Блаженны нищие духом

ЛЕХА САВЕЛЬЕВ. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

В тот же год он женился на Татьяне, которая когда-то училась в параллельном классе. Ее родители разошлись, и сначала женился отец и ушел к новой жене, а потом вышла замуж мать, и стала жить у мужа. Старшая сестра Тамара, не так давно вышедшая замуж, тоже жила у мужа. Татьяна осталась со старенькой бабушкой в трехкомнатной квартире. В личном плане у нее все как-то не складывалось. Институт, в котором она с грехом пополам училась на вечернем, в народе назывался тазикостроительным и контингент имел работающий, в основном уже семейный. Подруги, даже те, у которых имелись свои воздыхатели, не спешили делиться холостыми друзьями, придерживая их на всякий пожарный случай. А в тресте, в котором Татьяна работала, коллектив был женский. Так что Леха со своим предложением, несмотря на его слегка уголовное прошлое, был принят положительно.

Свадьбу сыграли, как положено: с белым платьем, фатой, машиной с кольцами, лентами и куклой, с выкупом невесты у подъезда, с поездкой после ЗАГСа на Воробьевы горы, с застольем в местном ресторанчике, «горько» на счет… Одним словом, все было, как у людей. Танюшка осталась своей свадьбой очень довольна, и спустя много-много лет она по сотому разу пересказывала в подробностях весь недолгий процесс ухаживаний Лехи и этот знаменательный в ее жизни день свадьбы. Уже все знали эту историю наизусть, но Таня говорила так вдохновенно, как будто только вчера пережила немыслимое чудо бракосочетания, которое случается отнюдь не со всеми девушками, что ее сочувственно выслушивали, поддакивали и даже задавали вопросы.

Потом начались будни привыкания и не всегда радостных открытий, борьбы за власть, отвоевывания территорий и достижения компромиссов. Стали вить гнездо. Разномастные чашки и тарелки со сколами и трещинками сменились сервизами. Время от времени стали появляться хрустальные вазочки, конфетницы, салатницы. Бесплафонный облезлый паук уступил место огромной чешской люстре, выцветшие линялые занавески сменили гэдээровский тюль и гардины с ламбрекенами. Было совершенно очевидно, что главным критерием, которым руководствовались при обустройстве, была помпезность. Леха же считал, что у Танюшки отличный вкус, и ее хозяйственная деятельность была ему очень даже по душе: у него в доме должно быть на десять, нет, на сто порядков лучше, чем у других, а уж за ним не заржавеет, деньги он нароет.

Татьяну очень смущало то, что Леха так и остался без высшего образования, и периодически этот вопрос так или иначе поднимался, но Леха только раздраженно отмахивался:

— Хочешь, чтоб я стал сторублевым инженером? Давай! Я закончу свой ликбез и через год буду протирать портки в каком-нибудь НИИ. Только вот с этим — и он обводил рукой позолочено-люрексовый рай, — придется распрощаться. Я и так умнее их всех.

— А все-таки было бы неплохо иметь диплом. Сам знаешь, как сейчас: без бумажки ты — какашка.

— Дура, вот дура… Человек — тот, у кого есть деньги. Значит, сейчас ты, какашка, живешь со мной, говном, и у нас с тобой, у говна с какашкой, семейная идиллия. А окончишь институт — человеком станешь? Как же ты тогда будешь жить со мной, говном? Конец идиллии?

— Не ори на меня, — орала Татьяна.

Конечно, одно дело — говорить своим подругам, что ее муж — шофер, и совсем другое — научный сотрудник. Но совсем третье дело, и очень сладкое притом, видеть, как зеленеют от зависти те же подружки при виде новой стенки или ковра. Что и говорить, Татьяна понимала, что до научного остепененного работника Леха никогда не дотянет, а жить на сотню ей уже не хотелось. Поэтому надежду она оставила, но в ссорах часто использовала как козырь его необразованность. Сама она все-таки дотянула до диплома, и Леха втайне гордился тем, что у него жена с высшим образованием.