В черном списке

ЦЕНА ЧЕЛОВЕКА

— Мы с радостью приветствуем посещение нашей страны иностранцами, — сказала полная пожилая женщина. — Мы были в городе и смотрели на принца Бернарда. Он помахал нам рукой, совсем как белым людям. Подумайте только, если бы Елизавета и Филипп захотели приехать к нам сюда!

Она показала на свою семнадцатилетнюю дочь и неожиданно добавила:

— Она ждет ребенка. Я уже давно говорила ей, если ты проводишь время с мальчиками, то чтобы ты ни делала, все равно будет ребенок. А если ты принесешь домой ребенка, то, истинный бог, я убью и тебя, и его. Но в один прекрасный день мне пришлось забрать мою дочь от ее тетки в Ланге. Она не осмеливалась прийти домой. Она, конечно, получала от своих ухажеров губную помаду, пудру и тому подобное, чего я не могу ей дать. И вот, я вяжу одежду для малыша.

— Мама такая добрая, — прошептала девушка.

Мать и дочь были первыми людьми, с которыми мы завязали разговор в Виндермере — наиболее известных трущобах Южной Африки. Принц Бернард, конечно, не видел этих трущоб, хотя проезжал мимо них по дороге из Кейптауна в Иоганнесбург. Он не смотрел в ту сторону, так как его внимание удавалось отвлечь прекрасным ландшафтом на противоположной стороне дороги.

Что такое Виндермере? Пустынная, болотистая местность. Сараи, сделанные из обрезков жести. Дождевая вода в огромных лужах, покрытых тиной. Летом дети обжигаются о листы железа, которыми обиваются стены. Зимой дождь и морской ветер опрокидывают крошечные домики. По обе стороны от Вортреккерроад, границы южного района города, протянулось крупнейшее в Кейптауне кладбище.

Виндермере — это единственный мелкий колодец для 15 тысяч жителей и самая большая по сравнению < другими городами смертность от дизентерии и туберкулеза.

Виндермере — это старая женщина, которую я видел но утрам. Ноги ее опухли от ревматизма. С тяжелым узлом выстиранного белья она проделывала долгий путь до автобусной остановки.

Виндермере — это горькое кофе, подслащенное порошковым молоком. Старая женщина в кровати, оставшаяся без работы. Дочь, которая начинает свой рабочий день в половине пятого утра и в двадцать лет выглядит как тридцатилетняя женщина.

Виндермере — это А. Д. Мэтьюз, стойкий начальник социального управления, грохающий в бессилии кулаками по столу; «Иисус Христос один накормил мир пятью ячменными хлебами и двумя рыбами. Здесь 95 процентов населения живет ниже уровня «обеспеченности хлебом». Пол-литра молока в день спасли бы этих детей с раздувшимися животами, недоразвитыми конечностями и экземой».

Виндермере — это курица, бегающая на коротких ножках вокруг чугунов, кружась около своей смерти, и вечерняя молитва женщины: «Боже милосердный, я ведь знаю, что ты есть! Почему твоей милости не может быть немножко больше?»

Виндермере — это стены, сделанные из ящиков из-под сахара и оклеенные газетами. В холодные ночи, когда дуют западные ветры, дети решают кроссворды на «обоях» и читают сообщения о событиях в мире, ощущая боль в шее.

Виндермере — это два малыша, кроватью для которых служит старый чемодан без крышки. И есть люди, которые вдруг застывают при виде вас, потому что в городе, полонившим их, все дышит скрытой угрозой. И нужно заговорить с ними, расшевелить их, похлопать их по плечу, чтобы они внезапно засмеялись и что-нибудь сказали.

— Ни в Персии, ни даже в Индии нет ничего подобного, — сказал один турист мистеру Мэтьюзу.

Виндермере будет снесен, половина его уже снесена. Никто уже больше не пойдет за водой к луже, ни один гость не будет больше содрогаться при виде нищеты. Союз не позволяет своим гражданам жить подобно животным.

Но тот, кто потревожит эти лачуги, совершит преступление, поскольку для многих эти ветхие стены служат домом в широком смысле слова. Хижины будут разрушены, и вместе с ними будут разрушены населяющие их семьи.

Виндермере сносится не потому, что он является позором для людей, а потому, что людям там удается выживать. Этот город, который представляется посетителю как скопление доведенной до крайности нищеты, — одно из немногих мест в стране, где африканец «незаконно» может иметь свою семью, и поэтому жить в радости. Виндермере был спасением от голода, ветхие стены его домов давали возможность женам быть вместе со своими мужьями, молодым — встречаться, а детям воспитываться под присмотром своих отцов.

Уничтожение Виндермере произойдет на основе 10 параграфа свода законов о городах — Urban Area. Наряду с законом о паспортном режиме эти законы являются самым бесчеловечным орудием белых против африканцев. Согласно им, ни один африканец, проживающий на законном основании в каком-либо городе, не имеет права самовольно поселять у себя свою жену и детей. Ни один африканец не может претендовать на право дальнейшего проживания в каком-либо городе, если он не проработал у одного и того же работодателя в течение десяти лет или если он не проживал на одном и том же месте в течение пятнадцати лет.

Почти никто в Виндермере не отвечает этим условиям, которые дали бы ему право оставаться в нем. В пятидесятых годах они прибыли из разрушенной резервации, построили свои лачуги и выплачивали высокую ренту за землю. Они жили в условиях удивительно высокой морали и чистоты, ибо те, кто вырвался со дна, не могут не желать жить по-человечески.

Это Гарри Люгбане, имеющий жену и восемь детей. У него две комнаты, оклеенные вместо обоев страницами из журналов, с потолками, залатанными линолеумом. В их жилье пахнет свежевыстиранным бельем, которым завешены все веревки. Единственная книга, которая у них имеется, — это Библия с переплетом, похожим на спрессованные листья табака.

Гарри работает в гараже в Кейптауне и получает 35 крон в неделю. 12 крон уходит на квартплату, а 3 — на поездки в город к месту работы. На питание, лекарства, школьные взносы и т. д. остается 20 крон. К этому следует добавить, что старший сын — инвалид и не встает с постели. У него есть свое одеяло; мать и одна из дочерей имеют общее одеяло, а шесть остальных детей также обходятся одним одеялом. Гарри спит в верхней одежде на доске, которая кладется на песчаный пол. В тот день, когда мы посетили их, утром было пять градусов тепла, а младшие дети были одеты только в нижние рубашки. Но они казались довольно крепкими. Лишь двое детей умерло в младенческом возрасте.

Гарри глубоко огорчен:

— Самое худшее уже позади. Сейчас мы даже перестали прислушиваться по ночам, прислонившись ухом к двери.

Гарри приказано покинуть Виндермере одному, без жены и детей. Ему 57 лет. Последние двадцать лет он работал в гараже, но несколько раз в связи с болезнью был вынужден оставлять работу и по выздоровлении наниматься к другому лицу. Ему приказано выехать в резервацию, находящуюся за тысячу километров отсюда. Он родился в тех местах, но не был там около тридцати лет. У него нет там ни одного знакомого человека, и он не смеет надеяться, что ему будет выделен клочок земли. Власти посадят его на грузовик и просто увезут туда.

Наника, жена Гарри, одетая в голубое платье, молча сидит на низкой скамейке и смотрит на нас, двух белых, взглядом, который я и не знаю как растолковать. На 3/4 она африканка, на 1/4 белая, и она, так же как и ее дети, отнесена к разряду цветных. Их не отнесли к тому низшему разряду, к которому причислен их отец, и поэтому они не могут последовать за ним, если бы даже он был в состоянии их обеспечить. Они до самой смерти будут «развиваться по своим собственным линиям» в отдаленной резервации.

А куда деться им? Где жена найдет работу? Что будет с трехлетним малышом и старшим сыном инвалидом? А дочка, которой сейчас пятнадцать лет, сумеет ли она выйти замуж, или должна будет стать проституткой? На эти вопросы ответа нет, поскольку единственное, чего требует государство от Гарри, — это забыть все: детей, жену, дом.

Из гаража он привез несколько ящиков, поставил их на песок, и они начали укладывать в них его немногочисленные личные вещи.

Через несколько лачуг от этого дома, на одной из песчаных улиц, которые в Виндермере называются авеню, Мозес Мтека начал ломать свой дом. Он делает это по рекомендации властей, чтобы придать всему большее подобие добровольности. Днем раньше его жена и двое детей были высланы в резервацию, находящуюся в восточной части Капской провинции. Сам он будет вывезен в коммунальные бараки для одиноких в Ланге, в нескольких километрах от Виндермере. Забота об африканцах приводит к разрушению домов, а параграф 10 — к разрушению семей.

— Знаете, что сказала мне жена вчера перед расставанием? — спросил Мозес. — Она сказала, что белые, должно быть, настолько богаты и красивы, что семейная жизнь им ни к чему.

Он обещал жене высылать половину своего заработка, чтобы дети могли продолжать ходить в школу и получить такое воспитание, которое, может быть, когда-нибудь освободит их от бедности и принуждения, если только дети, получающие в сутки лишь порцию холодной маисовой каши и бобов, вообще в состоянии приобрести какие-либо знания. Ибо в Южной Африке отсутствие свободы порождает бедность.

В то время как Мозес складывает в кучу листы железа, другие дети играют возле социального управления Мэтьюза. Те из них, которые не ходят в школу, а только копаются в поисках съестного в коммунальных помойках, могут приходить сюда, драться, играть и петь. Одно еврейское общество женщин организовало ясли, где примерно сотне детей, часть из которых находится на грани смерти, дают пищу и одежду, а матерям тем самым предоставляется возможность уйти из дома и работать. Престарелым выдают пять завтраков в неделю по 10 эре за завтрак. Они приносят с собой жестяные банки и тарелки и часами ждут, пока освободится место за длинным столом. Пищу готовят бесплатно женщины из Виндермере.

Там имеется также небольшая клиника, которая в значительной степени содержится за счет средств, получаемых от устройства карнавалов студентами Кейптаунского университета и от сбора пожертвований щедрых родителей. В этой клинике студенты проходят медицинскую практику. Другие либеральные зажиточные группы также занимаются благотворительностью в трущобах, но ни одна международная организация не принимает участия в этой работе. Красный Крест, КФУМ, Ротари и организация скаутов придерживаются расовых различий и не допускают цветных на свои конференции сотрудничества.

Из Виндермере, где нет домов выше двух метров, видны белые здания Кейптауна, в том числе отель на побережье, где отдыхающие греются в лучах собственного оптимизма, получают самые роскошные в мире завтраки и находятся под защитой полиции. Комната на одного человека с окном, выходящим во двор, в лучшем отеле Кейптауна стоит в день 37 крон, то есть столько же, сколько в этом городе обычно зарабатывает африканец за неделю. А в здании, расположенном еще выше, на Столовой горе, заседает парламент.