В черном списке

СЫН СВОЕЙ СТРАНЫ

Один из членов Клуба Ротари в Солсбери дал нам адрес шофера автобуса. Он хотел, чтобы мы познакомились с различными слоями общества. Когда-то шофер заведовал складом у нашего знакомого из Родезии. Во время войны оба были в одном звании и участвовали в сражении под Тобруком. Между белыми пионерами не существовало классового различия.

У меня было несколько адресов, полученных от членов Клуба Ротари, ранее живших в Южной Африке, но потом эмигрировавших на север. Район, который принимал меня как стипендиата Ротари, включал Центральную Африку и северные области Южно-Африканского Союза. Было запланировано турне; я должен был прочитать в городах Трансвааля доклады о том, как международное сознание строит мосты между инакомыслящими людьми, а также о нейтралитете и экономическом процветании Швеции. Но когда стали известны мои статьи, Клуб отменил эти любезные приглашения, и в Южной Африке членство в Клубе Ротари уже не служило мне ключом, открывавшим двери домов белых.

Поэтому многими из рекомендательных писем мы побаивались воспользоваться. Но шоферу мы позвонили, и он пригласил нас в гости. Звали его дю Плесси — одна из самых обычных гугенотских фамилий. Автобус вез нас через части города, названий которых я не знал. С крыши автобуса, где мы сидели, я видел забор вдоль железной дороги, темные окна контор, швей, склонившихся над своими машинками. Остановка у кафе с открытой дверью, ветчина и яйца, чай, горчивший в то утро. На одной из стен афиша методистской церкви: «Не испытывай страха, не бойся! Сегодня утром с проповедью выступает…»

Белая деревянная вилла дю Плесси находилась под горой, недалеко от обсерватории. Она скрыта от взоров посторонних. Когда мы пришли, нас угостили кофе с горячей сдобой. Мы пробыли в этом доме недолго. Виллем дю Плесси начал говорить о своем товарище, с которым они вместе участвовали в египетской кампании.

— Не могу понять, почему он переехал в Южную Родезию? Страну еще более скверных кафров, чем Союз. Должно быть, напал на золотую жилу.

На щеке след от пореза бритвой, лоб изрезан морщинами, волосы разбросаны по огромному черепу, глаза холодные, голубые. Жена хозяина беспрерывно удивлялась, как нам удалось найти их дом.

— Редко, кто не заблудится в Иоганнесбурге. А отыскать нас…

Ее волосы, выкрашенные в каштановый цвет, уложены пучком на затылке — как они, должно быть, были уложены у жен первых колонистов.

Вилла супругов дю Плесси обставлена с непогрешимым изяществом. На стульях ткань с яркими цветами, каких в жизни не встретишь, огромная лампа с изогнутыми стеклянными лепестками, две картины: на одной изображен морской пейзаж, на другой — наивная уличная сценка конца прошлого столетия. Мейч-стрит в Иоганнесбурге. На улице солдаты в красных мундирах и толстые, с седыми бакенбардами мужчины в черных пальто, с акциями в руках. Картина дышала самодовольством тревожной жизни первых пришельцев.

Госпожа дю Плесси проследила за моим взглядом:

— Сейчас это выглядит по-другому.

— Да так никогда и не было, — сказал ее муж. — Фантазия художников.

— Акции и солдаты, — заметил я, — этого и сейчас хватает.

— Все не так, как должно быть, — пожаловался Виллем дю Плесси. — Мы пришли сюда в XVII веке. Раньше кафров. Мы были первыми.

На столе лежали «Ди Фадерланд» и «Дагбрек».

В этих газетах можно прочитать самую отборную ложь о том, что народ банту пришел в Южную Африку позднее белых. Кто первым к мельнице прищел, говорят буры, тому и муку молоть первому.

Что же господин дю Плессн получил от своего раннего прихода в Африку?

Его отец, рассказал дю Плесси, владел большой фермой в Трансваале; там росли цитрусовые и маис. Землю поделили между девятью сыновьями. Всем нельзя было прокормиться на ней в тяжелые предвоенные годы.

Дю Плесси один из тех, кого называют «белыми бедняками». Сейчас ему сорок пять, он водитель муниципального автобуса, и следовательно, в дальнейшем ему обеспечена пенсия. Зарабатывает он 900 крон в месяц. Со сверхурочными и надбавками получается до 14 тысяч крон в год. Эта сумма не облагается налогом: у него двое детей. Черная горничная получает 95 крон в месяц и питание два раза в день; она работает десять часов, а три часа тратит на дорогу из локации и обратно. Но это еще сносно: в Южной Родезии можно нанять слугу за 50 крон в месяц.

Дю Плесси разошелся и начал рассказывать о работе профсоюзов. Раньше работодатель имел право нанимать за ничтожную плату африканцев, а белый оставался за бортом.

— Затем в это дело вмешался министр труда. Теперь он может любую профессию или специальность подвести под закон о расовой границе. Гуманный человек де Клерк. Мы обычно ходим слушать его выступления.

Виллем дю Плесси знает, как трудно приходится бедняку в Южной Африке. Он обеспокоен тягой африканцев к знаниям, энергией, с которой они стремятся приобрести самостоятельность. Он радуется, что африканцам, а не белым запрещено бастовать. Если белый рабочий почувствует угрозу со стороны своего черного коллеги, он практически может уволить его. Раньше в Южной Африке таких гарантий не существовало.

Белый никогда больше не должен испытывать бедности.

Во время разговора он гладил по голове своего шестилетнего сына. Мальчик пришел домой из детского сада. Он был бледным и хрупким. На лице выделялись лишь большие глаза. Тихий, почти до апатии, он производил впечатление ребенка не от мира сего.

Приходилось только удивляться, как могут трудовые законы некоего де Клерка защитить его на жизненном пути. Дочь играла на улице. Через дверь в ее комнату мы видели лишь богатую коллекцию миниатюрных пакетов из-под корнфлекса, слоеных сахарных пирожков, воздушной пшеницы.

Госпожа дю Плесси с беспокойством направилась к радиоприемнику, как будто она не смела больше слушать речи своего мужа. На нас полилась органная музыка из какой-то бурской церкви. Монотонная и грубая, она увела нас прочь от ярко расцвеченных тканей к пустынному бескрайнему морю: пояс западных ветров, Тристан-да-Кунья. Гугеноты бежали от притеснений в Европе, чтобы создать новый мир — строгий и прекрасный.

— Бывали ли вы на мысе Кап? — спросил я. — Там, где вы когда-то высадились на этом материке?

— Нет, — произнес дю Плесси, — мы не очень любим ездить. Правда, у нас есть автомобиль, но, знаете, когда работаешь шофером… кажется, что двигаешься достаточно.

— Никто из нас никогда не видел моря, — заметила жена. — Я не считаю случая, когда ты был на войне.

В ее взгляде мы заметили упрек, и какая-то часть ее таинственности исчезла. «Почему мы ни разу не путешествовали? — казалось, спрашивала она. — Почему мы все время живем здесь на плоскогорье? Почему мы видим в черном списке все только на картинках? Ведь для этого много фантазии не требуется. Почему дю Плесси, потомок пионеров Африки, сдался?»

Многочисленные рядовые дю плесси поднимали «южноафриканскую целину», они вложили свою лепту в экономику и политику Южной Африки. А сейчас словно этого ничего и не было. Его дети ходят в школу. У сына кашель. Он стал кашлять сразу же после рождения. Ничего опасного. Но всегда что-то не ладится. Иного и нечего ждать. Или можно ждать?

— Дети не просятся к морю? — спросила Анна-Лена.

— Об этом никогда не заходило речи, — ответил муж, и протяжный акцент языка африкаанс еще сильнее почувствовался в его английском.

Остальные члены семьи молчали. Им о многом приходилось молчать. Раскинувшееся вокруг плоскогорье — для них своеобразное море. Но здесь, у подножия обсерваторской горы, они даже не могут представить себе спокойной морской зыби, уходящей за горизонт.

— Конечно, мы ездим на празднества первых пионеров, — заметила осторожно жена. — Побывали даже в Претории.

— Там чувствуешь себя так, словно ты слился со всем, что происходит в Южной Африке, — улыбнувшись, сказал муж.

Я понял, что мы непреднамеренно заставили их насторожиться. Для единственного важного — Южной Африки — мы посторонние. Они буры, а мы иностранцы.

Здесь друзья собираются поиграть в кегли или бильярд, выезжают в парк на воскресные пикники — и так день за днем, год за годом. Они носят имена дю Плесси, Бота, Янзен и Лоу и являются рядовыми людьми без положения в обществе, но они охраняют нечто ценное — миф о Южной Африке.

Они орудие бога в пригороде Иоганнесбурга. А посему они не жеманятся ни перед кем. Все, кто приходят извне, — для них чужие, и учиться у них нечему. Соблазны внешнего мира их не привлекают. Покинувший проторенную дорогу становится предателем.

Их праотцы шли на север и вспахивали новые земли. Их судьбы стали историей Южной Африки. А внуки их внуков превратились в патриотов, которые ничего не испытали. Они принимают на веру все, что рассказывают им близкие. Законы о труде Яна де Клерка навсегда усмирили кощунственные притязания кафров и предоставили регламентированный покой тем белым, у которых исчез дух пионеров.

— Нам нужны эмигранты, — миролюбиво заявил Виллем дю Плесси. — Мы сильны, но нас не так уж много. Однако эмигрантов следует подвергать испытаниям: либералы не должны проникать к нам. И никаких славян. Как-то приехали сюда поляки. Они оказались грязными и ненадежными. Итальянцы неряшливы и доверять им нельзя. Французы нечистоплотны и ленивы.

— А вы разве в некотором роде не француз?

— Французы выгнали нас, и мы были вынуждены обосноваться здесь, — ответил он. — Они преследовали кальвинистов.

— А что вы скажете о шведах? — поинтересовался я.

— Для Южной Африки они подойдут, — заверил он. — Еще немцы и голландцы — народы, которые трудятся не покладая рук и никогда не теряют своих качеств.

Супруга хозяина вытащила из печки жаркое. Бэкон, яйца, поджаренный картофель, помидоры. Не хотели бы мы пообедать с ними? Нет, мы должны идти.

— Мужу вечером на работу. Поэтому обед у нас сегодня рано.

Дю Плесси вновь вернулся к вопросу об эмигранттах.

— Самое плохое — это то, что европейцы, когда подумаешь, тоже чужие для нас, хотя они и белые.

Это открытие удивляло его: ни черные, ни белые не были настоящими южноафриканцами. Нельзя прийти откуда-то из другого мира и нельзя уйти в никуда. Черные представляют собой не людей, не творение бога, а лишь угрозу. За ними идут иностранцы, либералы и англичане. Им тоже отводится место в мифе о Южной Африке, который он охраняет у бильярдного стола в субботний вечер и во время церковной службы в воскресное утро. В центре — избранники божьи, окруженные государством язычников.

До сих пор мне не приходилось встречать человека, столь просто разделявшего людей на группы и нации. Это был апартеид в его исконном значении: раздел. То, что разделил господь, не должны объединять люди. Это касается не только подлых кафров — они давно уже отброшены в сторону. Дю Плесси ставили под сомнение всех, кто не были бурами.

Именно поэтому столь удобен апартеид духовно. Он позволяет взваливать вину за все печали и несчастья на другую расу или группу. Он уничтожает чувство индивидуального различия. Все, кто не с нами, — наши враги.

— Останьтесь, пообедайте с нами! — вновь обратилась к нам госпожа дю Плесси. — Обед сейчас будет готов. Должны же вы что-нибудь поесть!

Нет, к сожалению, у нас не осталось времени. Они были любезны потому, что мы белые и друзья его прежнего шефа, с которым он вместе сражался под Тобруком. В разговоре мы не упомянули обстоятельств нашего отъезда из Родезии.

Мы попрощались с молчаливым удивленным мальчуганом. Было приятно побывать у них, и мы, вполне естественно, высказали на прощание комплимент в адрес Южной Африки. Здесь встречаются разные люди, заметили мы. Виллем дю Плесси был польщен, поскольку мы произнесли это как похвалу.

«Он тоже жаждет всего, чего ему не удалось добиться», — подумал я. Какой он представлял себе жизнь до того, как было разделено имение отца — этого мы не знаем. Но думаю, что буду прав, если предположу, что он никогда не увидит моря. За ним не приедет автобус и не отвезет его на берег. Море со всех сторон, за исключением одной, граничит с неизвестным, к которому дю Плесси совершенно равнодушны.

Он рад комплиментам, которые мы высказываем в адрес Южной Африки. Надеемся, что он еще долго будет жить и встречаться со многими «настоящими людьми», с теми, кто первыми пересекли море и обосновались здесь. Это он рассматривает как родовую наследственность, несмотря на то, что миллионы людей не похожи на него и не говорят на его языке. Его мечты вознеслись над Южной Африкой. Южная Африка — это он сам.