К. Ф. Рылеев (1795–1826)

Все дети подполковника Федора Андреевича Рылеева и Анастасии Матвеевны Эссен умирали во младенчестве. 18 сентября 1795 года супруга Рылеева снова разрешилась от бремени. По старинному поверью, если дети в семье не живут, нужно пригласить в восприемники к новорожденному первого встречного. Когда ребенка понесли в церковь крестить, то первыми встречными оказались нищая и отставной солдат. Солдата звали Кондратий. В честь своего крестного отца и был назван маленький Рылеев.

Шести лет Рылеева отдали учиться в первый кадетский корпус в Петербурге. Он закончил его в 1814 году, отправился в действующую армию, получил чин прапорщика и в составе артиллерийской резервной бригады принял участие в заграничных походах: прошел Германию, Швейцарию, 8 дней провел в Париже. Париж он покидал преисполненный впечатлений от столицы мира и гордости за себя — несмотря на обольстительную красоту парижских красавиц, Рылеев остался незапятнанным и непреклонным.

По возвращении в Россию Рылеев со своей ротой был направлен в Острогожский уезд Воронежской губернии. Здесь он повстречался с Натальей Михайловной Тевяшевой, с которой и повенчался в 1819 году, выйдя в отставку.

В 1821 году Рылеев переехал в Петербург. Он служил в Санкт-Петербургской палате уголовного суда, активно занимался литературной деятельностью и состоял мастером масонской ложи Пламенеющей звезды. В 1823 году вступил в Северное общество декабристов.

Его стихотворения «К временщику», «Гражданское мужество», поэма «Войнаровский», знаменитые «Думы» принесли ему известность. Впрочем, не столько своими поэтическими достоинствами, сколько гражданским пафосом. Нравственный ригоризм, столь свойственный личности Рылеева, в его поэтическом творчестве проявился в полной мере. «Я не поэт, а гражданин!» — заявлял Рылеев. «Если не поэт, то пиши прозою», — отозвался на это Пушкин в одном из своих писем. Он, пожалуй, наиболее точно определил особенности рылеевских дум: «Все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из общих мест. Описание места действия, речь героя и нравоучение».

В Рылееве подкупали прежде всего нравственная щепетильность, сострадательность и пылкость характера. «Я не знавал другого человека, который обладал бы такой притягательной силой, как Рылеев, — вспоминал Никитенко. — Среднего роста, хорошо сложенный, с умным, серьезным лицом, он с первого взгляда вселял в вас как бы предчувствие того обаяния, которому вы неизбежно должны были подчиниться при более близком знакомстве. Стоило улыбке озарить его лицо, а вам самим поглубже заглянуть в его удивительные глаза, чтобы всем сердцем безвозвратно отдаться ему. В минуты сильного волнения или поэтического возбуждения глаза эти горели и точно искрились. Становилось жутко: столько в них было сосредоточенной силы и огня».

В нем действительно пылал огонь религиозного подвижника. Высший, духовный смысл он вкладывал в свою деятельность, а отнюдь не просто социально-политический. «Человек свят, когда соглашает поступки свои с делами Промысла, — писал Рылеев. — Человечество не имеет свободы воли. Усовершенствование есть цель, к которой стремится оно по предназначению Промысла; история всех народов служит тому неопровержимым доказательством».

«Он веровал, — писал о Рылееве Александр Бестужев, — что если человек действует не для себя, а на пользу ближних и убежден в правоте своего дела, то значит само провидение им руководит…»

13 июля 1826 года фейерверкер Соколов и плац-майор Подушкин вошли в камеру Рылеева. Идущий на смерть казался совершенно спокойным. Он закончил письмо к жене, отломил кусочек булки, запил водою, простился со своими тюремщиками. Благословил на все четыре стороны тех, кого оставлял здесь: жену, дочь, друзей, Россию… Потом сказал: «Я готов идти!»

Он прошел по коридору, тяжело бряцая цепями и громко обращаясь к запертым дверям тюремных камер: «Простите, простите, братья!»

Загрузка...