«Князь Шаликов был по происхождению грузинец, что обнаруживала и его физиономия: большой нос, широкие черные брови, худощавость», — писал Михаил Александрович Дмитриев.
Журнальный издатель и поэт, князь Петр Иванович Шаликов был заметной фигурой в Москве начала XIX века. Получив домашнее образование, он поступил на военную службу, участвовал в турецкой кампании, взятии Очакова, польской войне, вышел в отставку в чине премьер-майора и поселился в Москве. Он печатался в журналах, подражая Дмитриеву и Карамзину, которых избрал своими литературными учителями, позднее сам издавал журналы: «Московский зритель», «Аглая», «Дамский журнал». Он был популярен, но весьма своеобразно. Сентиментальный тон шаликовской лирики возбуждал насмешки и провоцировал эпиграммы. «Князь Шаликов, — свидетельствует Дмитриев, — был чрезвычайно известен и смешон своею нежностию, которой совсем не было в его характере; он был только сластолюбив и раздражителен, как азиатец; его сентиментальность была только прикрытием его эпикурейства. Он был странен и в одежде: летом всегда носил розовый, голубой или планшевый платок на шее. Его очень забавно описал поэт князь Вяземский:
С собачкой, с посохом, с лорнеткой
И с миртовой от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
И чуть звенящим кошельком,
Пустился бедный наш Вздыхалов
По свету странствовать пешком…
Его нежные бульварные похождения невообразимы! Иногда за это ему случалось попадать или в неприятные или в смешные приключения, которые не подлежат скромному описанию, но которые забавляли его современников».
Глава многочисленного семейства, отец дочерей, которых никак не удавалось выдать замуж, и неутомимый женский угодник, князь Шаликов, конечно, в первую очередь был своего рода достопримечательностью старой Москвы, неизменным атрибутом Тверского бульвара: «Мне сказывал Загоскин, — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — что во время малолетства случалось ему с родителями гулять на Тверском бульваре. Он помнит толпу, с любопытством, в почтительном расстоянии идущую за небольшим человечком, который то шибко шел, то останавливался, вынимал бумажку и на ней что-то писал, а потом опять пускался бежать. „Вот Шаликов“, — говорили шопотом, указывая на него, — и вот минуты его вдохновения».
И все же, по крайней мере, одно сочинение князя Шаликова заслуживает внимания. В 1812 году за недостатком средств Шаликов не смог уехать из Москвы и остался в первопрестольной столице, занятой наполеоновской армией. Результатом явилась книга «Историческое известие о пребывании в Москве французов». Когда впоследствии, как свидетельствует Дмитриев, граф Ростопчин призвал князя Шаликова для объяснения: «Зачем он остался в Москве?» — «Как же мне можно было уехать! — отвечал князь Шаликов: — Ваше сиятельство объявили, что будете защищать Москву на Трех Горах, со всеми московскими дворянами; я туда и явился вооруженный; но не только не нашел там дворян, а не нашел и вашего сиятельства!» — Еще забавнее: что он к этому прибавил по-французски: «Et puis j'y suis resté par curiosité!» (И потом я остался из любопытства).