Силуэты пушкинской эпохи

Е. Ф. Розен (1800–1860)

Остзейский барон Егор Федорович Розен почти не знал русского языка, когда начал служить в Елизаветградском гусарском полку. Впрочем, он был человеком серьезного образования и большой начитанности. По свидетельству Юрия Арнольда, барон «имел глубоко-основательные познания в истории, в этнографии, в науке о древностях и был знаком с философскими учениями не только древнего мира, но и более новых и новейших эпох, от Декарта и Спинозы до Канта и Фихте включительно. А что касалось начитанности его в сфере европейской литературы, <…> то она была изумительна, как и память его». Он великолепно знал древние языки, а латынью владел настолько, что мог писать на ней стихи.

«Моими первыми любимейшими поэтами, — пишет Розен в своей автобиографии, — были Вергилий и Гораций; они жили со мною на берегах Дона и Волги, когда я начал служить в гусарах».

Российская глушь, отдаленные степные деревни, где часто приходилось стоять Елизаветградскому полку, несмотря на общение эстляндского барона с почтенными латинскими авторами, оказали на него сильное влияние. Участвуя в играх деревенской молодежи, слушая старинные сказки, народные песни, Розен, по собственному выражению, «неприметным образом всей душою обжился с духом национальным. Могу сказать положительно, — прибавляет он, — что в действительной жизни моей я ничего не встречал привлекательнее русской народной жизни, как мы находим ее вдали от столбовой дороги, в природном состоянии».

В 1835 году по рекомендации В. А. Жуковского барон Розен был назначен личным секретарем наследника престола — великого князя Александра Николаевича, в 1838–1839 годы барон сопровождал великого князя в его заграничном путешествии. Однако он отказался от легкой карьеры во имя любви к литературе, в 1840 году вышел в отставку, поселился в Петербурге, где и провел последние 20 лет жизни, занимаясь чтением и сочинительством.

Он печатался в «Дамском журнале» князя Шаликова, в «Московском телеграфе» Полевого, в «Отечественных записках» Краевского; писал стихи, трагедии, поэмы, повести, критические статьи. Сочинения его не имели особенного успеха, однако сам барон Розен был весьма высокого мнения о своих произведениях, в особенности ценя в себе талант драматурга. «Он, — пишет Иван Панаев, — очень наивно говаривал нараспев и с резким немецким акцентом: „Из всего немецкого репертуара, без сомнения, самая замечательная вещь, это „Ифигения“ Гете. Ее мог бы перевести только Жуковский и то только под моим руководством“. Раздраженный неуспехом на сцене своих драм и успехом Кукольника, барон Розен горячился, выходил из себя, доказывал, что он настоящий драматический поэт и что Кукольник не имеет ни малейшего понятия о драматическом искусстве…»

Из всех произведений барона Розена наибольший успех имело составленное им либретто к опере Глинки «Жизнь за царя», работу над которым передал Розену Жуковский. «Ему предстояло не мало труда, — пишет М. И. Глинка, — большая часть не только тем, но и разработки пьесы была сделана, и ему надлежало подделывать слова под музыку, требовавшую иногда самых странных размеров. Барон Розен был на это молодец: закажешь, бывало, столько-то стихов такого-то размера. 2-х, 3-х сложного и даже небывалого, — ему все равно, придешь через день, уж и готово…»

Из современников, пожалуй, лишь Пушкин снисходительно-благосклонно относился к поэтическому дарованию Розена, при этом действительно серьезно ценил познания барона в области искусства. Не случайно Пушкин думал написать теоретическое введение ко 2-му изданию «Бориса Годунова» в форме письма к Розену. «Горю нетерпением, — писал Александр Сергеевич барону, — прочитать вам предисловие к Борису; думаю для второго издания написать к вам письмо, если позволите, и в нем изложить свои мысли и правила, коими руководствовался я, сочиняя сию трагедию».