Историческая родина встретила Ани сумасшедшей песцовой метелью и медленно плывущим колокольным звоном. Она ожидала чего-то в этом роде, но не столь прекрасного и величественного. Пока выгружали из машины багаж, пока она расплачивалась с шофером, ее всю запорошило снегом, и от этого было весело, и предстоящая авантюра казалась ей романтической и непременно с хорошим концом. Да и вообще это первое впечатление определило настрой на отпущенное ей время пребывания в Москве.
Ожидавший ее в Шереметьево молодой и интересный преподаватель частной школы, в которой предстояло работать, приятно удивился ее миловидности и молодости (почему-то он был уверен, что приедет чопорная дама забальзаковского возраста), и от этого был предупредительно галантен. Он помог занести вещи в квартиру, проверил, все ли в рабочем состоянии, и вежливо откланялся.
Квартирка, как ее здесь называли — распашонка, — Ани понравилась. Две комнатки были маленькими, но уютно и функционально обставленными. Окна спальни выходили во дворик, а большое окно гостиной — на недавно отреставрированную церковь. На разложенной в спальне широченной тахте были аккуратно сложены новые одеяла, подушки, плед и два нераспечатанных комплекта постельного белья.
Крошечная кухонька сияла чистотой. Ани вспомнила, как кто-то рассказывал, что москвичи обычно устраивают свои посиделки на кухнях, недоверчиво улыбнулась, присела на стул и представила: вот напротив сидит муж, глава семейства, сбоку умещаются двое детишек… А что? Вполне… Ее нынешняя парижская квартира гораздо хуже…
Холодильник работал, имелась посуда на шесть персон, а в ванной ее вообще ожидал сюрприз: новая стиральная машина-автомат. Настроение с каждой минутой улучшалось. Она распаковала чемоданы, разложила и развесила вещи и решила сходить в ближайший магазин за продуктами: очень хотелось есть.
В крошечном магазине с названием «Супермаркет», как ни странно, было все, что могло понадобиться или захотеться непритязательному едоку. Она набрала себе всякой всячины и не спеша побрела домой, подставляя лицо ветру, несущему снег, запах елок и еще что-то неуловимо знакомое. «Наверное, генетическая память», — подумала она и представила себе молодую бабушку, влюбленную, счастливую, идущую сквозь метель под руку с красавцем-дедушкой. Ей безумно захотелось счастья, и на этот раз в душе не отдало болью. Это было хорошим знаком.
Занятия начинались только с 14 января, и в ее распоряжении было какое-то время для акклиматизации, адаптации и рекогносцировки. Первые дни Ани бродила по Москве, заглядывала в магазины, делала мелкие покупки для хозяйства и неоднократно с благодарностью вспоминала Жерара, столь разумно распорядившегося ее зимним гардеробом. Новый год она встречала одна, перед телевизором, но около часа ночи, уставшая от переполнявших ее впечатлений, уснула.
В оставшиеся свободные дни она побывала в различных музеях, один раз сходила в театр и один раз съездила на ВДНХ, чтобы вживую сориентироваться в выходах, автобусах, трамваях. Дома сверилась с планами и успокоилась: все было правильно, все совпадало.
Начались занятия. Ани ужасно волновалась, но и здесь ей были преподнесены приятные сюрпризы: ее приняли хорошо и учителя, и ученики, дети неплохо знали французский, и не было необходимости следовать какой-либо скучной методике. Она начитывала на пленку тексты из учебника, для преподавателей выбирала тему следующего урока, обсуждая ее потом весь урок по-французски, споря и импровизируя. Ани предложила им разучить несколько песен. Две девочки принесли гитары, и они тихо пели. Буквально через пару недель ее попросили о дополнительных занятиях для желающих и предложили неожиданно высокую плату. Этого Ани никак не ожидала, как и того, что на эти дополнительные занятия будут приходить все ученики, даже те, которые говорили по-французски практически свободно. Ани перестала чувствовать себя аферисткой и самозванкой. Незаметно пролетела половина февраля, а она все откладывала поездку на ВДНХ, собираясь с духом. Однако пора было приступать и к тому делу, из-за которого она, собственно говоря, приехала в Москву.