не участвовали в этих празднествах и митингах.) II публика отозвалась бурными аплодисментами.

«Еще одна тенденция нового, послевоенного мира, — продолжал де Голль, — постоянно растущая всемирная сеть воздушных и морских сообщений, которые необходимы для общения людей, для обмена идеями и для торговли».

Пристрастие генерала к цветистым оборотам помешало слушателям толком понять эту фразу, но все продолжали аплодировать по инерции. Позже многие ведущие предприниматели любезно объяснили нам, не столь сведущим, о чем, собственно, шла речь. Де Голль был согласен с ними, что необходимо развивать на острове туристическую отрасль. Только следуя примеру Гавайских островов, прилежно стрЗя аэродромы, гостиницы и рестораны, можно было обеспечить работу и доходы растущему населению.

«Третья тенденция — все возрастающая зависимость человечества от атомной энергии, этого нового энергетического источника, который может способствовать нашему благу и одновременно грозить нам полным уничтожением».

Однако де Голль поспешил добавить, что нет никаких причин падать духом, «ибо в подверженном атомной угрозе завтрашнем мире Таити, надежно защищенный необозримыми океанскими просторами, может стать убежищем и центром возрождения для нашей цивилизации».

В 1956 году во всей Французской Полинезии вряд ли нашелся бы хоть один человек, всерьез опасавшийся ужасных последствий, коими грозило злоупотребление атомной энергией. Правда, в Тихом океане было проведено американцами не одно ядерное испытание, в том числе злополучный взрыв водородной бомбы 1 марта 1954 года, когда команда одной японской рыболовной шхуны была поражена лучевой болезнью. Однако для нас, обитателей Французской Полинезии, микронезийские острова казались такими же далекими и неведомыми, как Монголия для рядового шведа. Лишь несколько десятков европейцев, выписывавших иностранные издания, были информированы лучше. Своих газет на Таити, как уже говорилось, не издавалось. Правда, французская радиостанция передавала кое-какие зарубежные новости, но программы на таитянском языке, который понимают на всех островах, включали только короткие сообщения об очередных правительственных кризисах во Франции, о ценах на копру и о прибытии и отбытии шхун; остальное время занимала чарующая полинезийская музыка. Лекции о расщеплении атома и опасности облучения в программу не входили.

А потому никто из полинезийских слушателей де Голля не мог по-настоящему понять, какой страшной опасности они счастливо избежали и какая благородная роль им предназначена в случае атомной войны. Зато все оценили отеческий тон и покровительственные жесты статного генерала и после этого визита более, чем когда-либо, прониклись убеждением, что он любит их, как собственных детей.