В черном списке

ГОЛУБОЙ ЭКСПРЕСС

Самую длинную поездку по Южной Африке — 1000 миль за одни сутки — мы совершили на экспрессе, окна вагонов которого не открывались. Мы ехали в мягком купе голубого экспресса, который курсирует между Иоганнесбургом и Кейптауном.

Все было голубым в этом комфортабельном поезде: подушки, стены и пол. Несколько красивых фотоснимков мест, по которым поезд не проходит. При помощи различных кнопок пассажир может вызвать цветного слугу, который принесет вам газеты, писчую бумагу, подушку и карты. Металлическое тело поезда обтекаемой формы; мы неслись с легким шумом, будто подводная лодка.

Кондиционированный воздух делал нас независимыми от окружавшего климата. В такой упаковке мы проехали мимо станции Орландо, где черные женщины стояли в очереди перед окошком билетной кассы. В нескольких местах около железной дороги мы видели кладбища африканцев. В песке и гравии стояли маленькие кресты и камни с надписями, сделанными от руки. Проходящие паровозы покрывали их сажей и копотью. На могилах были разбросаны осколки стекол, чтобы ловить лучи солнца.

Из вагон-салона с коктейль-баром мы любовались проносящимся мимо ландшафтом — маисовые стебли в парадном строю вдоль дороги кирпичного цвета. Ветер играл в желтой траве, разнося ее семена во все стороны. Столы в вагоне-ресторане накрыты словно для праздника; вина и пять блюд самого высокого, даже для белых, качества. За нашим столом сидел мужчина, мы перекинулись с ним несколькими словами. Около одной из станций, где на перроне рабочие укладывали в штабеля шкуры животных, поезд замедлил ход. Темная женщина с накидкой в полоску, скорчившись, сидела в углу. На руках у нее был грудной ребенок. Я подумал, сколько же манящих огней и фруктовых ваз пронеслось мимо нее.

Мы уже покончили с тремя блюдами, а наш сосед все еще не затрагивал туземную проблему. Это заставило меня насторожиться: в Центральной Африке мы не встречали ничего подобного. В Родезии нам редко встречались белые, которые не были бы согласны с методами управления страной. «Приказывай, сэр Рой, мы твои агнцы, ты наш пастырь», — так написал тогда в газету «Родезиа геральд» какой-то читатель. Так они показывали свою лояльность к новому отечеству: никакой пропасти между властью и белым населением. Поэтому от Родезии остались мрачные впечатления — это страна однообразных энтузиастов, Южной Африкой легче заинтересоваться. Здесь встречаются разные люди.

Мужчина напротив нас миролюбиво положил руки на грушу.

— Забот у нас хватает. В конце концов, единственное, чем мы мотивируем наше пребывание здесь: мы пришли сюда первыми.

— И даже не это, — заметила Анна-Лена.

— Есть лучшие мотивы, — сказал я. — Если бы первый пришелец получил право на территорию, вы бы до сих пор довольствовались лишь западной частью Капской провинции.

— Ну, ну, — произнес мужчина добродушно. — Откуда вы это взяли?

Ведь каждый белый ребенок постоянно читает об лом в школьных учебниках. Популярная брошюра, которая дается пассажирам прибывающего парохода или самолета, тоже рассказывает об этом. Мы, белые, пришли первыми! Министр иностранных дел Доу постоянно повторяет это в ООН, словно это истина.

— Когда люди в начале нашего столетия писали исторические произведения, престиж еще не играл такой роли, — заметил я. — Они не скрывали португальских документов.

Профессор Моника Уилсон из Кейптауна, самый известный антрополог страны, в «Reaction to Conquest» и в других книгах пыталась довести эти факты до публики, но они слишком неприятны для Южной Африки.

Еще до XVI века предки племени сото жили в Трансваале и на территории Оранжевого Свободного Государства. Зулу и коса остановились здесь, направляясь на юг. Коса, тембу и другие племена, прежде чем перебраться на побережье, жили в восточном Григуаленде и Натале. Португальцы встретили банту в 1554 году к югу от реки Умтата. В 1686 году поселения коса и тембу встречались даже на юге Капской провинции, в районе нынешнего Ист-Лондона.

— Как бы там ни было, но мы сейчас здесь, и нам это по душе, — любезно и невозмутимо заявил мужчина.

Мы проехали Потшефструм. Красная земля, отражаясь в предвечернем небе, делала его также красным. Ветер переносил клубы красной пыли. Повсюду следы эрозии. Пустыня наступает на юг. Во время дождей реки наполняются первозданным перегноем, он стекает в болота и мелкие озера на низменностях и осаждается там на дно. Побережье воссоздает землю Африки, которую смывают волны океана.

Мы вернулись в купе и занялись непрочитанными газетами.

Число читателей английских ежедневных газет примерно раз в пять больше, чем газет буров, в которых новостей бывает меньше. Мы углубились в сенсации апартеида, убийства, преступления против морали. Я записал несколько высказываний в прессе, сделанных людьми, которых мы надеялись увидеть в Кейптауне. Нынешний министр юстиции, Франсуа Эразмус, занимавшийся тогда вопросами почты и телеграфа, предупреждал в парламенте:

— Я хочу сказать людям, посылающим статьи за границу и чернящим Южную Африку, пусть они не ждут, что их писанина будет всегда доходить до места назначения.

Кэс Грейлинг. Также из выступления в парламенте:

— В Южной Африке есть два злых духа: принцы церкви, так называемые пасторы, — не что иное, как политические агитаторы, открыто проповедующие мятеж… и презренная английская пресса, не останавливающаяся ни перед убийством, ни перед саботажем… Если бы мы смогли заставить южноафриканскую английскую прессу помолчать хотя бы четыре месяца, мы сделали бы Южную Африку совершенно другой.

Я получил урок в Южной Родезии и ничего не писал, пока мы находились в стране.

Проводник приготовил нам постели, но заснуть мы не смогли. Стало вдруг необыкновенно жарко. Мы позвонили проводнику вагона. Может быть, нарушена система кондиционирования воздуха? Нет, просто женщину в соседнем купе трясет лихорадка. Разве ей не помогут одеяла? Мы можем предложить свои. На ней и так уже целый десяток. Мне пришлось встать и порыться в карманах брюк.

— Постарайтесь предпринять что-нибудь, — сказал я, кладя нечто твердое и холодное в его ладонь.

Спустя мгновение стало прохладнее. Взволнованные голоса, сигнал, а затем снова жара. Мы уставились на проклятый вентилятор на потолке. Мы готовы были повернуть кран экстренного торможения поезда, разбить окно и выскочить в кусты. На улице царил живительный холод. Наша самая жаркая ночь в Африке.

В коридоре температура такая же. Пассажиров не видно. Может быть, они хотели остаться герметически упакованными, чтобы не видеть ни слабых отблесков костров на плато, ни рощ, ни перелесков, которые обозначались на горизонте. Их не интересовало, куда их везли, за них смотрели вперед шарообразные глаза паровоза.

Ночь тянулась невыносимо долго. Мы не могли сомкнуть глаз. Поезд остановился на узловой станции Фортин-стримз; здесь ответвляется дорога на Врибург, столицу древней республики Стеллаленд, которую Георг V в 1934 году возвратил Союзу. До Врибурга несколько десятков миль. В районе этого города, где среди немногочисленных населенных пунктов на карте выделяется название Парадайс (Рай) находятся некоторые из наиболее нашумевших концентрационных лагерей для политических заключенных.

Затем мы остановились в Кимберли. Самые богатые в мире россыпи алмазов окружают город. Перед глазами запрыгали цифры, говорящие о прибылях крупных рудничных компаний за последние десятилетия, с которыми мне удалось ознакомиться раньше. «В Южно-Африканском Союзе ежегодно выплачивают на акцию: «Ferriera Estat» — 278 % в течение 15 лет, «Premies Diamond» — 367 % в течение 23 лет. Фирма «De Beers» никогда не выплачивала менее 80 % на обычную акцию, а и 1951 году она выплачивала 200 %. Четыре крупнейших медных рудника в Северной Родезии выплачивали в пятидесятых годах от 37 до 200 %» (данные взяты из книги «Skinner Mining Yearbook», Лондон). Большая часть доходов, которые получают ЮАС и Северная Родезия от своего экспорта, вывозится в виде товаров.

Спустя несколько часов после того, как поезд пересек реку Оранжевую, мы наблюдали восход солнца над Карроо, областью, которая граничит с пустыней. Необъятное пространство, почти однообразное по своей расцветке: вереск, травы с толстыми листьями, высасывающими из земли влагу, — зеленое, желтое, коричневое. Дюны да низкие острые горные кряжи сопровождали нас миля за милей, стада баранов бродили от одной вересковой заросли к другой, легко можно было вообразить, что где-то лежит Мертвое море.

Далеко между песчаными холмами иногда мелькали воинственные фигуры с растопыренными руками-крыльями: ветряные мельницы, говорившие о том, что здесь живут люди. Но единственными жилищами, которые мы видели, были низкие желтые дома из гофрированного железа. Здесь ютились семьи пастухов, которые пасли овец, принадлежащих крупным концернам. Вдоль железной дороги изредка встречались дома путевых обходчиков. Из них выходили женщины с детьми на руках и смотрели, как проносятся мимо и исчезают вдали голубые экспрессы.

Поле гороха, бак с водой, белье на веревке и зажимы для белья, напоминающие торчащие кверху хвосты ласточек, протоптанная тропинка, которая кончается через несколько метров… Больше никаких следов человека.

Как только открылся ресторан, мы направились туда. Там было прохладно. На завтрак ананас, каша, баранья котлета, хлеб и мармелад. После Бофорт-Веста мы проезжали мелкие пустынные станции с огромными белыми плакатами вперемежку с туристической рекламой на дощатых заборах: «Коммунизм несет рабство». Официант наклонился ко мне и прошептал:

— Сегодня в голубем экспрессе едет министр транспорта Схуман.

Имя этого самого крайнего из экстремистов Националистической партии он произнес с почтением. Мы не искали случая поговорить с Беном Схуманом, хотя нас подмывало пожаловаться на систему кондиционирования воздуха.

Плато Карроо закончилось за рекой Toy. Над низменностью собирались тучи. Между выщербленными пологими горами тянулись плантации винограда. Листья виноградника по-осеннему красные; на станциях появился новый плакат: «Алкоголь сначала ударяет в голову, потом в ноги».

Ближе к морю пошел дождь. В белый дом фермы одним концом упиралась радуга. Другой конец ее терялся в небе: может быть, фермер умер и его душа брела сейчас по этому мосту. Так говорится в старых голландских сказках.

Когда мы прибыли в Кейптаун, нас выпустили из голубого экспресса, и мы вдохнули воздух, более влажный и более пахучий, чем в Иоганнесбурге. Министра транспорта увезли в черном автомобиле с вооруженной охраной. Мы взяли такси и отправились в гостиницу.