Блаженны нищие духом

ЛЕХА САВЕЛЬЕВ. РОЖДЕНИЕ СЫНА. ХИТРАЯ АВТОБАЗА

Витька родился слабеньким, часто прибаливал, и участковый педиатр, мужеподобная Виктория Вячеславовна, любившая попугать молодых мамаш, зачастила к Савельевым.

— Ну что, давай-ка мы с тобой пообщаемся. Так… Ножками не дрыгай, дай тете-доктору посмотреть твои ножки… Да-а… Складочки-то не сходятся…

— Где? Какие складочки? — в ужасе кидалась к Витьке Татьяна.

— Ну вот же, мамочка, видите? Складочки не сходятся, — кое-как выровняв радостно дрыгающиеся ножонки малыша, демонстрировала Виктория Вячеславовна.

Складочки, действительно, чуть-чуть не сходились и вообще были немножко разными.

— А что это значит? — допытывалась Татьяна.

— Что это значит? Это значит, что одна нога короче другой.

— Господи, а что теперь делать?

— А что тут сделаешь? Ничего. Будем наблюдать.

На следующий же день Татьяна кидалась к специалистам, записывалась на приемы, которых нужно было ждать от месяца до полугода, и, не выдержав, обращалась к платным врачам, которые в результате многочисленных и дорогостоящих обследований ничего серьезного не находили.

А в следующий визит Виктория Вячеславовна, беря Витюшку на руки и осматривая, вскользь замечала:

— Головку-то как отлежал, как головку отлежал…. Видите, мамочка, слева головка приплюснута как…

То у ребенка отсутствовал какой-то важный рефлекс, то появлялись признаки глухоты… Татьяна стала плохо спать ночами, и у нее пропало молоко. Леха, твердо убежденный в том, что у его сына должно быть все самое лучшее, скупал у спекулянтов чеки и набирал в «Березке» самого лучшего импортного детского питания. Неплохие деньги, которые он зарабатывал на своем «КрАЗе», стали уплывать довольно быстро, и Леха начал теребить дядю Лешу.

И вот, наконец, дядя Леша свел его с нужным человеком. Леха написал заявление, заполнил кипу необходимых анкет и стал ждать. Время шло, а дело стояло. То ему обещали, что через месяц увольняется шофер в каком-то африканском посольстве, и тогда Леху возьмут на его место. То выяснялось, что не через месяц, а через три. Потом ему находили другое место, но там надо было ждать полгода. А деньги нужны были сейчас. Несмотря на предупреждение дяди Леши, Леха стал понемногу химичить с путевыми листами и подхалтуривать. Ему все чаще и чаще стало приходить на ум бросить все это к чертовой матери и уже начать потихоньку раскручивать то дело, ради которого он через столько прошел. Он каждый раз содрогался при одном воспоминании о той ночи, но рождение Витьки давало ему оправдание. «Я дойду до конца, чего бы это ни стоило, я сделаю это ради сына», — часто повторял про себя Леха. Нужно было искать сообщников.

С недавних пор он присмотрел одну хитрую автобазу, приспособленную для похоронных дел. Огороженная со всех сторон глухим бетонным забором, они занимала довольно большую площадь, имела ремонтные мастерские, весьма захламленные подсобные помещения непонятного предназначения, два выезда, лаз и много чего еще, что могло бы пригодиться для дела в будущем. О том, как все это могло пригодиться, Леха имел размытое, расплывчатое представление, но официальная близость к кладбищенским делам, как ему казалось, открывала большие возможности. И он, в сущности еще не ведавший, что ему предстоит, полагал, что сделал очень правильный и умный ход.

Называлась она «Автобаза номер такой-то», так что ее работники, не афишировавшие род своего занятия, могли спокойно говорить: «Я работаю шофером на автобазе». Или слесарем на автобазе. Или еще кем-то. Даже их домашние зачастую не подозревали, что же это за работа на самом деле. Люди там подобрались специфические, умеющие держать язык за зубами. Устроиться туда можно было только по блату, ибо на смерти и чужом горе всегда хорошо наваривалось, и Леха стал искать выход на кого-нибудь, кто смог бы ему поспособствовать в этом деле. Через длинную цепочку, путем сложных переговоров и при поручительстве третьих лиц, которых он даже не знал, Леха все-таки устроился туда, сказав Татьяне, что перешел на другую работу, где будут больше платить.

Какое-то время Леху на новом месте не воспринимали и не принимали. Иногда несколько человек собирались выпить после работы, но его не звали. Однако постепенно Леха примелькался, к нему попривыкли и перестали его чураться. Он же за это время наметил себе трех возможных «компаньонов». В принципе, ему нужны были только двое, но он никак не мог сделать окончательный выбор. Петро, здоровенный невозмутимый мужик, вроде как дружбанился с Лексеичем, мужиком чуть меньше самого Петра. Была у них какая-то слаженность, сработанность. Вполне возможно, что до базы они вместе где-то работали в паре, а, может быть, уже здесь вместе проворачивали какие-то дела — уж больно хорошо они понимали друг друга с полуслова, с полужеста… Исподтишка наблюдая за ними, Леха решил, что они бы подошли ему для дела, вот только настораживала эта их слаженность. А что если они, так хорошо понимая друг друга, переглянутся на последнем этапе, да и решат, что Леха им больше не нужен? Почему бы и нет? Федька тоже подошел бы. Можно было бы, скажем, взять Федьку и Петро, или Федьку и Лексеича. Но как они будут в паре — не очень понятно. Пока Леха прикидывал так и сяк, неожиданно выяснилось, что уборщица Светка — сожительница Федора, и Федор сразу же отпал. Оставались Петро с Лексеичем.

Как к ним подкатиться? Сразу к обоим или же сначала к одному, и, если согласится, пусть сам решает, говорить ли со вторым Лехе или же он сам скажет. А если так, то к кому толкнуться первому? Лексеич попроще, поживее, похитрей. Петро угрюмый, к нему так запросто на драной козе не подъедешь…

Теперь, что говорить и что нет. Как бы разговор ни пошел, все равно наступил бы момент, когда пришлось бы сказать типа того: «Мужики, вот я весь такой хороший, засунул трубки с героином в задницы своих убитых товарищей, а теперь хочу разрыть их могилы, достать эти трубки из их разложившихся тел, толкануть его и зажить богато, уважаемым человеком, чтобы сын мой вырос человеком, получил бы образование, и чтобы жена моя не считала бы меня дерьмом только потому, что у меня нет высшего образования». И каждый раз, подходя к этому моменту, Леха весь внутренне сжимался и наливался бессильной яростью. «А что, если я ошибся? А вдруг они скажут: «Ну и мразь же ты!» и не захотят иметь со мной дело… И это в лучшем случае. А в худшем — сдадут ментам…»

Он нервничал, подыскивал, как ему казалось, подходящие слова, но потом все отметал. Слово «мужики», с которого он собирался начать, навязло на зубах. Он постоянно мысленно начинал свою речь, но дальше «мужиков» сдвинуться никак не мог. Ложась спать, он начинал играть словами, но все слова упорно упирались в факты, а из фактов вырастали неприглядные картины. Он подолгу не мог заснуть, вставал покурить, стал невнимательным к Татьяне. Татьяна втайне обижалась, но ничего ему не говорила. Как-то раз, не выдержав, она пожаловалась Тамарке, и та ей присоветовала хорошенько подпоить его и у пьяненького постараться вытащить все, что у него на душе.