Забытые боги: Пепельное солнце

Глава 6. Потерявшая крылья однажды потеряет и душу

Тёплая кровь. Жгучая боль. Онемевшее тело. Запах гнили и разложения. Страх. Надо открыть глаза. Больно. Нет сил.

Никто не пришёл… Никто не помог…

Тварь. Она всё ещё рядом. Куда-то тащит её обмякшее тело. Платье липкое. Чужие теплые руки крепко сжимают. Голова ударилась о дерево. Осторожное неуверенное касание. Невнятный шёпот. В нос ударил запах лекарств и пыли.

– Ты спятил?! Какого хрена ты творишь, идиот? Тебе ясным языком было сказано: никаких жертв! Господин за порог – и ты решил разгуляться? Да я тебе голову оторву, что ты, мать твою, наделал?!

Громкий голос. Яркий свет. Холодные пальцы.

– Она жива, слава богам! Ты только представь, что случится, если вас кто-нибудь заметил! Погоди-ка. Ты что специально всё это затеял, чтобы сорвать встречу? Тебе жить надоело? Я тебе устрою сладкую жизнь, ни капли крови целый год! Слышишь меня? Год!

Удар. Скрип. Тяжелые шаги.

– Зачем ты её сюда-то притащил, понять не могу? Совесть замучила, решил исправить, что натворил? Руку ей теперь кто пришьёт, а? Кто, я тебя спрашиваю?!

Звон металла. Тошнота.

– А если она из богатой семьи, и её теперь ищут? Если они потребуют отмщения, я лично, собственными руками, оторву твою тупую голову и вручу родственникам этой девчонки. Тащи сюда свой зад! Что ты там, в углу, застыл? Да и смени, наконец, свою личину. Падалью смердит на весь Храм!

Холодные пальцы. Тело зависло в воздухе.

– Да помоги ты мне уже! Ты видишь, я еле держу! Тяжёлая же.

Крепкие руки. Осторожность. Мягкое касание. Прохлада. Легкая дрожь.

– Вот так. Теперь надо перевязать рану. Тащи бинты из шкафа. Да не из этого, идиот! Там, в соседней комнате. Да быстрее же ты!

Беглые шаги. Скрип. Лёгкое касание. Холод.

– И угораздило же тебя нарваться на этого идиота. А ты живучая, повезло.

Лёгкость. Тело парит в свежем тумане.

– Ты уж прости, красавица, но мне придётся тебя раздеть.

Шуршание ткани. Аккуратные прикосновения. Дрожь прохлады.

– Да где там тебя носит! Поживее!

Стук. Грохот. Быстрые шаги.

– Подержи её вот так, пока я обрабатываю рану. Да не смущайся ты, чего уж теперь! Держи, кому сказал!

Громко. Обжигающая боль. Судорога. Невыносимая тяжесть в плече.

– Да держи же! Толку от тебя никакого! Натворишь дел, а как ответственность брать – сразу невинность просыпается! Да не смотри ты так на меня, крепче держи!

Острая боль. Судорога. Крепкие руки. Крик.

– Вот так, отлично! Рана чистая. Теперь мазь. Подай мне вон ту банку. Нет, не эту, с красной крышкой.

Прохлада. Липко. Онемение. Усталость.

– Вот и всё, красавица. Жить будешь. А рука – не крылья, отрастёт.

Гулкий смех. Обида. Отчаяние.

– Не думал, что встречу кенкана так далеко от гор. Нечастые вы здесь гости.

Тишина. Тепло. Мягко. Покой.

– Чего ты на меня так уставился? Думай теперь, что делать будешь. Я тебя перед господином прикрывать не буду. Мне хватает своих забот, чтобы ещё тебя выгораживать. Сам за свою глупую выходку ответишь, понял? Чтобы лично пошёл и повинился перед господином, я проверю! И молись, слышишь? Молись всем известным тебе богам, чтобы эта девчонка была бездомной. Кенканы в Иргисе, да ещё и бескрылые, ха! Ты испортил чью-то дорогую игрушку, я в этом уверен. Вот и не мог ты сдержать свои прихоти хотя бы сегодня?! За что мне такое наказание! Не работа, а кошмар!

– Гро… Громко… – тихий шёпот, еле различимый даже в полной тишине, всё же был услышан.

– А, прошу прощения, красавица, но этот идиот вывел меня из себя. Совет тебе на будущее – никогда не связывайся с горгами, особенно по работе. Со свету сживут, им только волю дай. Чего ты опять на меня уставился?! Слышишь, мешаешь отдыхать, говорят тебе. Проваливай отсюда, чтобы я не видел твою виноватую рожу. Это ж надо! Строит тут из себя невинность! Давай-давай, пошевеливайся!

Неуверенные шаги. Скрип. Тишина.

– Вот, выпей, станет легче.

Прохладное прикосновение. Сладость на губах. Горечь в желудке. Тошнота. Кашель.

– Тихо-тихо. Знаю, гадость неимоверная, но на ноги тебя за пару дней поставит, не сомневайся. Теперь отдыхай, я буду рядом. Эта тварь к тебе больше не притронется, не переживай.

Легкое поглаживание. Мягкий тихий голос. Тупая боль в плече.

Она с трудом разлепила веки, потратив на это движение остатки сил. Яркое расплывчатое пятно, кружащееся в безумном танце, предстало перед её затуманенным взором. Но, прежде чем провалиться в сон, она ясно увидела два глаза, что сверкнули лиловыми искрами посреди мутного зарева.

***

– Да что ж это такое! – Вач с горестным восклицанием вцепился в седые волосы, плюхнувшись на покосившуюся деревянную скамью.

– Её видели на рынке, значит, и вправду она к нам на реку пошла, – тихо вымолвил Луйф, пустыми глазами глядя на шумную толпу рыночной площади.

Вач качался из стороны в сторону, как помешанный, и что-то шептал себе под нос. Проходящие мимо них люди с любопытством поглядывали на старика, увидев это, Луйф принялся корчить им гримасы.

– Вот же безмозглые, – с презрением выплюнул он. – У человека, может быть, горе, а они глаза пучат. Идём, Вач, попробуем поискать в проулках.

Луйф потянул Вача за рукав просторной заношенной рубахи, но старик не двигался с места. Тогда мальчик устало вздохнул, почесал голову и с сомнением произнёс:

– Слушай, если её и в самом деле какая тварь храмовая утащила, в Храме должны же об этом знать?

Вач перестал качаться. Он отнял от лица морщинистые руки и взглянул на мальчика бесцветными глазами, полными ненависти. Луйф вздрогнул и слегка отшатнулся, но Вач протянул руку, удержал мальчика рядом и спокойно произнёс:

– Если всё, как ты и говоришь, в Храм нас всё равно не пустят. Что тогда делать?

Старик теперь с такой надеждой смотрел на мальчика в заношенном детском платье, с по-взрослому усталыми глазами, что Луйф сконфуженно опустил взгляд.

– Не знаю я, – слегка дрожащим голосом произнёс он. – Но… – Луйф поднял глаза, вспомнив о чём-то. – Но, если нам нельзя попасть в Храм, то Храм ведь может сам прийти к нам, верно?

– Что ты имеешь в виду? – Вач сжал тощее плечо мальчика так, что ему стало больно.

– Сейчас в Доме находится жрица Храма Песка, ты же сам видел, как она прибыла перед тем, как мы отправились на поиски Сюльри. Солнце ещё не село, значит, жрица не покинула «Эспер». Жрецы никогда раньше заката Дом не покидают.

Вач резво вскочил на ноги и в исступлении затряс Луйфа.

– Так чего мы ждём! Надо торопиться!

Старик отпустил обомлевшего Луйфа и, сильно хромая, поплелся в обратную сторону, натыкаясь на недовольных такой целеустремленной небрежностью прохожих.

– Совсем из ума выжил, – пробормотал Луйф и посеменил вслед за Вачем.

***

Сюльри проснулась на закате. В витражные окна бил кровавый свет заходящего солнца, прохладный ветерок залетал через распахнутые створки. Она поежилась и открыла глаза. Было тихо, по торжественному тихо, словно где-то в тёмном углу притаилось нечто величественное и глядело на девушку, выжидая подходящего момента, чтобы показать себя. Но никого в комнате кроме Сюльри не было.

Она приподнялась на мягкой перине, но острая боль сковала голову, и девушка тяжело опустилась обратно. Приступ тошноты скрутил её, но рвать было нечем. Она попыталась поднять руку, чтобы смахнуть с лица прилипшую прядь волос, но на зов ничто не откликнулось. Лишь фантомная тень утраченного члена обманчиво поманила за собой. Сюльри скосила глаза, и взгляд её уткнулся в пустоту. Правая рука исчезла, остался лишь жалкий обрубок, замотанный в белоснежные бинты с проступившими на них рыжевато-красными пятнами и жёлтыми разводами. В горле застыл ком, к глазам подступили слёзы, и она вволю разрыдалась, не обращая внимания на сковывающую боль в висках и на то, что на повязке выступили новые кровавые пятна.

Дверь скрипнула. Сюльри резко затихла и медленно повернула голову. Сквозь пелену слез, она увидела высокую фигуру в тёмной рясе, которая застыла на пороге. Фигура не двигалась, не решалась сделать шаг в комнату, не решалась издать звук.

– Чего застыл? – послышался громкий, но не злобный голос. – Входи, раз пришёл.

Сюльри вздрогнула и пригляделась. Она обомлела, когда заметила, что рядом с кроватью, в глубоком кресле, сидит невысокий мужчина с книгой в руках. Он повернул своё открытое, ясное лицо, обрамленное кудрявыми пшеничными волосами, к фигуре на пороге, и его кустистые брови взмыли вверх. Сюльри испуганно оглядела мужчину, в точности уверенная, что ещё недавно его не было в комнате и девушка была совершенно одна. Откуда тогда он здесь взялся?

– Ты оглох, Байзен? – продолжал громогласно восклицать мужчина.

Байзен, фигура на пороге, пригнулся и вошёл в комнату, и в растерянности остановился перед креслом, опустив голову. В руках он держал поднос со склянками и бинтами, обмотанными вокруг засушенных трав. Мужчина в кресле наклонился вперёд, сверкнул лиловыми глазами и поинтересовался:

– Ограбил кого, Байзен? Откуда столько? Только не говори мне, что совесть наконец-то проснулась в твоём бесстыжем теле. Однако лекарствами ты не отделаешься, мой дорогой, вот, погляди на свою работу.

Мужчина показал на Сюльри короткой ладонью со слегка приплюснутыми пальцами. Байзен молча смотрел в пол, не решаясь взглянуть на девушку. А она в совершенном недоумении переводили заплывший взгляд с одного на другого, пытаясь вспомнить, что произошло после того, как она впала в беспамятство тогда, в переулке. В сознании всплыло воспоминание о белесых глазах с черными точками зрачков, о руках с длинными острыми когтями, о пасти жёлтых окровавленных зубов, о темной ткани рясы. Сюльри ещё раз окинула Байзена напряженным взглядом и внутренне похолодела, когда юноша поднял на неё свои черные без белка глаза. Но как только их взгляды встретились, Байзен смущенно опустил голову ещё ниже. Его бледные щёки покрылись красными неровными пятнами, а руки задрожали так, что склянки на подносе зазвенели.

– Ну всё, всё. Не хватало мне ещё, чтобы ты тут разрыдался, – мужчина вскочил с кресла и забрал из рук Байзена поднос. – Иди уже, нечего мне тут устраивать драму со счастливым концом. А ты, – он повернулся к Сюльри, впившись в неё своими раскосыми глазами, – ты не вздумай так скоро прощать этого негодяя. Пускай его совесть помучает, это такое редкое явление в наше время. Чего ты опять застыл, сказано тебе – иди!

Байзен послушно поклонился, чуть ли не касаясь длинными белыми волосами пола, и поспешно покинул комнату. Мужчина проводил его взглядом, а затем с теплой улыбкой подошёл к кровати и осторожно присел на краешек.

– Я, конечно, не намерен его оправдывать, – начал он, искренне улыбаясь, – но у него это оправдание всё же есть. А уж принять его или нет, зависит от тебя, – он улыбнулся ещё шире и потянулся к склянкам, которые принёс Байзен. Открыв одну из баночек, мужчина принюхался и удовлетворенно кивнул.

– А сейчас, красавица, позвольте мне немного поухаживать за вами, – он потянулся к повязке на правом плече девушки, но она медленно отодвинулась от мужчины, отчего тот удивленно вскинул брови.

– Кто вы такие? – прохрипела Сюльри.

Мужчина рассмеялся и снова потянулся к бинтам. На этот раз Сюльри некуда было деваться, поэтому ловкие руки привычными движениями принялись разматывать повязку.

– Я – Тайсвен, жрец, а Байзен – горг, – будничным тоном ответствовал мужчина, внимательно разглядывая рану, которая уже покрылась засохшей корочкой. – А вот кто ты такая, нам неизвестно.

Он поднял свои лиловые глаза на девушку, лукаво сверкнувшие, а затем принялся смачивать кожу вокруг обрубка примочкой, пахнувшей пряными травами. Сюльри дернулась от боли, но Тайсвен крепко держал её руку.

– Я тебе не враг, красавица, – весело проговорил он, прикладывая примочку. – А вот ты, возможно, принесёшь в наш Храм беду. Руками Байзена, конечно, но всё же.

Тайсвен слегка сощурился и серьёзно спросил:

– Так могу ли я узнать хотя бы твоё имя, чтобы представить то, что может ждать нас в будущем?

Сюльри нахмурилась, всё её внимание было сосредоточено на боли в плече и тошноте, но этот вопрос отравленной иглой вонзился ей в голову, распространяя недоверие и опасливую настороженность. Она воззрилась на Тайсвена своими большими синими глазами и с сомнением ответила:

– Меня зовут Сюльри.

– Сюльри, – произнёс Тайсвен, будто пробуя имя на вкус. Его глаза ещё сильнее сощурились, но лицо все также светилось добродушием. – Вот и познакомились. А теперь, красавица, будь хорошей девочкой и позволь мне немного полечить тебя. Возможно, мне удастся спасти твою руку.

Сюльри послушно отвернулась и притихла, не совсем понимая, что имеет в виду жрец, ведь спасти утраченное было невозможно. Веки девушки смежались всё чаще, пока она окончательно не провалилась в сон. Возможно, ей всего лишь показалось, но всё время, пока Тайсвен возился с раной, его руки непривычно дрожали.

***

В Доме было тихо. Закатное солнце осветило огнём пустые, занавешенные плотными темными шторами окна. Вач спешил, насколько ему позволяло больное колено, а Луйф, который неотступно следовал за ним, с тревогой оглядывал старика: его напряженные плечи, руки, согнутые в кулаки, тело, что мелко дрожало от гнева или же нетерпения – мальчик не мог рассудить наверняка.

На пороге Дома Луйф попытался остановить Вача, но тот нёсся вперёд, отмахиваясь от его рук.

– Да стой ты! Совсем обезумел! – громко зашептал Луйф, когда они вошли внутрь Дома. – Ты подумай, что собираешься делать! Если ты в таком виде заявишься к жрице, она тебя убьёт! И толку от этого? Сначала успокойся.

Вач остановился, его глаза покраснели, красные прожилки сосудов извилистыми змейками прорезали желтоватые белки.

– Иди в детскую, Луйф, и не смей выходить, – мрачно произнёс Вач. Его лицо потемнело, суровая пелена легла на морщинистое чело. – Я в полном порядке, не переживай, никто не тронет меня.

Луйф с недоверием взглянул на него снизу вверх, но всё же настаивать не стал. Не в его характере было бесплодно пытаться успокаивать разгорячившихся стариков.

– Хорошо, Вач, – кивнул Луйф, – но только если Сюльри всё же вернётся в Дом, а тебя не застанет, она сильно разозлится.

Старик на мгновение очнулся, но всё же не отступился от своего решения.

– Ступай, – он подтолкнул Луйфа в сторону детской, которая располагалась на первом этаже в задней части Дома, а сам направился вверх по ступеням широкой лестницы. Луйф с сомнением оглянулся на старика, но, пожав плечами, отправился, куда приказано, о чём-то глубоко задумавшись.

Вач тяжело хромал, пока поднимался по лестнице. Один этаж, затем другой. В Доме повисло мрачное безмолвие, все двери были закрыты, коридоры были темны, лишь на третьем этаже из щели под широкой дверью из резного темного дерева пробивался яркий золотистый свет. Вач застыл перед самыми дорогими покоями «Эспера», сверля ручку, вырезанную в виде головы пустынной змеи, яростным взглядом. Руки старика дрожали, когда он тянулся к ней, но не успел Вач коснуться змеиной головы – дверь распахнулась.

Вач опустил голову и столкнулся взглядом с заплаканной Ирфой. Она держала руку у лица, покрытого синяками и отеками, и ничего не замечала вокруг. Старик отступил в изумлении, и девушка стремительно пробежала мимо. Но не добравшись до лестницы, Ирфа упала на колени, приступы судорожного плача перемежались со рвотными позывами. Её всю трясло, но Вач не стал успокаивать девушку. Он отвернулся от её скрюченной фигуры и уверенно перешагнул порог покоев. Вач слегка сощурился от яркого света, но как только глаза его привыкли к освещению, он тут же пожалел об этом. Пол, когда-то покрытый светлыми коврами, теперь алел от крови. Повсюду раскиданы части тел: руки и ноги были аккуратно отделены от туловищ, лица девушек на оторванных головах застыли в блаженных улыбках. Вач передёрнулся от омерзения, но не стал отступать и продолжал идти вперед, осторожно перешагивая через оторванные куски плоти.

– Ха Яркел, кажется, одна сбежала, – послышался звонкий и чистый голос из-за светло-коричневой портьеры, отделявшей одну часть покоев от другой.

– Ничего страшного, – мягкий бархатистый голос медленно протянул фразу на божественном наречии. – Я приведу её к тебе, если ты того желаешь.

Портьера шевельнулась, и из-за неё показался высокий с веснушчатым лицом мужчина в бурой рясе. Заметив Вача, он широко улыбнулся и указал ему на портьеру.

– С докладом или захотел присоединиться? – со смешком поинтересовался он на божественном наречии. – Только учти: Ом Тея сегодня не в настроении.

Он, не дождавшись ответа, прошествовал мимо Вача и осторожно прикрыл за собой дверь. Спустя мгновение послышался душераздирающий крик Ирфы, он ненадолго повис в безмолвии Дома, а затем исчез безвозвратно.

Вач покачал головой, приблизился к портьере и отодвинул её дрожащей рукой. Он прищурился, но не от яркого света, а от ослепительной красоты той, кто изящно восседала на низкой тахте, накрытой черным шелковым покрывалом. Её бледные тонкие руки поигрывали крошечным голубоватым шариком, а светло-зеленые глаза с упоением следили за искорками, которые попеременно вырывались из него.

– Такая маленькая, но безмерно глубокая, – произнесла Ом Тея. Её тихий голос был похож на шёпот листьев, на журчание горного ручья, на шелест золотистых колосьев. Богиня подняла свои ясные глаза на Вача и с любопытством вопросила: – Каково это, носить в своём теле такую силу, но не иметь возможности ей воспользоваться?

Вач не ответил, он хмуро глядел на нагую богиню перед собой, ожидая, когда та позволит ему говорить. Ом Тея любовно оглядела сверкающий голубой шарик, а затем изящным жестом закинула его в рот.

– Говори, раз пришёл, Вач, – богиня откинулась на подушках и с легким интересом воззрилась на старика, дрожащего всем телом.