Силуэты пушкинской эпохи

Д. Н. Блудов (1785–1864)

Граф Дмитрий Николаевич Блудов если и не был организатором, то по крайней мере подал повод для образования литературного общества «Арзамас», объединявшего писателей карамзинской школы.

«Для получения наследства. — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — Блудов когда-то ездил в Оренбургскую губернию. Дорогой случилось ему остановиться в Арзамасе; рядом с комнатой, в которой он ночевал, была другая, куда несколько человек пришли отужинать, и ему послышалось, что они толкуют о литературе. Тотчас молодое воображение его создало из них общество мирных жителей, которые в тихой, безвестной доле своей посвящают вечера суждениям о предмете, который тогда исключительно занимал его.

Воспоминание об этом вечере <…> подало ему мысль библейским слогом написать нечто под названием „Видение в какой-то ограде“».

Это событие и лежало у истоков создания общества Арзамасских безвестных литераторов, в которое вошел и сам Блудов с прозвищем Кассандра.

Дальний родственник Державина и двоюродный брат драматурга Озерова, приятель Батюшкова, Жуковского, душеприказчик Карамзина (Блудов издал по завету историографа XII посмертный том «Истории государства Российского»), он получил блестящее образование, весьма близкое к классическому европейскому. Француз Ипполит Оже, познакомившийся с Блудовым в Петербурге, писал: «Я люблю вспоминать о моих тогдашних разговорах с Блудовым. Мне все казалось, что я еще в Париже: так хорошо знал он наш язык со всеми оттенками и особенностями, так свободно владел им… Память у него была изумительная: он говорил, как книга. Разговаривая, он всегда ходил по комнате слегка подпрыгивая, точно маркиз на сцене (персонаж комедии Реньера „Игрок“). Сходство было такое полное, что мне всегда чудилось, будто на нем шитый золотом кафтан и красные каблуки».

Блудов слыл записным остроумцем и образцом вкуса. «Твой вкус был мне учитель», — писал Жуковский в обращенном к Блудову посвящении поэмы «Вадим». Однако, естественно, его эстетические пристрастия устраивали далеко не всех: «Зачем слушаешь ты маркиза Блудова, — обращался к Жуковскому Пушкин, — пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса». Вяземский считал, что Блудов был главным представителем пуританской школы в русской литературе начала XIX века, во всяком случае, многие суждения графа носили явный отпечаток классической строгости. «Блудов, — передает в своих „Записных книжках“ Вяземский, — сказал о новом собрании басен Крылова, что вышли новые басни Крылова с свиньею и виньетками. „Свинья на барский двор когда-то затесалась“ и пр. Строгий и несколько изысканный вкус Блудова не допускал появления Хавроньи в поэзии».

Эстетический ригоризм оборачивался прежде всего против самого Блудова. Творческой энергии было у него мало. Он был более чиновник, нежели литератор, и служебная карьера ему удалась: товарищ министра Народного просвещения, министр Внутренних дел, президент Академии наук. Однако недостаток творческого потенциала ощущался и в его государственной деятельности. «Как в литературной среде Блудов рожден не производителем, а критиком, так и в делах государственных он рожден для оппозиции, — писал князь Вяземский. — Тут был бы он на месте и лицо замечательное. В рядах государственных деятелей он ничтожен».