Силуэты пушкинской эпохи

С. Н. Глинка (1776–1847)

«…Жил среди нас русский писатель, который во время оно проливал слезы, слушая „Семиру“ Сумарокова, и смеялся, слушая „Ревизора“ Гоголя. Он был современником и учеником Княжнина и одним из литературных сподвижников Карамзина. Он беседовал с Пушкиным и многими годами пережил его. Он известен с 1799 года и кончил свое земное и литературное поприще в 1847 году. Во все течение этих долгих годов он был преимущественно, беспрерывно и почти исключительно писатель и более ничего…

Во всех отраслях литературы оставил он следы свои. Русская сцена оживлялась в свое время его трагедиями, операми, драмами; в том числе „Сумбека“, „Наталья, боярская дочь“, „Михаил, князь Черниговский“, — памятны и поныне театральным старожилам. Он писал исторические сочинения, и между прочим „Русскую историю“ в 14 частях; выдавал жизнеописания, повести, стихами и прозою, поэмы… был издателем журнала „Русский вестник“», — писал П. А. Вяземский о Сергее Николаевиче Глинке.

Старший брат поэта Федора Глинки, Сергей Николаевич был известен как истый патриот: в 1812 году он первый записался в ополчение и заслужил славу «народного трибуна». «Французов, их воспитания, их образа мыслей терпеть он не мог, — вспоминал Михаил Дмитриев, — но по-французски говорил охотно и нередко… Он перевел на французский язык и напечатал первые томы „Писем русского офицера“ Федора Глинки».

Его бескорыстие, доброта и мягкосердечие были общеизвестны. Так, по свидетельству Михаила Александровича Дмитриева, на одном из благотворительных вечеров Глинка, не задумываясь, пожертвовал подаренный ему Александром I перстень с бриллиантом, поскольку денег при нем не оказалось. Он был, пожалуй, самым мягким цензором Николаевской эпохи, подписывал бумаги не читая, за что, собственно говоря, и пострадал.

В 1830 году он пропустил в печать стихи госпожи Тепловой, помещенные в альманахе «Денница», в которых усмотрели намек на казнь Рылеева. Глинку посадили на гауптвахту. Он перебрался туда со всем своим многочисленным семейством, привез фортепиано, принимал гостей, в коих не было недостатка. Навестить опального цензора приходила практически вся Москва. Глинку решено было перевести из Сенатской гауптвахты на Главную. Когда за ним пришел плац-майор, у Глинки уже была толпа гостей. Услышав приказ, Сергей Николаевич, как вспоминает Ксенофонт Полевой, сказал: «Приятно прогуляться по свежему воздуху! А приятелям проводить меня!» — прибавил он, обращаясь к своим гостям. «Фортепиано пойдут со мной под арест и туда: дайте мне людей перенести их!» — сказал он плац-майору. «Вскоре, — продолжает Ксенофонт Полевой, — началось шествие от Сената до Ивановской колокольни: впереди шел Глинка с плац-майором, вокруг них и позади — толпа гостей арестанта, которые несли кто кисет, кто трубку его, кто кружку и все остальное. Тут же несли фортепиано. Все это составляло невиданную процессию, не унылую, а веселую и смешную импровизированную комедию».

Глинка был замечательно образован. «Начитанность С. Н. Глинки, — замечает Дмитриев, — была удивительна! Он не только помнил все, что прочитал, но помнил наизусть целые места из Монтескье, Бекарини, „Наказа“ Екатерины, Руссо, Вольтера, Дидерота, Франклина, — одним словом, из всего, что ни читал».

«В последнее время жизни своей, — писал князь Вяземский, — когда, изнуренный недугами и пораженный слепотою, он не мог сам читать и писать, а слушал и диктовал, — он в минуты отдыха перечитывал наизусть красноречивые страницы любимых своих авторов. Он помнил и Руссо, который имел такое сильное и очаровательное влияние на воображение своих современников, и речи Мирабо, которые так сильно волновали умы, еще доверчивые и самонадеянные».