Дом Пирта и Ларфы особняком стоял на западном краю деревни Овлес, в центре ровной, как доска долине, где паслись мохнатые коричневые овцы со всей округи. Трава в ней изумрудно-серебристого цвета, живительную влагу она брала из по-молочному тёплой реки и была настолько сочной и свежей, что, идя по ней, с хрустом ломая травяные тельца, ты рисковал промочить ноги. Овцы с животной радостью любили вкусить плоды причудливого природного симбиоза, а поэтому, куда бы ни выводили их на выпас хозяева, овцы по интуитивному зову своих желудков всегда выходили на эту поляну, путались между собой и вынуждали миролюбивых ордженцев вступать из-за них в многочисленные свары. Поначалу жители деревни Овлес ещё как-то пытались ограничить своих неуёмных питомцев высокими заборами и услужливыми псами-охранниками, но животные инстинкты брали верх над человеческим терпением, и вскоре деревенские жители смирились со своим бессилием и принялись клеймить настырных животных, чтобы хоть как-то находить их в море зелени и коричневой шерсти. Новоиспечённая семья, состоящая из кузнеца Пирта и крестьянки Ларфы, по безмолвному согласию деревни стала негласным сторожем овлеской отары и арбитром в деревенских спорах. Поэтому, когда Дилфо и Ючке подходили к Торчащему зубу, как называли местные белёный одноэтажный дом, стоящий посреди изумрудной травы, они издалека заслышали блеяние нескольких сотен овец и громкие спорящие голоса.
Ючке застопорилась посреди дороги, как только до её слуха донеслись эти громогласные звуки, на её лице было написано искреннее изумление, словно она в жизни не слышала ничего подобного.
— Эй, ты чего остановилась? — Дилфо заметил отсутствие спутницы рядом с собой, когда почти спустился с холма в долину. Мальчик прислушался к выкрикам и с озорной улыбкой обернулся к Ючке:
— Похоже, кто-то опять не поделил овец между собой. Идём, я тебя познакомлю со всеми.
Ючке не желала даже пальцем босой ноги шевельнуть в сторону орущей неизвестности, но Дилфо простодушно проигнорировал её душевное самочувствие, крепко схватил девушку за руку и без малейших усилий потащил невесомое тело Ючке в кишащую немногочисленными ордженцами и многочисленными овцами долину.
Путников встретили громкие крики двух ордженцев, которые были похожи друг на друга как две капли мёда в кувшине с мёдом: трудно определять схожесть отдельных существ, когда они находятся среди моря таких же низкорослых кареглазых блондинов с крепким плоским телом, худыми руками и ногами. А особенно трудным это дело становится в тёмные промозглые ночи.
— А я говорю, то была моя скотина! — кричал более низкий и широкий ордженец с жутким шрамом над левой бровью.
— Да где ж твоя! Вон у неё на ухе метка моя, с чего это она твоя-то? — вторил ему более высокий и более узкий ордженец без каких-либо примечательных внешних признаков.
— А с того это моя, что под твоей меткой моя метка стоит. Ты переметил мою овцу, чтобы заграбастать её себе!
Овца, предмет спора, молча жевала траву, косясь круглыми жёлтыми глазами на своих предполагаемых хозяев.
— Да на кой-мне сдалась твоя овца! — кричал всё громче ничем не примечательный ордженец. Деревенские, заслышав его крик, отшатнулись от него, но далеко не отошли — жажда утолить любопытство сильнее здравого смысла. — Если бы я и захотел кого себе сцапать, я бы выбрал себе животину пожирнее да помохнатее.
— Давайте не будем ссориться, — Ларфа, лицо которой слегка подрагивало от внутреннего напряжения, успокаивающе положила на плечи спорящих свои хрупкие ладошки. — Вы чуть ли не каждый день спорите из-за этой овцы, а мы так и не можем прийти ни к какому разумному решению. Может, вам стоит разрешить этот вопрос другим способом?
— А им только за радость поцапаться друг с другом, — послышался из толпы ничем не примечательный мужской голос, и все ордженцы согласно закивали. — Вместо того чтобы работать, как все остальные в поле, они целыми днями прохлаждаются в долине, наблюдая за овцами, как бы кто их ни прибрал к рукам.
— Тоже мне, нашли отговорку для безделья, — раздался из темноты недовольный женский голос.
— Ага, наверняка они вдвоём договорились голову нам дурить, чтобы не работать! — пожилой ордженец, чьи светлые волосы покрыла более светлая седина, замахал костлявым кулачком в сторону нерадивых возмутителей деревенского спокойствия.
— Посмотрел бы я на тебя, коли на твоей овце чужая метка появилась, — ордженец со шрамом грубо одёрнул старичка, толпа в ответ неодобрительно загудела.
— А ты посмотри, только моих овец помечать не на чем, — ехидно улыбнулся беззубым ртом старичок, — я им всем уши поотрубал, чтобы таким прощелыгам, как этот, неповадно было свои грязные метки ставить.
Гул в толпе затих, было слышно только, как жуют траву овцы и как сверчат в траве невидимые глазу насекомые.
— Да ты чего это, Ольфо, как же можно с животиной так поступать! — спустя мгновение раздался смущённый женский голос. — Не по-нашенски это как-то.
— Так он и не местный, — со злорадством ответил ордженец со шрамом. — Он же с северных земель Орджена, а там граница с Холгоем — тамошние люди славятся своей жестокостью и кровожадностью, вот северные ордженцы от них эту заразу и переняли.
— Это ты меня, что, с человеком сравнил, а? — разъярился старик Ольфо. — С этими безмозглыми дуралеями меня не ровняй! Ещё бы мы, ордженцы, с людьми связывались! Да ни в жисть! Знаешь, как мы их, холгойцев этих от границ отгоняли, а? Не было там тебя, когда мы насмерть стояли против людей, что хотели наши земли отобрать!
— Насмерть, говоришь? — хмыкнул в ответ ордженец со шрамом. — Что-то ты больно живёхонький, плохо стоял, значит?
Ордженцы засмеялись, но как-то неуверенно и натянуто. Ольфо уже было хотел пустить в ход свой маленький кулачок и доказать этому паршивцу, что он существо мирное и рядом не стоял с людьми-злодеями, как среди толпы послышался миролюбивый, но уверенный голос:
— Ну чего вы расшумелись, стол давно накрыт. А вы тут на холоде стоите, гостей отпугиваете.
Толпа ордженцев расступилась и пропустила в центр импровизированного круга Пирта, в руках он держал факел, который причудливыми косыми тенями окрасил его молодое добродушное лицо.
— Вот, Пирт тоже не местный, — опомнился Ольфо, опуская занесённую в минутном порыве руку и переводя стрелки на новоприбывшего. — Между прочим, я хотя бы в Орджене рос, а Пирт пришёл издалека. Чего это вы на него не нападаете, а меня козлом отпущения делаете?
Все разом повернули головы к Пирту, и тот смущённо потупился на мгновение, но вскоре вновь обрёл самообладание и широко улыбнулся:
— Неместный телом — местный душой. Кто жизни и сил не пожалеет в работе на благо Орджена, тот ордженец по крови и духу. Идёмте к столу, всё уже давно остыло.
Никто не стал оспаривать его мысль, а предложение вкусить даровых яств подействовало на толпу как одурманивающее снадобье, и ордженцы напрочь позабыли о своих обидах и недавнем скандале. Деревенские, громко и весело переговариваясь, двинулись за Пиртом к Торчащему зубу, и поляна разом опустела.
— Вот так всегда, — посетовала Ларфа, провожая толпу взглядом, — придут вечером за овцами, устроят свару, а потом на бесплатные харчи остаются. Тут уж хочешь не хочешь, а заподозришь заговор против наших запасов.
— Тебе лишь бы заговоры везде, да сплетни, — пробурчал в ответ Дилфо.
Ларфа обернула своё широкое лицо к брату, свет звёзд исказил её удивление, превратив в непреднамеренную неприязнь.
— И чего ты такой ершистый стал? — негромко возмутилась Ларфа, не со злобой, но с искренним недоумением. — Чем я тебя обидела? Ты мне скажи, я исправлю свои ошибки. Ты же знаешь, я никогда не была врагом тебе, мы же одна семья.
— Идём в дом, а то голодными останемся, — Дилфо проигнорировал душевные излияния сестры, обернулся к Ючке и потянул её за руку. Но та не поддалась.
— Ты чего? — Дилфо застыл, внимательно вглядываясь в лицо девушки. Свет тусклых золотистых звёзд освещал молочно-белое гладкое лицо Ючке, которое та запрокинула к небу. Её глаза, были полны невыразимых для Дилфо ощущений, и он не мог объяснить себе: грустит Ючке, изумляется или же злится, слишком сложными были для маленького ордженца чувства чужестранки.
— Ты чего, звёзд никогда не видела? — вопросил Дилфо, не ожидая ответа.
— Ровера сатеру, декина сатери, — чётко и медленно проговорила Ючке мягким голосом, но в нём сквозили нотки холодного ночного серебра. Она не спускала потухших глаз с ясного звёздного неба.
— Чего-чего? — не понял Дилфо, он ошеломлённо захлопал глазами. На его памяти Ючке впервые за всё время своего пребывания в Орджене что-то говорила в его присутствии. — На каком это языке? Ларфа, ты не знаешь? — обратился он к сестре, совершенно отбросив только ему понятные обиды.
— Не знаю, — покачала головой Ларфа, с неясным сомнением и задумчивостью глядя на лицо Ючке, которое в это мгновение словно излучало свой внутренний холодный свет. — Нужно спросить у Пирта, должно быть, он слышал этот язык, когда путешествовал по миру.
— Всё ты у Пирта спрашиваешь! — снова озлобился Дилфо. — Кто ты без него? Ничегошеньки сама не можешь. Идём, Ючке, хватит звёздами любоваться, они здесь не на одну ночь.
Мальчик цепко ухватил девушку за руку и потащил её к Торчащему зубу, та уже опустила голову обратно к земле и без сопротивлений двинулась вслед за Дилфо.
Ларфа осталась одна посреди моря изумрудной травы и одиноко бродящих мимо мохнатых овец. Ордженка подняла голову к небу, но как бы ни старалась, не могла понять, о чём говорят эти безмолвные и далёкие, но такие родные звёзды.