Вампиры тут беспризорные

Глава 28 Для тех, кто знает наперед

Касарины сегодня погрязли в странной суете, Степан не сразу смог отловить прохожего, который бы отвел их к старейшине. Все были смертельно заняты. Но и глава старейшин принял попаданца сразу не сразу, Степану пришлось ждать в гостиной почти час, прежде чем старик пришел.

Веце за это время облазил каждый угол комнаты, повалялся на полу под диванчиком и потренировался плевать в потолок — пока выходило плохо и выше полуметра плевок не взлетал.

— Господин преемник! — торопливо заговорил старейшина, спешно заходя, — Простите за долгое ожидание, у нас сейчас очень много дел, мы вас сегодня совсем не ждали.

Веце зевнул. Это уж точно — весь клан на ушах стоит, бегают туда-сюда, наверно к празднику какому готовятся.

Да и прийти они с господином должны были чуть ли не на неделю раньше, не удивительно, что их не смогли встретить.

— Мне и самому неловко на доставленные неудобства, пришлось задержаться у Лишьенских, потому я пришел позже обговоренного срока. — проговорил Степан, сцепив руки в замок. Внутри засело какое-то неприятное чувство, мол, неспроста вся эта суета в клане.

— Как хорошо! — обрадовался старик, — А мы уж подумали, что вы решили прекратить поставки. Этот заказ очень важен для нас, потому что он последний. — старейшина устало прошаркал к дивану, переводя дух.

— У вас что-то случилось? — терять свой, по сути, единственный источник дохода было неприятно. И Степан теперь всерьез начал опасаться, что не успеет собрать нужную сумму вовремя.

— Мы получили пророчество. — вздохнул старик, присаживаясь, — Грядет тяжелое время, опасное. И если хотим выжить, то должны скрыться от всех глаз на несколько лет. Простите, но двери нашего клана закроются для всего внешнего мира, мы не хотим рисковать понапрасну. — виновато сообщил старейшина, на что попаданец лишь понимающе кивнул.

Веце саркастичное замечание, что двери-то и не открывались, оставил при себе.

— Жаль. — вздохнул Степан, понимая, что лишился не только материального баланса, но и простой человеческой поддержки. Знать, что теперь он не сможет в случае чего опереться на Касаринов, оказалось крайне печально.

И хотя он ещё ни разу не прибегал к их помощи, мысль, что где-то на Урсылькосе его всегда примут с распростёртыми объятиями, приятно грела душу. Теперь же там стало как-то пусто.

— Мы будем ждать вас через десять лет и надеемся, что вы будете непрочь возобновить наше сотрудничество в бедующем. — добавил старейшина, слабо улыбнувшись.

— Конечно. — кивнул попаданец, слабо веря, что приживет здесь так долго.

— Благодарю. На этом вынужден вас оставить, я пришлю слугу, он заберет товар и отдаст вам драгоценные камни.

Дальше все прошло слишком быстро, Степан особо не вникал, мысли заняло пророчество, которое мельком упомянул старейшина. Веце передал товар, пересчитал оплату и погнал хозяина домой — утешаться деньгами.

Выплатили в десять раз больше назначенной суммы и полукровка довольно пересчитывал камушки весь вечер, сортируя их по цвету. Степан ножом отковыривал от полен щепки и кидал их в камин. Было как-то грустно.

Думать о масштабе бедствия, которое накроет наверняка не только Урсылькос, не хотелось, но мысли все равно кружились вокруг тяжелой темы. Касарины могли бежать и прятаться, а он — нет.

Как он оставит Маниэр? Она ведь не уйдет с ним, пока он ее не выкупит, или пока все Вальдернеские не решат прятаться от большой беды.

Да и попаданцев надо бы предупредить, но кто ему поверит? Пророчествовать могут только священнослужители высокого ранга или аристократы с этим даром. А ни с теми, ни с теми вампиру, согласно той истории, что он всем наплел, пересекаться не положено.

Оттого желание помочь заходило в тупик — скажет так, никто не поверит, а если раскроет свою личность, растеряет всех знакомых и союзников. Впрочем, Кифена Вальдернеского в любом случае никто слушать не станет.

Степан тяжко вздохнул, чувствуя себя последним предателем на земле.

Жаль, Касарины и сами толком не знали, от чего прячутся, поэтому Степану оставалось только догадываться, с какой стороны придет беда. И коснется ли она его.

Веце злобно хохотал где-то на кухне, чуть ли не купаясь в драгоценных камнях и золоте. Увы, Степану для счастья нужно было больше, чем просто деньги. Но сейчас он очень жалел, что не может быть таким же меркантильным как полукровка и просто радоваться богатству.

Вампир постругал на щепки ещё одно полено и в смешанных чувствах ушел наверх, спать в холодную комнату, чтоб от мысли, что он будет мерзнуть и страдать, подлая совесть немного успокоилась.

Утром Степан погулял по лесу, пару раз застрял в глубоких сугробах и чуть не потерял ботинок, Веце в это время предавался сребролюбию. К обеду резко потеплело, весь снег растаял, но у вампира не нашлось никаких сил, чтоб удивиться этому хоть самую малость.

Он переоделся в свою самую приличную одежду, все ещё с негодованием вспоминая визит к Сэндриад, и отправился завершить дела в Городе Звезд.

Три миллиона он точно собрал, так что теперь дело оставалось за малым — перевести драгоценные камни в золото и купить кольцо. Да уж, вначале Степан даже не мог самостоятельно открыть портал и полностью зависел от Веце. Теперь же такая обыденная вещь вовсе не вызывала восторга.

Полукровка идти с господином отказался — остался пересчитывать деньги, чтоб не упустить ни одной монетки. Поэтому попаданец пошел один, задаваясь бессмысленным вопросом, какого он в свой запланированный выходной опять мотается туда-сюда и работает.

Найти подходящего ювелира оказалось непросто даже с помощью Ивана Грозного — никто не решался браться за обработку черного бриллианта, а те, кто соглашался, не давал никаких гарантий.

Степан поднялся наверх, пройдя через аукционный дом и оказавшись в столице графства. Улицы жиденького городка радовали оживлением, и Степан со своей типично вампирьей внешностью казался здесь своим и полностью сливался с толпой.

Настроение было препоганым, вампир хотел сначала зайти в свой ресторан, проверить, как идут дела, да и просто поесть, но отдернул себя. Это на улице он неприметен и в относительной безопасности, а там его сразу узнают и тогда уже начнут искать с двойным усердием.

В том, что он в розыске, усомниться не было ни единой возможности. Степан плотно сжал губы и скомкал в руке листовку объявления. И кто вообще додумался распространять эти бесполезные бумажки, только деньги зря переводят.

Иронично, что на объявлении был нарисован его портрет ещё с тех времен, когда он носил длинную косу, и потому в постыдно остриженном вампире никто не узнавал того самого Кифена Вальдернеского. Хоть бы написали, что он постригся.

Такими темпами его точно никто не найдет, если вампир сам не нарвется на кого-нибудь из знакомых.

Степан разорвал листовку напополам и смял в комок, бросив в сторону. Поднял глаза на вампира, прожигающего его долгим взглядом, и развернулся. Если бы продолжил идти прямо, то непременно пришел б в свой ресторан, и, наверно, мог бы встретиться с Маниэр. Но ее там, скорее всего, нет.

— Господин, вы знакомы с Маниэр? — крикнул вампир ему вслед. Степан остановился, медленно повернулся и торопливо попытался понять, что мог значить этот вопрос и не ловушка ли это.

Он видел этого вампира впервые, но раз тот знал Маниэр, значит был одним из Вальдернеских.

— Разве есть кто-то, кто ее не знает. Она лучшая в клане. — расплывчато ответил Степан, слабо улыбнувшись.

— Она скучает по вам. — добавил Валькар, прекрасно зная, кого случайно встретил на улице. Степан же не имел ни малейшего понятия о том, кем являлся его собеседник.

Степан тоже скучал по Маниэр, но подвергать опасности ее и себя из-за мимолетного порыва не смел. Черные маги убили герцога Касара, и не скройся попаданец, он стал бы следующим. Вампир не хотел втягивать свою возлюбленную в эту опасную игру.

В мире, где они всего лишь пешки, маленькие незначительные существа, становиться одноразовой игрушкой для кого-то только потому, что этот кто-то сильнее? Нет уж, пусть лучше все вокруг думают, что он погиб и Маниэр с ним ничего не связывает, чем они пострадают.

Попаданец стиснул зубы. Несмотря на слухи о его кончине, которые распускались тут и там, его все же искали и листовки с портретом тому доказательство. Степан уже пожалел, что поднялся наверх из Города Звезд, надо же было напороться на кого-то из Вальдернеских, так ещё и быть узнанным.

— Так лучше для нее. — коротко бросил Степан, мрачно думая о том, а не аукнется ли ему эта легкомысленная прогулка.

— Вы ее любите? — спросил незнакомец так, словно это было вовсе не важно, и важнее всего на свете одновременно.

Губы попаданца дрогнули в слабой улыбке. Да, он ее любит, но то, что является любовью для него, может совершенно ничего не значить для нее. И он это прекрасно понимал.

— Это уже решать ей. — на выдохе ответил Степан и ушел, не оборачиваясь.

Маниэр сидела на своей кровати, подтянув колени в груди, и отрешенно смотрела на одеяло. Когда она жила в замке с Кифеном, одеяло было намного теплее, а подушка мягче.

Девушка вздохнула. Кифен не появлялся дома уже больше недели — сколько бы ни приходила, никак не могла застать его, и сердце терзали смутные опасения, что ее любимый сгинул в чужих кланах.

Помниться, Веце жаловался, что им придется и к Аркским идти. Наверняка с Кифеном что-то случилось. Маниэр положила голову на колени и перевела пустой взгляд в серую холодную стену.

Дед запер ее в комнате, и вот уже второй день она сидела, думала о бессмысленности своего существования и о том, как бы хотела увидеть Кифена. Просто увидеть, хотя бы издалека, хотя бы на картинке.

Старейшина заблокировал ее магию, и сбежать из этой тюрьмы — родного гнезда, она не могла.

В дверь тихо постучали. Девушка равнодушно бросила:

— Закрыто. — и продолжила сверлить взглядом стену. Вот бы ее выгнали из клана навсегда и запретили даже приближаться к гнезду.

— Я захожу. — ответил с той стороны Валькар и открыл двери. Маниэр лениво повернула голову, с глухим гневом понимая, что дед дал ключи этому мужчине, буквально разрешив Валькару делать с ней что пожелает.

— Убирайся. — предупреждающе пророкотала девушка, сузив глаза. Пусть только попробует притронуться к ней.

— Тут вроде чисто. — сдержанно пошутил Валькар, но это лишь сильнее обозлило Маниэр, — Я принес тебе подарок, на свадебный, конечно, не тянет, но все же. — и достал из внутреннего кармана вдове сложенный лист.

— Мне ничего от тебя не нужно, забери свои подачки. — прошипела Маниэр, не вглядываясь, что он там притащил. Как будто ее можно купить подарками. Он думает, что она легковерная дура и от пары презентов растает и оставит свою прежнюю любовь?

И плевать, за кого он там ее принимает, эти подачки — унизительны, они оскорбляют ее чувства к Кифену, будто ее выстраданная любовь ничего не стоит. Или стоит самую малость.

Валькар натянуто улыбнулся, коря себя, что не женился на безродной эльфийке десять лет назад, а решил посвятить себя артефакторике и работе. Имейся у него жена, старейшина даже не стал бы поднимать вопрос с женитьбой и Валькару не пришлось бы возиться с колючкой-Маниэр.

Да и чувствовал себя как-то странно, ухлестывая за невестой глубокоуважаемого им, а главное, живого графа. Стоило отметить, что Кифен, хоть и был переселенцем, обладал какой-то нездоровой, исконно Вальдернеской жертвенностью.

И пусть Валькар прекрасно понимал, что тому причина, и быть вместе Маниэр с графом, скорее всего, не смогут, все же сомневался в правильности своего предстоящего брака.

— Маниэр, нам жить вместе, мы будем одной семьей. — начал он, окидывая взглядом ее пустую холодную комнату, где стояла лишь старая шаткая кровать. Голые серые стены делали тощий силуэт Маниэр ещё более несчастным, и слова застревали в горле. Валькар не хотел обидеть женщину графа, — И я хочу, чтоб мы были нормальной семьей, такой, какие бывают за пределами клана, поэтому попробуй меня хотя бы получше узнать. — твердо проговорил он. Но Маниэр едва ли прониклась его словами, лишь чуть громче выдохнула и устало, безумно устало подняла алые глаза.

— Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что это невозможно. — прошелестела она, прикрывая веки. Дед не выпустит ее из гнезда, не позволит покинуть земли вампиров, и уж тем более не даст разрешения жить так, как им хочется. Старейшина Доллир влезет во все мыслимые и немыслимые личные границы, переступит любые приличия, и наверняка, старый гад, и появлению внуков поспособствует.

Валькар бы в ином случае восхитился упрямством вампирши, сказал б, что такая достойна зваться графиней, но сейчас ее высокомерная, бесхитростная и непреклонная гордость мешала им обоим. Да, он — не графский сын, а простой вампир, живущий далеко за пределами клана, но это не повод быть столь категоричной.

Пусть он далеко не так богат, как граф Кифен, не обладает той же силой, что глава рода, но как она может отказываться от своего шанса выжить только из-за гордости? Мужчина даже не хотел знать, насколько высока у нее планка.

Она могла бы стать женой графа. В теории. Но сейчас, когда в стране так неспокойно, когда герцога Касара убили так просто и быстро, словно тот был беспомощным ребенком, разве есть время сомневаться и расшаркиваться? Есть смысл быть такой разборчивой?

— Если ты усмиришь свою гордость… — начал было Валькар, но Маниэр его прервала тихим, надломленным смехом.

— Откуда у меня ей взяться? — криво усмехнулась она, — Я клановая вампирша, у меня не должно быть ни гордости, ни воли, ни собственных желаний. Я просто инструмент. Вещь. — они оба знали, что в клане всегда так. Поэтому Валькар предпочитал жить далеко за пределами гнезда, там, где его не достанут ни совет старейшин, ни глава рода.

Но слава вампирши, правдивые и абсолютно нелепые по своей сути вызвали в нем лишь насмешку.

— И графу Кифену так понравилась просто вещь. — скосил взгляд на нее вампир.

Валькар встретил графа вчера, совершенно случайно, и короткого разговора было достаточно, чтоб понять — Маниэр для Кифена важнее, чем он сам.

И безвольная покорная кукла вряд ли бы стала так важна для вампира, которого их клан ждал столько тысячелетий. Маниэр тоже была по-своему особенной, но сейчас у нее были связаны руки, отнято право выбора, растоптана надежда и всякая вера в будущее.

Пусть Валькар и не знал ее раньше, но одно мог сказать наверняка — сейчас она была безжизненной оболочной себя прежней.

— Просто… просто мне повезло. — убеждая скорее саму себя сказала она, — И никого, кроме меня не было. — в замке у графа из вариантов были только она и Веце, так что выбор, пожалуй, очевиден. Хотя будь полукровка девушкой, у Маниэр, наверно, не осталось бы ни единого шанса.

— Обманывай себя, сколько вздумается. Уверен, он за две свои жизни повидал много девушек гораздо красивее тебя. — Валькар осторожно положил на дальний край кровати вдвое сложенный лист и отошел под цепким взглядом Маниэр, — Вещи нужны клановым, а он свободный. Иначе я не вижу причины, по которой ты так цепляешься за него. — вампирша сжала губы и скомкала край одеяла в руках.

— Уходи. — сдавленно, с затаённой угрозой, с утомлённым изнеможением сказала она, не желая ни видеть, ни слышать Валькара ни одной секунды.

Маниэр смертельно устала, и хотя для той, что третьи сутки проводит сидя на кровати это звучало странно, усталость хватким оцепенением сковывала все мысли, тело, и желания. Даже хотеть чего-то казалось ужасно утомительным.

И на смену негодованию, злости и ненависти приходило безразличное, равнодушное отчаяние. Отчаяние, при котором любой конец бы ее устроил, и Маниэр проводила рукой по шершавой каменной стене и отрешенно прикидывала, сколько раз придется ударить о стену головой, чтоб потерять память или хотя бы сознание. Или жизнь.

Потому что то, как она живет сейчас и жизнью-то назвать нельзя. И выживанием тоже. То было существование, бесцельное, бессмысленное, опостылевшее и до ужаса ненавистное.

Валькар отвел взгляд, столь открыто наблюдать за чужими душевными терзаниями он считал неприемлемым. Вампир ничем не мог ей помочь, у него самого ситуация была немногим лучше, стой лишь разницей, что его никто не запер, да и от любви он тоже не страдал.

Но совет старейшин контролировал каждый его шаг в гнезде, повесил отслеживающее заклинание, запретив покидать графство, да и в целом все это необычное оживление выглядело до подозрительного странно.

Валькар и не знал, на что думать. Вряд ли старейшины боялись, что он решит нагуляться перед свадьбой или сбежит — это скорее Маниэр сделать может, потому ее и заперли. И неприятно холодком по спине сползала мысль, что в родном и горячо любимом гнезде он может доверять только старейшине Доллиру, да его внучке.

Он вернулся домой после стольких лет скитаний, но дом вдруг стал клеткой, из которой нельзя было даже бежать. И от мысли, что его навсегда лишат свободы, в легких спирало воздух.

Валькар любил свободу, он не мог без нее. Как и Маниэр.

Поэтому наверно Доллир и хотел свести их двоих — они бы прекрасно друг друга понимали.

Но в сердце Маниэр уже не было места и освобождать его она не спешила.

А Валькар не пытался ее уговорить, очаровать или хоть малость подвинуть Кифена в сторону. Валькар не любит Маниэр, зачем ему тогда бессмысленная борьба за ее сердце?

Да, он ее не любил. Но понимал.

И внутриклановые дрязги, все эти принудительные браки и ещё десятки причин, по которым он когда-то чуть ли не бежал из места, которое любит, всё это повторялось вновь. Только вот пути для отступления ему перекрыли и Валькара настигло то, от чего он столько лет скрывался вдали от клана.

Женщину, которую он любил, отдали другому, женщину, которую он любил, забили до смерти за якобы неверность, женщина, которую он любил, не осмелилась бежать вместе с ним.

Женщина, которую он любил, со слезами уверяла его, что он для нее ничего не значит, что он ей не нужен. И он ушел.

А теперь Маниэр, которую кто-то любит, отдавали ему. И Валькар метался между тем, что должен, и что правильно. И уже не знал, как это «правильно»?

Валькару было о чем сожалеть. Теперь к этому списку прибавилось ещё и знакомство с Маниэр. Он не хотел отнимать чужое, потому что знал, как это невыносимо больно, когда забирают у тебя.

Он, наверно, предпочел бы добровольно отправиться в Априош, чем всё это. Точно так же, как Маниэр душило собственное бессилие и бесправие, его убивала мысль стать третьим лишним, повесить себе на шею, словно камень, нежеланный брак. И жить с той, кому глубоко равнодушен, до конца жизни.

Валькар был согласен на создание семьи, но из них с Маниэр она не получится. Потому что они не нужны друг другу, и просто находиться друг с другом в комнате — неприятно.

И друзьями им тоже не стать — она заочно его ненавидит, и Валькар ее за это не винил. Он тоже ненавидел того, кому отдали его возлюбленную.

— Это мой тебе подарок. — он кивнул на лист, который положил на кровать, — Не показывай его своему деду, иначе меня ждет выговор. — они навсегда останутся друг для друга никем, и его это более чем устраивало. Валькар и не хотел становиться для нее кем-то. Их пути сошлись, и он очень надеялся, что точно так же разойдутся.

Маниэр метнула на Валькара злобный взгляд, и когда тот ушел, заперев дверь, а шаги стихли, потянулась к бумаге, разворачивая лист.

Признаться, она не ожидала много от своего навязанного жениха, но в этот раз, как бы ни была равнодушна к нему, отказаться от этой, по сути, жалкой подачки, не смогла б. С бумаги на нее смотрел зубасто улыбающийся Кифен.

И этот кривой портрет на объявлении о розыске грел сердце так сильно, что на глазах наворачивались слезы. Она очень тосковала по своему Кифену.

Нет, по своему Степану.