В черном списке

ПЛЕННИКИ В СВОЕЙ СТРАНЕ

Что происходите людьми в Виндермере и других «незаконных» частях города?

Большинство семей разрушается: женщины и дети отправляются обратно в резервации, мужчины — в мужские бараки и на работу на предприятия города. Уже в 1957 году только из Кейптауна было выслано 4000 женщин, сейчас эта цифра увеличилась более чем в два раза.

Но там имеется также большая группа «перемещенных лиц», которым не разрешается поселяться в городе, но у которых вместе с тем нет родственников, друзей или каких-либо связей в резервациях. Многие из них больные старики и старухи, неспособные заработать себе на жизнь. Около 15 тысяч таких лиц живут в сараях лагерей для переселенцев в Ньянга-Весте. Переселение— но никто не знает куда.

В Южной Америке в условиях мирного времени создается то, что в Европе возникло в результате двух мировых войн: перемещенные лица, лагеря для переселенцев, которые становятся постоянными, разрушенные семьи, дети, которые не находят своих родителей.

Те немногие семьи, которые отвечают условиям, предъявляемым параграфом 10 — пятнадцатилетнее проживание на одном месте или десятилетний стаж работы у одного работодателя, помещаются в локации Ньянга на Кап Флатсе, в двадцати километрах от центра. Проезд туда на автобусе обходится в 52 кроны в месяц, то есть более четвертой части зарплаты многих людей. Чтобы пройти из Ньянга в расположенный в нескольких километрах Ньянга-Вест требуется особое разрешение. Африканец должен получить это разрешение в конторе инспекции, но, чтобы попасть туда, нужно пересечь поле, отделяющее контору от жилищ. Он подвергается риску быть арестованным уже по пути в контору, т. к. не имеет того разрешения, за которым направляется.

Коммунальные дома имеют железные крыши и тонкие кирпичные стены без дверей между комнатами. Летом в них жарко, как в духовке, а зимой холодно, как в холодильнике. Некоторые выехали из этих домов и построили лачуги из железных бочек, закрыв щели линолеумом. Ветер, дующий с залива Фалье, проносится над песчаными дюнами и часто по утрам заметает двери домов песком, так что жителям приходится выбираться через черные ходы или через окна.

Многие жители перевесили двери за свой счет с тем, чтобы они открывались внутрь, а также настлали полы. Но в большинстве домов полы песчаные, хранящие вековую грязь. Известный медик направил пробу этого песка, который изобиловал инфекциями и паразитами, в правительство, к тем, кто занимается вопросами гигиены. Они ответили: «Докажите, что этот песок из Ньянга!» Сами они отказались посетить это образцовое поселение для африканцев в Кейптауне.

Мужчин, которые не отвечают условиям параграфа 10, но которые представляют собой хорошую рабочую силу, поселяют в огромные бараки для одиноких в Ланге. Они спят на цементных плитах, часто по 24 человека в одном помещении; матрацы они должны покупать сами. В Ланге насчитывается 26 тысяч жителей, из которых 18 тысяч мужчин — одиночки. Две трети из них женаты, но их жены высланы в резервации с тем, чтобы работоспособность мужчин могла использоваться наиболее эффективно, а в свободное время они были далеки от соблазнов.

Ланга — наиболее опрятная из локаций, которые мы видели. В один из вечеров мы посетили эту локацию вместе с Рандольфом Вигне из журнала «Контакт» и говорили с надзирателем, мистером Роджерсом. Африканцы стояли в очереди, чтобы уплатить квартплату и тем самым избавиться от полицейской облавы следующей ночью.

— Ланга — спокойная часть города, таких драк, как в Иоганнесбурге, здесь никогда не бывает, — сказал мистер Роджерс. — Как вы знаете, у нас есть свои трудности, связанные с приспособлением жителей к местным условиям, но мы стараемся решать эти проблемы наиболее гуманно.

Я вспомнил его слова, когда название Ланга в марте 1960 года стало известно всему миру. На газетных фотографиях были видны распростертые на земле тела убитых африканцев и военные самолеты, пикирующие на дома. Из Ланги в Кейптаун направилась 30-тысячная мирная демонстрация. Вокруг локации простирается «буферная территория», представляющая собой болотистую низменность, и полицейские смогли без труда окружить локацию, а затем ходили из дома в дом и согласно изданному правительством бесчеловечному параграфу 97 избивали всех, кого они встречали в этот «день бича» 4 апреля 1960 года.

Мы посетили добродушного африканца Кробси, работавшего в канцелярии локации. Он жил в небольшом стандартном домике, был примерным холостяком, имел патефон и горку с фарфоровыми фигурками кошек. Он казался довольным. Я запомнил его особенно потому, что он вдруг закрыл глаза и произнес следующую речь:

— Я хочу, чтобы ты, Рандольф, понял, как я рад, что ты привел сюда этих посетителей из отдаленной части нашего общего мира. Ты хотел показать им, как мы, африканцы, живем, и ты привез их в мой скромный дом холостяка. Я с радостью готов принять их и сохраню память об этом, как доказательство нашей дружбы.

После речи он вздохнул с облегчением. Мы были взволнованы и прослушали подряд несколько африканских джазовых пластинок.

Около одного из бараков мы встретили двух официальных «холостяков». Мы заговорили об их «проблеме приспособления». Один из них работал в доках, его жена и сын первенец жили в резервации. Он не мог посещать их, пока не кончится его контракт. Если бы он покинул Кейптаун, вместо того чтобы возобновить контракт, ему не разрешили бы вернуться назад. Кейптаун был закрыт для африканцев, которые приезжали из других мест. Но, живя в резервации или работая на белой ферме, африканец не мог содержать свою семью. Сейчас же он посылал домой часть своего заработка. Он находился в западне. Он считал, что лучше вообще не видеть свою семью, чем видеть, как она голодает.

Одиночество хуже, чем неурожай и град. Далеко от своих родных мест живут мужчины, не имея ни собственности, ни денег. А в резервациях находятся тысячи молодых женщин, которые становятся «вдовами» в двадцатилетием возрасте; они видят своих мужей лишь каждый второй год, рождают каждый второй год детей и каждый четвертый год хоронят их. Случается, что муж дает знать о себе письмом, в котором иногда вложена купюра, а чаще содержащим жалобы на то, что его последние деньги пошли на уплату штрафа за то или иное нарушение паспортного режима. Дети забывают отцов.

Женщины с детьми сотнями ходят по бурым холмам, собирая топливо. Они вспахивают поля на волах, в одиночестве собирают урожай на зиму, пасут овец, для того чтобы дети могли ходить в школу. Им приходится вести домашнее хозяйство и заниматься воспитанием. Они живут в резервациях, где на каждого трудоспособного мужчину приходится по восьми женщин, где плотность населения достигает 125 человек на квадратный километр, где некоторые дети никогда не видели настоящего молока. Правительство же жалуется на примитивные методы ведения сельского хозяйства.

Может ли женщина когда-нибудь приехать к своему мужу в Кейптаун? Только тогда, когда у ней в паспорте стоят печати, а их она обычно не может получить, даже если тяжело больна. Она может пробраться в город без разрешения. Но как она туда приедет? На всех железнодорожных станциях запрещено продавать билеты африканцам, направляющимся в крупные города Союза пли в пригородные районы, если не будет предъявлено разрешение государственного чиновника.

Единственной возможностью для большинства женщин остается прибегнуть к помощи людей, которые обычно толкутся около станций и рынков. Иногда ей удается устроиться на грузовик, но этот риск стоит денег. Иногда кто-нибудь продает ей фальшивый паспорт. Но сведениям газеты «Africa South», такой паспорт стоит около 300 крон. Не у многих женщин имеется такая большая сумма. А торговцы паспортами люди черствые. Если женщина привлекательна, то она, продав свое тело, может снизить цену до 100 крон. Женщина может пойти на это ради желания еще раз в своей жизни увидеть мужа. Но когда она попадает в город, каждая минута их встречи становится нарушением закона. Таков апартеид.

Правительство при помощи апартеида стремится очистить белую Южную Африку (85 процентов территории всей страны) от постоянно живущих африканских семей. Осуществление этого плана началось с Капской провинции под предлогом защиты цветных от конкуренции африканцев и белых — от конкуренции цветных.

Ланга — апартеид в истинном смысле слова, образец ближайшего будущего: рабочие, которые имеют право переезжать, но которые не могут жить нигде, кроме резервации, где они обречены на голодную смерть. Поэтому они вынуждены работать у белого человека, чувствуя себя чужими в своей стране. Пока они молоды и сильны, они нужны в бараках, этих постоянных военных лагерях. Одновременно им внушают, что они находятся там по милости любезного чиновника и это просто счастье, что им разрешают зарабатывать на жизнь. На вопрос, не лишают ли африканцев элементарного человеческого права жить вместе со своими женами, Б. Р. ван Вейк, член парламента от националистов, заявил: «Африканец в городе зарабатывает недостаточно для того, чтобы содержать семью. Мы должны прежде всего проследить за тем, чтобы он мог жить как человек».

В один прекрасный день приходит документ со штампом пункта регистрации женщин в Ланге или какой-нибудь другой конторы, и те, кто его получили, задают себе вопрос, увидят ли они еще когда-нибудь друг друга, или же их жизнь будет протекать в бесконечном монотонном одиночестве. Они ничего не могут сделать. Над ними господствует узаконенное зло бюрократии со своими казуистическими параграфами. Семейная жизнь африканцев угрожает жизненному уровню белых и их расовой чистоте.

Когда думаешь об этих людях, страдающих в резервациях, и о судьбах десятков тысяч людей, живущих в Кейптауне, невольно возникает вопрос, как можно мириться с этим? Когда мы были в Ланге, там жило 8000 человек. Сколько же осталось сейчас? Ланга хотели сделать сплошным бараком для «холостяков». Имеется много способов умертвить человека, и Южная Африка выбрала самый эффективный.

Приближается день, когда, как предсказывал член парламента, представляющий африканцев, Л. Б. Ли-Варден, нельзя будет увидеть ни одного черного ребенка, играющего на улицах Ланга. Но приближается также день, когда виновные за это преступление сядут на скамью подсудимых.