В черном списке

УГРОЗА БЕЗОПАСНОСТИ

Коммунист — это самое распространенное ругательство в Южной Африке. Министр юстиции Франсуа Эразмус сказал: «Коммунистами я считаю всех, кто пытается вести борьбу против государства». Это определение охватывает даже некоторых самых ярых противников коммунизма. Но, несомненно, коммунисты в Южно-Африканском Союзе есть, а «Нью Эйдж»— газета, более всего походящая на их орган.

Спустя день после собрания Конгресса мы посетили редакцию этой газеты. Она расположилась в нескольких комнатах здания «Progress Buildings», Комиссионер-стрит, 154. Скромность служила ей защитой. Здесь работали люди различных рас: индийцы, цветные, белые и африканцы. За короткий период пребывания в Южной Африке мы повидали примеров естественного сотрудничества между расами гораздо больше, чем за целый месяц, проведенный в Родезии. «Нью Эйдж» никогда не замалчивает скандальных случаев. Официально она не принадлежит никакой партии, но рисуемая ею картина Южной Африки имеет мало общего с версиями белой прессы.

Мы поздоровались с присутствующими. Маленький человек посмотрел на нас с подозрением, а две дамы с еврейскими именами любезно посоветовали нам быть как дома. Мы иностранцы, следовательно, не шпионы. В комнату вбежал африканец. У него за ухом текла кровь. Видно было, что его кто-то отделал.

— Эй, Лу, где ты пропадал?

— Делал репортаж в Марока.

Он проскочил в туалет. В Южной Родезии я совершил бы преступление, позволив африканцу воспользоваться туалетом в моем доме. Так же это воспринимается здесь. Встреча с людьми, которые считают естественным нарушать законы апартеида, нас приободрила.

Уже само существование газеты «Нью Эйдж» нарушало эти законы. За достоверность сведений о нападениях на африканцев она пользовалась уважением даже среди журналистов, критически относящихся к ее взглядам. У этой газеты имелись корреспонденты во всех уголках страны. Но ее отличало и другое: на странице международных новостей преобладали новости, полученные от коммунистических агентств печати.

Редактором газеты была тридцатитрехлетняя Рут Фёрст. Клуб «Юниор Лефт Бук», который она посещала в детстве, превратил ее в социалиста. Здесь девочки и мальчики беседовали о разложении капитализма. Во время крупной забастовки шахтеров в 1946 году, когда африканцы впервые обратились за помощью к коммунистам, полиция разгромила газету «Гардиан», как называлась в то время «Нью Эйдж», и Рут стала бороться вместе с африканцами. В течение девяти лет своего редакторства в иоганнесбургской «Гардиан» Рут Фёрст освещала в печати такую Южную Африку, о какой не знали даже либералы: избиения, каторжные работы, департации, жестокое обращение с людьми, приводившее к смертным исходам, и тысячи других трагедий. После этого неведение перестало быть удобной ширмой.

«Гардиан» была запрещена, но газета стала выходить под названием «Нью Эйдж». В апреле 1960 года газета была окончательно закрыта, а сотрудники арестованы или сбежали.

Рут и ее муж, адвокат Джо Слово, едва ли замечают, что «белый мир» исключил их из своего круга и объявил им войну. Европейцы, подобные им, оказывают на африканцев влияние, совершенно непропорциональное их количеству. Знаменателен уже сам факт их существования. Топот шагов полиции безопасности часто нарушает их покой.

Многие африканцы считают, что, поскольку белые не живут в локациях и не работают в одинаковых с ними условиях, они могут лишь симпатизировать африканцам, не больше. Но «процесс о государственной измене» свел белых и черных в одной тюрьме. Рут Фёрст и Джо Слово были среди обвиняемых, а в 1960 году их снова бросили в тюрьму. Так люди с другим цветом кожи выступают вместе с африканцами в общей борьбе.

Коммунистическая партия (основана в 1921 г.) едва ли оказала какое-либо воздействие на Африканский национальный конгресс, но она научила отдельных африканцев дисциплине, преданности великой цели, духу единства. Долгое время она была единственной партией, открытой для всех рас, и многие африканцы чувствуют себя духовными близнецами коммунистов: в этой партии никогда не проявлялось бессознательно унизительное отношение, которое обычно встречаешь в среде белых доброжелателей. Коммунисты прекрасно понимают, что важнейшим является требование социального и экономического равенства. Они ввели понятие «африканцы» вместо «туземцы».

Пастор Хаддлстон, англиканский монах, много сделавший для трущоб, окружающих Иоганнесбург, говорил мне:

— Церковь с сожалением должна признать, что коммунисты взяли на себя инициативу по созданию вечерних школ, по политическому воспитанию, встречам в белых семьях и во многом другом. Церковь всегда отстает от них. Было бы замечательно, если бы интернациональные церкви в Южной Африке смогли сами выдвинуть какую-нибудь идею.

Многие из посетивших страну согласны со мной в том, что большинство замечательных людей, с которыми встречаешься здесь, оказываются либо приверженцами христианства, либо марксистами. Часто эти люди — единственные, кто осмеливается жить согласно своему учению. Однако такой большой вклад в жизнь современной Южной Африки внесла не сама христианская церковь, а отдельные миссионеры, популярность, мужество или независимость которых стали образцом для подражания. Много раз мне приходилось слышать от африканцев:

— Я христианин, потому что меня воспитал тот-то и тот. Поэтому я и не обращаю особого внимания на то, что бурская церковь продолжает проводить политику апартеида…

Когда Компартия была запрещена, большинство ее членов объединились в Конгрессе демократов. Это организация белых, подобная Национальным конгрессам других рас. И все Национальные конгрессы подписали Хартию свободы — документ, в котором излагаются директивы для будущего Южной Африки.

Программа Конгресса демократов неопределенна, но открывает двери для всех, кто хочет равенства между расами. В партию входят адвокаты, учителя, представители церкви и либерально настроенные люди, думающие, что Либеральная партия выступает слишком пассивно и примиренчески. Однако большинство членов партии называют себя социалистами. Белая Южная Африка считает Конгресс демократов пятой колонной в стране.

— Питер Бейлевельд, президент Конгресса демократов, прибудет с минуты на минуту, — сказал африканец-журналист, вытирая кровь с лица, и сел за старый «Ремингтон».

— О чем вы пишете? — поинтересовался я.

— О деньгах. Почему деньги всегда находятся для устройства глушителей передач зарубежных радиостанций, для строительства лифтов, туалетов и железнодорожных вокзалов, но их никогда нет на школы и повышение заработной платы?

— Вы не боитесь цензуры?

— Едва ли в этом есть нужда, — ответил единственный белый в редакции. — Министр юстиции может запретить газету, если увидит в ней угрозу расовой гармонии в стране. Жаловаться некому. Каждый, кто выступает против закона апартеида и тем самым подстрекает других нарушать его, может быть оштрафован на 500 фунтов, приговорен к пяти годам тюрьмы и к десяти ударам кнутом. Автор передовой статьи или пастор, выступающие против распоряжения министра по делам банту препятствовать богослужениям, на которых присутствуют представители обеих рас, также могут быть подвергнуты наказанию.

В Южной Африке мы повсюду встречались с такой осведомленностью о законах и наказаниях. Люди знали, на какой риск идут. Однако белые в большинстве своем не имеют ни малейшего представления о тысячах законов апартеида, и если они и придерживаются существующих правил, то делают это автоматически.

— Около года назад я работал в одной торговой фирме, — рассказывал африканец-журналист. — Однажды к моему хозяину пришел человек из полиции безопасности. «Мы хотели бы только сообщить вам, что ваш работник — член Национального конгресса».

Как будто ничего не случилось, но через некоторое время тот же самый человек пришел снова: «Нам хотелось бы узнать, работает ли у вас еще тот работник. Это обычная проверка…» Моему хозяину не понравились эти посещения, и он меня рассчитал. А в «Нью Эйдж» человек всегда под наблюдением полиции. Здесь даже посетители заносятся в черный список.

Питер Бейлевельд — лидер Конгресса демократов — оказался сильным, загоревшим человеком. Он пригласил нас в кафе поблизости. Он владел небольшим предприятием, с делами у него не клеилось: полиция то и дело производила обыски и крала его кассовые книги. По-английски он говорил с заметным акцентом африкаанс. Питер сразу же заявил, что никогда не был коммунистом.

— Белые лишили африканцев свободы, но сами они тоже зависят от тех запретов, которые ввели. Страх, вселенный ими в других, становится бумерангом.

— Не следует говорить «лишили», — сказал я, — ведь африканцы выросли в окружении запретов.

— Да, точнее сказать, мы, белые, постоянно лишаемся чего-то, — подтвердил Бейлевельд. — Большинство белых не замечают, как мы постепенно превращаемся в тоталитарное полицейское государство, потому что плети сыплются пока еще на спины других. Поверь, через каких-нибудь полгода дети белых задумаются над дорогой, которой пошли их родители. Некоторые члены правительства, например министр иностранных дел Лоу, не в силах понять, что многие буры-националисты уже сейчас придают значение определенной свободе взглядов.

Мы вышли из кафе. На тротуаре плясали черные дети под звуки самодельного рожка, на котором играл мальчик. Видимо, многие чувствовали, что единственные кто еще может смеяться в Южной Африке — это дети, поэтому монеты дождем сыпались на маленьких танцоров.

Предсказание Питера Бейлевельда исполнилось в марте 1960 года. Он вместе с другими политическими деятелями бежал ночью в Свазиленд. Позднее я видел его на экране в Стокгольме в фильме Лайонеля Рогозина «Африка, вернись!», который тайно был снят в Иоганнесбурге с участием анонимных исполнителей. Он играл там роль жестокого владельца гаража. Играл плохо.

Бейлевельд — восставший бур, и для него даже в мыслях нет пути назад.