В черном списке

УТРО В ТРАНСВААЛЕ

На рассвете африканец, сторож гаража, открыл нам дверь, мы сели в машину и выехали из Иоганнесбурга. Накануне Вилли Косанге дал нам адрес фирмы на Майн-стрит, где продавались подержанные автомобили, и мы за небольшую плату взяли напрокат зеленый форд «Префект». За машину платили посуточно, поэтому мы хотели наиболее целесообразно использовать время, ибо в нашем распоряжении было только два осенних дня.

Два ночных сторожа, сидя на краю тротуара, играли в кости. На углу Ловедей-стрит на нас чуть было не налетел подметальщик улиц, ехавший на велосипеде. В западной части неба прямо перед нами были еще видны последние звезды, а в здании «His Majesty’s Building» уборщицы уже зажгли свет. Проехав по знакомым улицам, мы покинули пустынный центр города.

Мы разбудили собак в Вредедорпе, но индийский ребенок, спавший у двери дома, не проснулся. Из Коронейшенвила, нового поселения для цветных, в сумерках у подножия терриконов было видно кладбище для людей смешанной расы, густо уставленное крестами.

На лугу стояли забытые карусели и несколько ларьков. Многие семьи держали на своих участках кур, которые тихо копошились в загончиках, обнесенных сеткой.

Через Софиатаун и Ньюклэр мы проехали при свете фар. Там уже многие встали до рассвета, обеспокоенные тем, не окажется ли какая-либо из шестидесяти четырех страниц паспорта не в порядке, не опоздать бы на работу на фабрику, где изготовлялись консервы и упаковывались в целофан чулки, не оказаться бы без работы к вечеру, не остались бы голодными дети.

Некоторые встали рано, чтобы разогреть кашу и кофе. Их еще не держат ноги, а глаза слипаются от сна; женщины, снимавшие с веревок белье, вряд ли заметили нас. Со стопками чистого белья на голове или под мышкой им нужно идти в город, в дома белых. Около местного магазина несколько собак рылись в пустых ящиках из-под овощей.

В разрушенной части Софиатауна люди спали на голых фундаментах домов. Некоторые разбили палатки среди разбросанных кусков штукатурки, но большинство закутались в одеяла и лежали скорчившись, тесно прижавшись друг к другу или вытянувшись прямо, как гороховые стручки. Мы увидели старика с повязкой слепого на рукаве. Он спал на голой земле. Рядом с ним спала женщина, а среди камней спали дети. Какой-то человек сидел, уперев подбородок в колени, и смотрел прямо перед собой, то ли задумавшись о чем-то, то ли в состоянии прострации. Было только восемь градусов тепла, и ветер нес песок в глаза проснувшимся.

В это время бульдозеры уже кончают работу и уезжают. Как-то раз они прибыли в десять часов вечера и работали до часу ночи. Спавшие жители поднялись, собрали пожитки, и меньше чем за час их дом был превращен в руины. Восемь семей остались бездомными. В Софиатауне дома сносятся, как правило, зимой.

Уолтер Сисулу рассказал нам, как он, вернувшись со скамьи подсудимых с процесса, на котором его обвиняли в государственной измене, не нашел своего дома. Он был снесен. Муниципалитет и Организация банту по реконструкции заявили, что их задача состоит в том, чтобы сносить дома, а не доставать жилье для нуждающихся. Но африканцы, которые ограничены в свободе передвижения и вынуждены зарабатывать на пропитание, не имеют ни времени, ни возможности искать жилье в перенаселенном Иоганнесбурге.

Мы были всего в восьми километрах от здания муниципалитета, но добропорядочные белые обычно ничего не знают о людях, спящих на земле в Софиатауне. Они там никогда не бывают, а газеты преуменьшают значение подобных событий: двадцать разоренных индийцев, которым пришлось искать приют в храме хинди, должны были бы быть более предусмотрительными.

Власти знают, что для африканцев Софнатаун — сим «вол свободы. Но эта свобода кажется большей, чем есть в действительности. Ибо это не локация, а открытый район, где население может иметь землю, арендовать и покупать ее свободно другу друга, и его улицы не безымянны.

Мы покидали Софиатаун, когда солнце только показалось из-за горизонта. Позади нас, на фоне светлеющего неба, виднелись силуэты черных телефонных столбов, словно виселицы, возвышающиеся над домами.

Мы ехали на север от крупных локаций мимо чуть видневшегося вдали Мидоулендза, а навстречу мчались рейсовые грузовики и африканцы на велосипедах. Дорога шла вдоль железнодорожной насыпи, на которой раскачивались белые цветы. Но вокруг них не вились насекомые — была поздняя осень.

Мимо прогрохотал паровоз с большими цистернами, наполненными водой. Это был тихоходный поезд, мотавшийся туда-сюда по пустыне. Б окнах четвертого класса сплошь черные лица — это на работу в шахты направлялись жители Ньясаленда. Они проехали через Родезию и Бечуаналенд и делали пересадку в Мафкинге. С первыми лучами солнца они должны прибыть в город золота и в зале ожиданий стоять, пока не явятся агенты по найму рабочей силы и представители комиссии «Нейтив лейбор» для Родезии и Ньясаленда. Грамотные успеют за это время перечитать объявления для неевропейцев, а затем их всех на грузовиках доставят в бараки, где они будут жить в одиночестве, оторванные от остального города.

Через несколько лет они возратятся домой, после того, как смогут собрать деньги на дорогу в Ньясаленд и еще немного на все остальное, но их взгляды изменятся от соприкосновения с миром белых. Многие оставили на родине жен и невест, некоторые — детей, а остальные были слишком молоды, когда направились в путь. Но самые старшие пробыли на шахтах уже двенадцать лет, и их дети, оставленные у озера Ньяса, успели забыть отцов.

Проехав шахтерские города Родепорт и Крюгерсдорп, мы остановились около только что открывшейся сельской лавочки. Торговец варил на газовой плите кофе в эмалированном кофейнике. Было свежо, и он включил нагреватель, работавший тоже на газе. Затем он убрал несколько больших буханок и кусков хлеба с прилавка, толкнул ногой молочный бидон, осмотрелся и помедлил секунду, раздумывая, как к нам обратиться.

— Сэр? Мадам?

Мы купили бутылку сидра и одну из спрятанных им буханок хлеба. Он сунул деньги в ящик, записал сумму на большом листе бумаги. Затем с внезапным удивлением посмотрел на нас:

— Иностранцы?

— Да.

— Здесь давно не крашено, — пробормотал он извиняющимся тоном. — Кроме того, я не вставил стекла в рамы. Откуда?

— Из Швеции.

Он повернулся и начал что-то искать на полке.

— Анчоусы в соусе из омаров из Греббестада, — выговорил он с трудом. — Поставщик двора.

Он протянул нам банку, крышка которой была готова лопнуть от брожения.

— Здесь у нас никто не ест такое. Хотите взять? Бесплатно.

Он хмуро улыбнулся и повесил несколько колбас на крюк.

— Как идет торговля? — спросил я после того, как мы поблагодарили его.

— Не настолько хорошо, чтобы кто-нибудь захотел купить эту лавочку. Сюда мало кто заходит. Вы сегодня первые покупатели у меня. Знаете, сколько я держу лавочку открытой? С семи утра до восьми вечера.

Тринадцать часов в день! Можно подумать, что я индиец…

— Но вы же сводите как-то концы с концами?

— Сводить концы с концами, в каком смысле? — Спросил он и внезапно прекратил разговор.

Мы свернули на небольшую дорогу, которая, видимо, вела к ферме, но нигде не было видно человеческого жилья. Мы уселись в пышной траве, среди бурых растений, похожих на хмель. Вокруг нас простирались пастбища, кукурузные поля и аллеи, которые вели неизвестно куда. Здесь, в глубине Трансвааля, банка с анчоусами, когда мы ее проткнули, зашипела как змея. Мы поели хлеба, запили его сидром. Над нами на голой ветке эвкалипта сидела сизоворонка, и ее оперение поблескивало как неяркий ночник. Было восемь часов утра. Так прошел наш завтрак.

Мы исследовали русло речки, сухое и потрескавшееся; корявые ивы и заросли купыря словно сторожили течение воды. Осы и скорпионы спрятались на зимнюю спячку между камнями и в трухлявых деревьях. Не было видно никакой живности, кроме кролика, величиной с футбольный мяч, который замер при нашем появлении, а затем бросился бежать в сторону горы Витватер и исчез из виду.

По мере нашего продвижения на северо-восток почва становилась все менее плодородной, поселки встречались все реже. Здесь, на африканском высокогорном плато, простиравшемся до самого Судана, нам изредка встречались огромные камни. Одни из них походили на глыбы, свалившиеся из космоса, другие — на детские головки, на которых скульпторы забыли высечь лица. В этой местности людям легко будет вступить в контакт с пассажирами «летающих тарелок», и нам очень хотелось, чтобы в Южной Африке приземлилась неизвестная армия из космоса и вызвала такой ужас, который заставил бы объединиться белых с черными.

Но за этими скалами, когда-то, до разделения на белых и черных, жили бушмены, которые высекали свои силуэты на камнях, и тем самым положили начало искусству.

Снова появилась железнодорожная линия на Бечуаналенд, и дикие голуби, которые, говорят, появляются здесь только тогда, когда желтеет кукуруза, собрались в стаи вдоль путей и отгоняли мелких птиц. На крыльце зеленого дома, перекрашивавшегося множество раз, стояла цветная девочка и вытрясала коврики, настолько изношенные, что была видна основа. На коньке крыши над ее головой безостановочно вращался флюгер.

Девочка вскоре вышла на солнечный свет и положила коврики на перила. Мы не видели рядом других домов и не знали, живет ли она в этом доме со своей семьей или только прислуживает у белой семьи. Она наклонилась вперед и посмотрела из-под грейпфрутового дерева на железнодорожный путь и дорогу, по которой мы ехали. Казалось, она задумалась над тем, не ждут ли ее другие занятия где-нибудь вдали от этого высохшего сада, скрипа ветряного насоса и ожидаемого сезона дождей,