Горечь пустоты и тихого отчаяния застряла в горле и не позволяла вздохнуть, сжимая легкие в тянущий к земле ком. Тяжесть пригибала, звала преклонить колени и сдаться бесконечной тоске в давно желанный плен.
Он не хотел жить. Хотел уйти за ними, раствориться в Забвении, стать единым целым с теми, кто дарил покой и утешение, дарил желание существовать.
Теперь их нет. Он остался один в этом наполненном толпами незнакомцев мире, и никто не желал впускать его в своё сердце, а он сам не жаждал познать какого это – снова стать важным.
Он давно забыл их голоса и лица. Лишь ноющая боль где-то там, в районе пупка, напоминала об их существовании. Он потерял всё, но обрел вечность, о которой никогда не просил. И этот дар он был готов вернуть в любой момент, но благодетель не желал возвращать подарок, он считал его надеждой, гарантией того, что однажды удастся возвратить всё, обрести долгожданный покой.
– А ты совсем не изменился, Сунги.
Голос, в котором угадывались презрение и отвращение, запрятанные за показной веселостью, вывел его из раздумий. Он обернулся: взгляд обожгли пронзительные багровые глаза и ядовитая улыбка, но тело не чувствовало ни страха, ни волнения – оно больше ничего не чувствовало.
– Вечность вам к лицу, юный принц. Она красит ваше бледное лицо и усталый взгляд, – с неприкрытой иронией вещал мужчина с багряным блеском в глазах. Его простая черная тога спускалась до пола, голые плечи мужчины были усыпаны красноватыми веснушками, а на светло-золотистых волосах, розоватым отливом сияющих под светом звёзд, покоилась узорчатая диадема, в рисунке которой сплелись жуткие несуществующие твари, будто бы созданные из обрывков плоти реальных существ. Темный камень невысокого здания, впитывавший свет факелов безмолвных охранников в выцветших, когда-то черных длинных плащах с глубокими капюшонами, под которыми прятались искалеченные проклятьем лица, легкий запах тления в прохладе ночи, придавали изящному облику мужчины кровожадности и мрачности, что совсем не шла его прекрасным, пускай и излишне идеальным, чертам.
Сунги захотелось отвернуться, как и всякий раз, когда он видел этого мужчину, но, несмотря на это, Сунги с покорной уверенностью глядел прямо в глаза, пропитанные багряным светом.
– Почему же ты не заходишь внутрь? – мужчина небрежным движением указал на черное здание без окон и дверей, откуда и исходил сладковатый запах разлагающейся плоти. – Тебе не интересно, как сильные мира сего творят историю смертных? Разве мой брат не приказал сопровождать его всюду? Ты смеешь не следовать его приказам? И почему ты все ещё смотришь на меня, юный принц? Разве тебе не полагается склонить голову в моем присутствии?
Сунги послушно поклонился. Он, наследник трона Сунгали, склонился в почтительном поклоне, растворяясь в стыде и беспомощности. Теперь, когда жизнь навсегда покинула тело Сунги, он был вынужден вечно пригибать спину перед теми, кто именовал себя богами.
– … и только время покажет, какой из Пантеонов не канет в Забвение, а займёт место на вершине, – громкий бас внезапно отделился от безмолвного здания вместе со своим хозяином: высоким стройным юношей с длинными светло-золотистыми волосами, свободно спадающими на плечи, закованные в скромный доспех из белого золота. Округлые глаза юноши отливали багровым, но оттенок этого насыщенного красного цвета не внушал страха и ощущения скорой смерти, наоборот, в них кипела жизнь, которая сейчас изливалась повсюду вместе с недовольством владельца.
Но не один он покинул гнетущее здание – высокий черноволосый мужчина в легком доспехе, небрежно накинутом на черное кимоно, с легкой усмешкой поглядывал на своего спутника, сжимая в руках утонченный лук из прозрачного дрегнира – крепкого и в то же время гибкого дерева, которые растут в самой гуще Великого леса. Узоры и письмена, украшавшие лук без тетивы, были настолько изощренными и изысканными, что совсем не вязались с воинственным пренебрежением, которым так и сиял мужчина. В его легкой походке, в пронзительном взгляде синих, с легким зеленым отблеском глазах виднелась сила и опасность, к которой, впрочем, их носитель относился со всей несерьёзностью.
– Дорогой мой Бо Хулар, вы начали говорить, как смертный? – простодушно осведомился черноволосый бог у своего спутника, который, заслышав своё имя из его уст, скорчил прекрасное лицо в презрительной маске и слегка ускорил шаг, чтобы оторваться. – Неужто вы опустились до столь нижайших существ? Ох, как изменчив ваш нрав в последние столетия. Вы так юны, а ваше сердце столь нестабильно, столь переменчиво. Я начинаю переживать за вас, мой друг, – откровенно издевался над солнечным богом лунный.
– Не вам говорить мне о тех, кто опустился, Ма Онши, – в свою очередь не отставал Бо Хулар, со всем презрением выплевывая каждое слово. – Кто, как не вы, не брезгует компанией смертных, когда спускается в Юдоли. Ваша персона была замечена в стольких гнусностях, которые позорят божественный род. Все уже давно сбились со счёта, сколько раз вы выставляли богов перед смертными полнейшими дураками. А ваша последняя выходка может по праву считаться самой гнусной из всех: разрушить Кетлонскую стену, уничтожив верных последователей богов, и ради чего?
– О, так вы следите за моими успехами? Я польщён, – Ма Онши театрально прижал руку, в которой покоился лук, к груди. – Но с Кетлонской стеной все было не так просто, как говорят – на самом деле меня мучило неодолимое чувство, от которого всё зудело под доспехом, и я не смог воспротивиться столь сильному зову своего любопытства.
– Любопытства? – непонимающе переспросил Бо Хулар, остановившись посреди еле видной тропы, что вела к чернокаменному строению, на другом конце которой Сунги пристально следил за солнечным богом, и нельзя было угадать, что именно застыло во взгляде лиловых глаз.
– Именно так, – с охотой кивнул Ма Онши. – Мне стало интересно, что произойдет, если стена, высотой в несколько сотен метров, разом обрушится на земли Звёздной Юдоли. Разверзнется ли почва под ногами, открывая путь к неизведанным подземьям? Обрушится ли небо от грохота, что поднимется от падения Стены? О, но самое главное, мучившее меня целыми ночами – какой вид откроется с Пулхинских холмов, если эта кривая уродина канет в забвение.
Бо Хулар презрительно сморщился, а тело замерло в воинственной стойке, словно в любую минуту солнечный бог был готов нанести собеседнику мощнейший удар. Но вместо этого Бо Хулар с нескрываемым пренебрежением, дополненным неясным гневом, произнёс:
– Вам стало всего лишь любопытно, а в результате два древних народа, которым Кетлонская стена была домом, погибли, пытаясь убежать от обломков, что сыпались на их головы, пока вы стояли и смотрели, утоляя своё низменное чувство. И лишь с благословения Верховного Лунного бога за вашу гнусную выходку не последовало наказания, ибо вы щедро подкупили полученными душами всю божественную верхушку. Вы мне противны, Ма Онши, вы и ваши бесчестные поступки по отношению к беспомощному племени, за которое мы в ответе.
– Ох, Бо Хулар, вы и в самом деле звучите, как смертный правитель, – с изумлением воскликнул Ма Онши, небрежно взмахнув луком. – Вам должно быть тяжело приходится использовать их души, дабы самому на раствориться в Забытье. Я удивлен столь двуличному поведению: с таким упорством защищать свободу Юдолей, но в то же время не брезговать подношениями смертных, их вечными душами. Похвально, ведь именно в этом вы проявляете себя, как истинный бог, хотя и пытаетесь выглядеть справедливым правителем. Кого вы пытаетесь обмануть, Бо Хулар? Даже само ваше нахождение здесь, в сердце враждебного вашему роду Пантеона, говорит о вашей двуличности, об отсутствии совести, которой вы так кичитесь. Все давно в курсе, мой дорогой друг, что вам нельзя доверять, особенно тогда, когда ваши речи становятся столь высокопарными. Вы позор своего рода. Неумелый бог, который не нашёл своего призвания и посчитал нужным предать свой Пантеон лишь потому, что решил восстановить справедливость в мире смертных, утраченную по воле вашего дядюшки. Вы мечетесь из стороны в сторону, но всё никак не заметите, что в нашем мире, в мире богов, нет никаких сторон. Этим славятся смертные, а вы, мой дорогой друг, бесплодно пытаетесь стать похожим на тех, чьи души так беззастенчиво поглощаете. Жалко, что такой могущественный бог, как вы, тратит свои таланты на несущественные вещи.
Бо Хулар принял обвинение на удивление спокойно, так могло показаться стороннему наблюдателю, но Сунги видел, как дрогнула правая бровь солнечного бога, как слегка шевельнулись тонкие губы, готовясь призвать его, священное орудие. Бо Хулар был готов вступить в схватку прямо здесь, не отходя от места тайного собрания богов Лунного Пантеона, не заботясь о том, к каким последствиям приведет яростный порыв отомстить обидчику, но опасность нежеланной битвы предотвратила одна лишь короткая фраза, после которой Бо Хулар медленно вздохнул и преодолел внезапную вспышку гнева:
– Довольно, Ма Онши, перестань досаждать моему брату, – колко бросил багряноокий бог, но на его лице застыла беспечная улыбка. – Мы собрались здесь не за тем, чтобы выслушивать ваши дрязги. Вы можете продолжить ссориться на поле битвы, когда наши Пантеоны объединяться в борьбе с восставшими младшими богами. У вас будет предостаточно времени, Ма Онши, чтобы в пылу сражения выстрелить в спину моему брату, ведь это так вам подходит.
– А, Бо Инхис, мой глубокоуважаемый враг, – приветливо поклонился Ма Онши, подойдя ближе, и никто не усомнился бы в его искренности, кроме тех, к кому она обращалась. Бо Инхис кривовато кивнул в ответ, а Бо Хулар, поджав губы, молча сверлил лунного бога багрянными глазами.
– Вы абсолютно правы, говоря о том, что целью нашего собрания стало ни что иное, как совместное дело, но вы, как вам самому должно быть известно, покинули Совет, едва он начался, – высокопарно промолвил Ма Онши, поигрывая луком. Сунги, который следил за хаотичными движениями изящного оружия, проникся сочувствием к духовному орудию, терпевшему подобное неуважительное отношение.
– Мне надоели монотонные речи вашего дядюшки, – ответил Бо Инхис. – Он слишком сложно говорит о простых вещах, о которых говорить и не следует.
– Мой дядя не из болтливых, но любитель поболтать, когда ему даётся такая возможность, – усмехнулся Ма Онши. – Но в этот раз Ма Сульхэ превзошел все ожидания: так скупо описывать похождения Бо Ючуна, так скрупулезно раскрывать детали, превращая занимательную историю в многотомное собрание рассказов о жизни бога Лени. Вот уж чьё существование не достойно подобного, так это подвиги Бо Ючуна. И вот кого вы, дорогой Бо Хулар, должны неистово ненавидеть, – неожиданно переключился на солнечного бога Ма Онши, состроив обиженную гримасу, – ведь это именно Бо Ючун стал причиной гибели царства Сунгали, в котором вы провели продолжительное время. На вашем месте я бы и близко с Бо Ючуном знаться не стал, даже во имя благих целей. Хоть он и поведет объединенную армию Пантеонов против восставших богов, но всё же гордость должна помешать вам встать плечом к плечу с убийцей невинного народа. Бо Ючун – вот, кто настоящий враг вам, любезный Бо Хулар, а моя скромная персона ничего плохого вам не сделала. Наоборот, я считал нас с вами добрыми друзьями.
Фантомное тело Сунги мелко задрожало, стоило ему услышать это имя. Имя того, кого он так страстно желал уничтожить, но кто был недосягаем, кто был дальше от него, чем Солнце. Бо Ючун – любимый сын Бо Юкана, бог, которому позволено всё, могущественный воин с благородным сердцем, сострадающий доле смертных, но не гнушающийся жестоко карать тех, кто перечил воле богов. Бог Жизни, отнимающий и дарующий её по своей воле, усмиритель непокорных, объект ненависти богов Лунного Пантеона и его самого, жалкого духовного орудия, которое никогда не в силах будет отомстить за свой народ, погибший безвозвратно.
– У меня нет ничего общего с вами и никогда не будет, – резко и громогласно провозгласил Бо Хулар.
– О, несомненно, – согласно кивнул Ма Онши. – Однако вы знали, сколь много общего у вас, юный Бо Хулар, с вашим дорогим дядюшкой, Бо Ючуном? Вы выбрали не лучший пример для подражания, хоть и сделали это, вероятно, не осознанно. Этот бог приведет ваш род к гибели, – тон Ма Онши неожиданно стал серьёзным. Он опустил глаза на лук, словно только сейчас понял, что держит его в руках. – Так яростно сражаться за тех, кто этого не достоин. Помогать тем, кому одна дорога – раствориться в Забвении. Это всего лишь жалкие попытки бога доказать себе и другим, что он нечто большее, нежели кусок бессмертного и бездушного мяса. Но притворство не спасет нас от нашей природы, она всё равно вырывается наружу и жадно поглощает все вокруг без остатка. Однако, думаю, об этом вы и без меня прекрасно знаете, Бо Хулар.
Ма Онши поднял взгляд и встретился глазами с Сунги.
– Скажи мне, бывший наследный принц, – с тихой улыбкой обратился к Сунги Ма Онши, – тем ли существам поклоняются смертные? Что это: уважение ли, страх ли, а, может быть, всё же – ненависть? Что вы испытываете, когда боги, коим вы поклонялись, коим жертвовали самым сокровенным, поднимают на вас карающий перст? Вы считаете себя верными последователями, детьми богов, надеетесь на нашу заботу и защиту, даже не догадываясь, что вы всего лишь рабы, жалкие игрушки, которыми мы вертим, как пожелаем. Жестокая правда, которую никто из вас не хочет принимать.
Ма Онши натянул невидимую стрелу на луке, притворно целясь в Сунги, а тот покорно ждал вопросов, которые не замедлили появиться на свет:
– Скажи мне, смертный, достоин ли уважения бог, который с бесстрастным лицом разит копьем своих «детей», потому что возомнил себя «отцом»? И не лучше ли тот бог, который не вводит в заблуждение, умасливая речами о справедливости и свободе? Давать надежду, а затем отнимать её, вырывать из холодного трупа, либо не давать ничего, забирая все без остатка? Каков твой выбор теперь, юный принц, когда ты оказался по ту сторону жизни? Стоил ли Бо Хулар жизни, которую ты за него отдал?
Сунги не ответил ни на один вопрос, но Ма Онши и не ожидал ответа, потому что задал их не для себя.
Бо Хулар, неотрывно глядя в бескровное лицо наследного принца, нашёл в нём ответы на вопросы, которых так отчаянно боялся.
***
Дилфо без сил рухнул, в этот раз Сунги не стал его поддерживать, он позволил мальчику безвольно растянуться на полу и даже не шелохнулся, чтобы облегчить положение Дилфо.
Вач же терпеливо ожидал, пока Сунги нарушит молчание, но тот тупо глядел на мальчика, свалившегося в беспамятстве от усталости, крепко сжимая ладони в кулаки. Вач протяжно вздохнул, отряхнул коленки, которые ещё сочились от недавних ран, и подошёл к Дилфо. Смахнув с лица мальчика светлые пряди волос, он покачал головой и тихо вопросил:
– Что он видел?
– Многое, – только и ответил Сунги.
– Он не скоро оправится от такого всплеска эмоций, надо дать мальчишке отдохнуть.
Вач легко закинул себе на спину Дилфо, несмотря на то что тот был выше ростом и плотнее. Ноги мальчика волочились по полу, а голова безвольно свесилась Вачу на плечо, но это не мешало лживому ордженцу без труда нести на себе Дилфо.
– Ты покинешь его, – уверенно произнёс Вач, устало взглянув на Сунги. – Мальчик более не желает видеть тебя рядом с собой. Чтобы он ни увидел в твоих снах, это ничего не изменит. Ты своё дело сделал, теперь сновидец в руках Храма.
– Знаю. Я давно должен был уйти.
Вач кивнул, поправил Дилфо и неспешно двинулся дальше по коридору, где в запутанном лабиринте дверей слышались негромкие голоса тех, кто шёл ему навстречу.
– А всё-таки, – произнёс Вач, остановившись. – Зачем ты спас его? Дело ведь не в том, что он сновидец.
– Нет, – холодно ответил Сунги. – Я лишь хотел ощутить то, что ощутила она в тот день.
– Тяжесть, не так ли? – тихо улыбнулся Вач. – Непомерная тяжесть вины.
Сунги не ответил, а Вач уже скрылся в полумраке коридоров.