Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

ВЕСЕННЯЯ ПРОГУЛКА

За несколько месяцев товарищ Милан Эдрев потерял все: аппетит, естественный цвет лица, нормальное давление, влечение к женщинам, ясный взор, спокойный сон, охоту поговорить. И как не потерять, когда времена года меняются, белоснежная зима вытесняет золотую осень, и вот уже стыдливая весна позванивает капелью, а он, Милан Эдрев, все пишет и пишет от темна до темна — отчеты, объяснения, доклады, сводки. Что не успевает сделать в отведенное время, заканчивает дома, что не успевает закончить дома, приносит на службу.

То ли разморила его весенняя истома, то ли просто все осточертело, Милан Эдрев не знал, но на этот раз у него опустились руки. Ему предстояло написать один отчет, две докладные записки, семь сводок и составить четыре анкетных листа.

Товарищ Милан Эдрев писал три часа, не поднимая головы от бумаг, на обед съел полбублика и кусочек рахат-лукума, а потом накинулся на самого тихого человека в учреждении — Пене Марангозова, вдовца, диабетика, трезвенника и грибника. Обругал его страшно и, продолжая говорить сам с собой, вернулся в свою комнату. Тут только он раскаялся в содеянном, набрал номер телефона Марангозова и долго перед ним извинялся.

За полчаса до конца рабочего времени — он позволял это себе в редчайших случаях — он пошел домой. Жены еще не было, а сын Жечко делал уроки на кухонном столе. Увидев отца, Жечко встал, гордо вынул из портфеля лист бумаги и сказал:

— Папа, учительница велела тебе заполнить эту анкету. Хорошо ли я ем или плохо, мягкий ли у меня характер или я жестоко обращаюсь с животными, и еще всякое разное…

Жена застала его над анкетой. Тяжело опустив на стол сумку с продуктами, она спросила равнодушно:

— С чего это ты так рано?

Потом она бросила полкилограмма куриных шеек в кастрюлю, вытерла руки о фартук и достала из ящика буфета два листа бумаги.

— Напиши на обороте, что ты думаешь о третьем ребенке, а я заполню лицевую сторону. Да поскорей, вот-вот позвонит Цолова из месткома…

Эх, жена, жена, если бы ты могла проникнуть в мятущуюся душу мужа, ты бы не старалась угодить товарищу Цоловой.

Милан Эдрев взял оба листа, на радость Жечко свернул из них голубей и запустил в окно. Потом он втихомолку натянул плащ, поцеловал Жечко в лоб и сказал ему взволнованно:

— Помни своего отца, мой мальчик. Он был неплохим человеком.

И вышел. Ходил бесцельно по улицам, рассматривал витрины и наконец решил отправиться автобусом в Панчарево. Утопиться в озере — ничего лучшего в этот момент он придумать не мог.

В автобусе ехали студенты. Их смех звучал вместе с песней:

Милан Эдрев вздохнул.

«Увидим, что вы запоете, когда кончите институт, — с озлоблением подумал он. — Навалятся на вас отчеты, сводки, анкеты, тогда я вас и спрошу, куда вы приехали…»

Смеющиеся лица раздражали его, веселый говор бесил, и он уставился в окно, чтобы хоть не смотреть на это безобразие.

Кто-то коснулся его плеча. Женщина средних лет протянула ему вопросник. Что вы думаете о транспорте? От какой до какой остановки вы обычно ездите? Сколько раз в день? Покупаете ли проездной?

Милан Эдрев выскочил из автобуса и пошел к озеру пешком.

Задумчиво прошелся по берегу, выбирая, где бы ему удобнее было утопиться, с трудом привязал себе на шею камень и сделал три решительных шага к воде.

И в этот миг услышал позади себя голос:

— Эй, вы, подождите!

Он обернулся. Это был молодой человек с приятной внешностью.

— Вы собираетесь утопиться, не так ли? — спросил молодой человек.

Эх, парень, парень, если бы ты мог заглянуть в мятущуюся душу кандидата в утопленники, ты бы не стал задавать свои вопросы…

Милан Эдрев вяло пожал плечами и указал взглядом на камень на шее. Потом он бессильно опустился на землю.

— Интересно! — Молодой человек уселся рядом. — Случаи самоубийства у нас чрезвычайно редки, но они тоже являются объектом нашего внимания. Мы как раз проводим интересное социологическое исследование, цель которого — разъяснить феномен самоубийства. Не будете ли вы любезны заполнить эту анкету, а я тем временем подержу ваш камень.

— Если вы обещаете, — сказал Милан Эдрев прерывающимся голосом, — если вы обещаете, что после того, как я отвечу на вопросы вашей анкеты, вы дадите мне спокойно утопиться…

— Что за вопрос! — улыбнулся тот. — Разве я похож на человека, который может вам воспрепятствовать?

Милан Эдрев взял анкету дрожащей рукой, и на листе поползли кривые буквы.

— Ничего не пропускайте, — звучал у него над ухом приятный голос молодого человека. — По какой причине вы кончаете самоубийством: по личной или общественной? Какая по счету эта попытка? Если эта попытка окажется неудачной, как вы предполагаете действовать в следующий раз? Были ли у вас в роду самоубийцы? Почему вы выбрали именно утопление? Предполагаете ли вы, что ваша супруга правильно поймет ваш поступок, и если нет, то почему?..

Милан Эдрев заполнил анкету и протянул ее молодому человеку. Тот бегло проглядел ответы, поблагодарил Милана и возвратил ему камень.

Затем быстро удалился.

Наконец Милан Эдрев остался один, наконец он полностью располагал собой!

Он выпрямился и вперил взгляд в воду. Мысль о том, что другие будут за него отчитываться, вписывать его в сводки и анкеты, причислять, отчислять и подвергать анализу, внесла успокоение в его душу. И он пригнул…

Прыгнул и чуть не разбился. Глубина воды у берега была восемьдесят сантиметров, а не три метра, как писалось во всех сводках…

Перевод Н. Лабковского.

КОНЕЦ МЕЛАНХОЛИИ

Налбантов ни за что не позволил бы себе смотреть в течение получаса, как голуби разгуливают за окном по карнизу, если бы не чувствовал себя утомленным. Он так устал, что ему даже лень было думать о причине усталости. Он сидел за письменным столом и блуждающим взглядом следил за происходящим по ту сторону стекла.

Осторожный стук в дверь слегка отвлек его от меланхолических мыслей. В комнату вошел высокий худой мужчина с бледным лицом и холеными руками пианиста.

— Здравствуйте, — сказал он. — Вы интересовались мной?

Налбантов оглядел его.

— Кто вы?

— Я — наушник, — поклонился вошедший и протянул руку. — Очень приятно.

— А мне неприятно. — Налбантов скрестил руки на груди. — Наушник… Фу! И вы говорите это так открыто, будто хвалитесь…

— Я не хвалюсь, — скромно возразил служащий. — Я добросовестно занимаюсь своим делом. Сигнализирую обо всем, но от себя не прибавляю ни столечко…

Он показал на кончик мизинца. Затем добавил:

— Честных наушников, которые сообщают только то, что было, можно сосчитать на пальцах. Расплодились такие, которые слышат о мухе, а рассказывают о слоне.

Налбантов смотрел на него с неприязнью. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что этот стройный мужчина с интеллигентным лицом и спокойным взглядом — наушник. Он всегда представлял себе подобных типов приземистыми, сутулыми, с бегающими глазами и ехидной улыбкой.

— С каких пор вы занимаетесь этим? — спросил он.

— Вопрос поставлен несколько общо, — вежливо улыбнулся собеседник. — С каких пор я занимаюсь этим вообще или в нашем учреждении?

— В нашем учреждении, — сказал Налбантов после небольшого колебания.

— Четыре года. Я заменил Пачева, который ушел на пенсию.

— Гм… Что за человек был этот Пачев?

— Опытный работник, однако… ничего не поделаешь, склероз. Дошло до того, что когда он записывал чужие разговоры, он просил говорить помедленнее или повторить то, что не успел записать. Кроме того, он путал даты и имена и несомненно провалился бы со страшным треском, если бы не вышел на пенсию.

Налбантов сделал несколько шагов взад-вперед по кабинету.

— Интересно, о каких людях вы, гм… сигнализируете, если, конечно, это не профессиональная тайна?

Посетитель отозвался улыбкой.

— Я вам скажу. Некоторые мои коллеги доносят только на предварительно намеченных людей. Лично я считаю это недостойным. Я не делаю различия между людьми. У каждого найдется что-нибудь…

— Но это отвратительно! — воскликнул Налбантов. — Неужели вам никогда не бывает тяжело оттого, что… что…

Доносчик кивнул с пониманием.

— Что за вопрос! Со дня на день все тяжелее. Люди меня узнают и остерегаются.

— Ну, хорошо, — продолжал свою мысль Налбантов, — это недоверие вас не смущает, не мучит?

— Что делать, товарищ Налбантов, — тяжко вздохнул посетитель. — Мучит, как не мучить, но мы знаем, что работа с людьми в принципе не легка. Этого надо к себе расположить, у того выманить… К каждому человеку нужен индивидуальный подход, сообразный его темпераменту. Надо уметь играть на его слабостях, нащупывать его интересы, прогнозировать его развитие. Это целая наука. Наушниковедение.

— Отвратительно! — сморщился Налбантов. — Подслушивать, наушничать… Отвратительно! — Он едва сдерживал гнев. Возвратился к письменному столу, открыл ящик и дрожащими пальцами зажег сигарету.

Доносчик развел руками:

— Не хочу оказывать на вас давление, но вы глубоко ошибаетесь. В этом нет ничего отвратительного. Приведу пример: прежде чем я пришел сюда, в комнате тридцать седьмой очень плохо говорили о вас. И что самое примечательное, в комнате не нашлось никого, кто бы вас защитил. Я не стану передавать, что о вас говорили, так как понимаю, что доносы внушают вам отвращение. Пойдем дальше…

Налбантов слушал его с угрюмым любопытством.

— Подождите! — отозвался он. — Скажите, что говорили обо мне, а потом продолжите свои рассуждения.

Правильно ли он поступил? Не лучше ли было прервать доносчика, сказать, что это его не интересует, наконец, просто вышвырнуть его за дверь?

— Нужно ли это? — невинно спросил тот.

Налбантов сделал артистический жест.

— Скажите, конечно. Так или иначе, у меня возникли кое-какие мысли… Итак, что говорили обо мне?

— Говорили, что вы ничего не понимаете в деле, но что у вас есть рука.

Налбантов прикусил губу.

— Проанализируйте этот случай! — оживленно продолжал наушник. — Почему никто не говорит вам в глаза, что вы ничего не понимаете в деле, а говорят это у вас за спиной. Ответ: потому, что вас боятся. Потому, что между вами и подчиненными большая дистанция. Они отпускают вам фальшивые комплименты, а вы им верите. Почему? Потому опять-таки, что существует дистанция, вас разделяющая. Наушник — борец за преодоление… подобных дистанций. Он движется сверху вниз и снизу вверх, устанавливает контакты, помогает людям лучше узнать друг друга, неутомимо информирует…

— Вы слишком много теоретизируете, приятель, — прервал его Налбантов. — Витаете в теоретических облаках. Спуститесь-ка на землю и скажите, кто находился в комнате?

На лице у «приятеля» появилась еле заметная улыбка — только на миг. Затем он ответил четко:

— Цоков, Карабиберова, Макрев и Радулов. Особо обратите внимание на последнего и поинтересуйтесь его дядей.

— Хорошо, идите, — сквозь зубы процедил Налбантов, потемнев от ярости. — И забудьте, что вы были здесь и о чем говорили.

— А я вообще здесь не был, — тихо сказал наушник и незаметно отступил к дверям. — Если я понадоблюсь вам, вы меня найдете.

И он вышел. Налбантов продолжал мрачно смотреть ему вслед. Затем раздавил сигарету в пепельнице и сказал себе:

— В сущности, не так страшен черт, как его малюют…

Перевод Н. Лабковского.