В черном списке

ГОСПОДИН И РАБ

На следующее утро после нашей поездки по стране газеты были полны новостей о принудительных работах на фермах. Молодой адвокат Иоел Карлсон доказал, что принудительные работы не имеют под собой законного основания, и ему удалось привлечь к суду нескольких фермеров. Мы узнавали названия районов, расположенных на запад от Иоганнесбурга, встретили название места, где недавно ели на лоне природы и наблюдали плотный столб пыли над маисовыми полями.

Позвонил наш друг, английский журналист, и посоветовал нам посетить бюро труда на Маркет-стрит. Мы пришли Туда в начале дня. Поток сотен африканцев взбирался по лестнице. Мы увидели, как безграмотные люди дотрагивались до карандаша чиновника в знак того, что уполномочивают его подписать контракт, которого они не понимают. Люди отдавали себя в рабство сроком до шести месяцев, о чем они чаще всего даже не догадывались. Считается, что они «согласились добровольно» отправиться на фермы.

— Что вам здесь нужно? — грубо оборвал нас белый чиновник, видимо, раздраженный сегодняшними газетами. — Иностранцам нечего здесь делать, убирайтесь! У этих кафров нет денег, чтобы заплатить штраф. Мы даем им шанс реабилитировать себя честным трудом.

Вот факты:

1 миллион 250 тысяч африканцев ежегодно осуждаются за так называемые мелкие проступки, в большинстве случаев за нарушение паспортных законов. Причем в статистике не учитываются те тысячи африканцев, которые не предстают перед судом, а направляются прямо на фермы. Каждый африканец-мужчина, из тех, кто живет в городах, может рассчитывать по меньшей мере на один арест в течение года. Кто-то перешел через улицу, чтоб купить сигарет, и оставил паспорт дома, кто-то опоздал на автобус, и его задержали на улице после одиннадцати часов вечера. Всех задержанных на улицах Иоганнесбурга направляют в бюро — если они безработные, если у них нет разрешения на пребывание в городе или имеются неоплаченные налоги.

Паспортные законы необходимы для того, чтобы обеспечивать африканской рабочей силой фермы, пользующиеся дурной славой. Фермеры — самая крепкая опора правительства. Правительственная программа работ на фермах — результат совместного труда полиции, администрации по делам банту и отдельных фермеров.

Паспортные законы сейчас распространяются и на женщин старше шестнадцати лет. Официально сообщалось, что женщины ссылаются на принудительные работы, особенно в страдную пору. В это время количество арестованных в городах значительно возрастает. Белые благотворители иногда заботятся о детях, остающихся без присмотра.

Согласно статистике департамента тюрем, в 1957 году на принудительные работы было сослано 58 199 312 африканцев (мужчин). В феврале 1958 года в Риверсдале В. Р. Верстер, генеральный директор тюрем, говорил: «Департамент тюрем превратился в пересыльный пункт для крестьян от Лимпопо до мыса Кап».

В последнее время принудительные работы рационализированы. Сейчас создан Кооперативный союз фермерских тюрем (Farmer’s Prison Cooperative Societies). Вместо того чтобы держать рабов на фермах под замком, их владельцы строят общую тюрьму. Заключенные прибывают из бюро труда в какой-нибудь близко расположенный город, их размещают и кормят в такой тюрьме, а по утрам выводят на работы на близлежащие фермы. Сейчас в Союзе насчитывается 26 таких тюрем и строятся новые.

Адвокат Иоел Карлсон говорил:

— Африканец часто не в состоянии заплатить штраф даже в один или два фунта стерлингов. Контора Туземного комиссариата в Фордсбурге — настоящий рынок работорговли, куда фермеры обращаются с просьбой прислать рабочих. Автомобиль с живым грузом немедленно выезжает на место. Семьям об этом ничего не сообщают.

Ссылаясь на закон о неприкосновенности личности (Habeas corpus Act), Карлсон вынудил некоторых фермеров согласиться, чтобы на суде свидетелями выступили сами рабочие. В июне 1959 года, когда мы находились в ЮАС, несколько таких дел разбиралось в верховном суде. Вот дело Нельсона Ланги, работавшего дворником иоганнесбургского городского управления. Его брат разузнал, что он находится на одной из ферм в провинции Беталь. Из судебного протокола:

«Судья Румпф. Что с вами произошло?

Нельсон. Около трех часов, когда я должен был кончать работу, ко мне подошли несколько переодетых в гражданское платье полицейских. Они сказали мне: Паспорт».

— Где вы находились, когда они подошли к вам?

— Я был на улице и шел в барак, где жил.

— Они потребовали ваш паспорт?

— Да. И я ответил: «У меня нет с собой паспорта. На работу мы паспорта не носим». Они сказали: «Ты арестован! Я сказал: «Вот бляха с моим рабочим номером, а вот метла, которой я пользуюсь на работе». Они ответили: «Какое нам до этого дело. Марш в машину!» Я влез в грузовик.

— Что произошло дальше?

— Грузовик поехал по улицам. Полицейские арестовывали людей, как они арестовали меня, и грузили их в машину. Ночь мы провели в Регентс-парке. На следующее утро нас повезли в Иоганнесбург. Свою метлу я оставил в Регентс-парке. Нас доставили в старую паспортную контору Иоганнесбурга, сделали перекличку и сообщили, что нам дадут работу. Тогда я сказал: «Я не хочу работы, у меня она уже есть». Они сказали: «Это нас не касается. Ты получишь работу…» В четверг нас погрузили на машины и отправили в Бсталь».

Пауль Антони. Цветной. Из заявления суду:

«Вместе со многими другими меня привели к белому чиновнику, контора которого находится около полицейского участка Винберг. Он разделил нас на две группы: одна должна была отправиться в тюрьму, другая — на фермы. Я попал в группу на фермы, видимо, потому, что у меня не было паспорта. Я протестовал и сказал чиновнику, что я цветной и не имею паспорта. Он мне ответил, чтобы я закрыл рот, и добавил, что, поскольку я не умею молчать, меня задержат на более долгий срок, чем всех остальных, и пошлют на фермы не на шесть, а на двенадцать месяцев. Чиновник стал что-то писать и сказал мне: «Вот тебе двенадцать месяцев». Полицейский, африканец, схватил мою руку и силой заставил сделать отпечаток большого пальца на бумаге».

Случай из тысячи таких же: Джеймс Садик исчез из дома в Иоганнесбурге, оставив жену и двоих детей. У него была хорошая работа. Через полгода жена узнала от одного бежавшего африканца, что Садик находится на одной из ферм в Трансваале. Из его рассказа:

«Ночью нас, человек шестьдесят, запирали в каком-то зале. С субботнего вечера до утра в понедельник мы все время были под замком. Пол цементный, никакого света, целые армии вшей. Нас мучила жажда. По воскресеньям кормили червивым мясом, в остальные дни — кашей. Ее варили по понедельникам в железных бочках, она остывала, становилась твердой, как камень, так что ее можно было нарезать брусками. Мы питались ею всю неделю».

Его товарищ Джордж Дубе продолжает рассказ Садика:

«Днем над нами стояли надсмотрщики с плетьми в руках. Их было девять, и охраняли они шестьдесят рабочих. Особенно они нападали на новичков, и те вынуждены были отдавать им одежду и ценные вещи. Они брали у рабочих мотыги и ими били новичков по ногам, чтобы они не смогли убежать. У меня на голове, да и на всем теле, сохранились шрамы от ран, так же как у других рабочих.

Однажды на ферму прибыл парень по имени Джон. Он из того же района Иоганнесбурга, что и я. На третий день пребывания на ферме Джона дубинкой забил насмерть один из надсмотрщиков. Они положили тело на грузовую тележку и отвезли в тюрьму, в которой нас запирали на ночь. Утром в воскресенье мне вручили молоток и гвозди и приказали собрать доски, чтоб сколотить для него гроб. Я сделал гроб, мы положили тело, и я присутствовал на его похоронах. Закопали его в поле, там много могил таких же «умерших».

Свидетельство Дубе заставило полицию вскрыть могилу и извлечь гроб. Оказалось, что этот человек был одним из многих, умерших от побоев. «Форма воспаления легких, от которой умирают рабочие на фермах, имеет весьма странные симптомы, — сказал один старик, которому удалось бежать, — она оставляет шрамы на спине».

Под влиянием судебных процессов даже видные газеты стали высылать на фермы своих корреспондентов. Стало известно, что девочек и мальчиков, которым исполнилось десять-двенадцать лет, продают фермерам. Некоторые фермеры сжигают их документы, чтобы воспрепятствовать побегу, другие совсем не кормят их, чтобы заставить расходовать заработанные деньги (50 эре в день) в магазине фермы. Многие договариваются с полицией, чтобы та направляла мнимых преступников прямо к ним, а не в суд.

Ежедневно в городах Южной Африки по полицейским участкам бродят матери и спрашивают:

— Где мой сын? Где моя дочь?

Полицейские качают головами или бормочут: «Далеко», некоторые говорят что-то о трудовых лагерях для безработных. Один из таких лагерей, которым гордится департамент тюрем, находится на ферме Лейкоп. Но и оттуда вырываются свидетели. Лот Мотсоениане попал туда еще в школьные годы и рассказал, как белые стражи били заключенных по головам, когда те завтракали, отбирали у них пищу и бросали ее поросятам, как его мучила такая жажда, что он вынужден был пить поду из луж, в которых стояли и работали заключенные.

Южноафриканский союз женщин выступил с протестом против Лейкопа, и на ферму для проверки была выслана комиссия. Генри Колисанг писал, что заключенные были тут же переведены в более просторные камеры, тюрьма заново покрашена, вооруженные стражи исчезли, а заключенных предупредили, что тот, кто скажет что-либо порочащее доброе имя фермы, получит еще пять лет. Комиссия приехала и нашла, что все обстоит хорошо.

Однажды, когда Колисанг еще находился в лагере, застрелили беглеца. Заключенных выстроили, чтобы показать им убитого; его окровавленная рубашка долго висела на виду, а охранники говорили: «Так будет со всяким кафром, который попытается бежать».

Один журналист из газеты «Санди диспетч», выходящей на английском языке, наблюдал работу африканцев, от зари до зари копающих голыми руками картофель. Над ними стояла стража с винтовками и кнутами. «Я предпочел бы умереть, чем жить в Южной Африке в качестве чернокожего. Это жизнь без надежд, без права, без оплаты труда, без будущего. Это апартеид. Хижина дяди Тома по сравнению с этим — волшебная сказка, о которой можно только мечтать».

Фермеры в Южной Африке, а значит, и экономика, и благосостояние страны зависят от дешевой рабочей силы. 40 процентов всей пахотной земли в Союзе занято посевами маиса, а урожай маиса убирают только руками. Африканца влечет к себе город с его высокими заработками. Белые фермеры, вместо того чтобы поднять механизацию работ, потребовали от государства обеспечить их на сезон уборки принудительной рабочей силой и одновременно принять такие законы, которые запретили бы уход постоянных рабочих с ферм. Так и произошло.

Обычный сельскохозяйственный рабочий, лишенный права голоса и профсоюзов, до недавнего времени имел лишь одно оружие: угрозу уйти к другому фермеру. Сейчас националисты работают над постановлением, которое отбирает у двух с половиной миллионов сельскохозяйственных рабочих возможность когда-нибудь сменить профессию. Когда африканец нанимается на работу к фермеру, он обязан предъявить паспорт, в котором должна быть пометка, что его отпустил прежний хозяин. Принимать на работу дезертира — преступление. Новым работодателем может быть лишь фермер в той же провинции. Города для сельскохозяйственных рабочих африканцев закрыты.

Сельскохозяйственный рабочий полностью во власти фермера: тот может заставить его работать шестнадцать часов в день, запретить ему встречаться с людьми, запретить его детям учиться в школе, ходить в церковь. Согласно закону о регулировании труда туземцев (Native Labour Regulation Act), африканец совершает преступление, «если пренебрегает работой, отказывается подчиниться какому-либо законному требованию, или, говоря о своем работодателе использует выражения, унижающие последнего». Таким образом, африканец не имеет права протестовать против нечеловеческого обращения с ним.

Если сельскохозяйственный рабочий умирает или теряет работу, его жена и дети лишаются законного права жить где-либо в Южной Африке. Им запрещается находиться в городах, а также в районах с белым населением (85 процентов территории страны), если глава семьи там не работает. Они не имеют права находиться даже в резервациях, если не родились там. Где бы они ни находились — они нарушители закона.

Многие оказываются в замкнутом дьявольском кругу. Они не в состоянии заработать на жизнь в резервации и лишены права находиться в районах с белым населением. Они не нарушают закона, только когда сидят в тюрьме или находятся на принудительных работах.

Правительство смотрит на африканца, как на эмигранта, вынужденного искать работу в мире белых, как на существо, которому разрешается находиться в этом мире, пока требуется его труд.

Едва ли найдется другая страна с таким высоким уровнем промышленного развития, где сельскохозяйственные рабочие жили бы на положении полурабов, а государство само бы являлось поставщиком рабочей силы для фермеров. Принудительные работы — это лишь одна сторона режима, который без дешевого труда не смог бы существовать. Три миллиона белых, охраняемые ужасными законами насилия, наслаждаются плодами расового гнета.