Блаженны нищие духом

ЖЕРАР И ЛЮК

Попервоначалу Жерар и Люк собирались периодически ездить в Москву скупать картины Андрея Блаженного и перепродавать их во Франции. Но, во-первых, перевозка картин за границу — дело тонкое, а делать ставку на г-на Волкова не имело смысла, учитывая быстро меняющуюся обстановку в стране. Во-вторых, могло оказаться так, что Андрей был слишком плодовит, и тогда ценность одной отдельно взятой картины падала. Заключать с ним договор на предмет того, что они являются его единственными покупателями, было глупо, да и нереально, так как он не в себе, а потом это — Россия. Не уследишь. И вообще, он мог куда-нибудь уехать, пропасть, сгинуть…

Андрей Блаженный мог быть неплодовитым, писать одну картину в год-два. Как ее отлавливать?

Рано или поздно, но обязательно кто-нибудь его заприметит, если уже не заприметил…

Все эти соображения обсуждались, обмусоливались не по одному разу, но, в конце концов, просчитав все до мелочей, они оба, и Жерар, и Люк, пришли к выводу, что при правильной постановке дела можно быстро окупить первоначальные вложения, а дальше уже стричь купоны.

Стратегический план был таков. Молодая интересная незамужняя женщина, не очень умная, обязательно хорошо знающая русский язык, едет в Москву, знакомится с Андреем Блаженным, прикладывает требуемые усилия, женит его на себе и увозит во Францию. Желательно, она должна быть русского происхождения, обнищавшая, доведенная до крайности и отчаявшаяся, но не опустившаяся. На ее имя покупается в пригороде Парижа маленький домик, и открывается счет с некоторой пожизненной рентой. Она обязуется быть при Андрее всем: кухаркой, горничной, прачкой, экономкой (супружеский долг остается пока под вопросом). Андрею создаются все условия для работы: студия, холсты, краски, уход и присмотр. Они не должны никого принимать, ни заводить знакомств, никто не должен знать, где они живут. Вполне вероятно, что Андрей захочет посмотреть Париж, посетить музеи. Организовать, чтобы каждый его выход в мир проходил без эксцессов. Все права на распоряжение картинами уже имеющимися и теми, которые будут написаны, принадлежат Жерару и Люку. Последние делают ему имя, продают картины, и прибыль распределяется между Жераром и Люком в соответствии с ранней договоренностью. Андрей молод, при грамотном подходе к раскрутке можно сорвать бешеные деньги.

Эта идея, правда, не до конца оформившаяся, пришла Жерару в голову еще в Москве, когда он врал г-ну Волкову о грозящем неудачном замужестве дочери приятеля. В ней в принципе не было ничего невозможного, фантастического, и как вариант, она была высказана Люку. Потом они с Люком несчетное количество раз обсуждали ее, оттачивали детали, находили решения… Было несколько уязвимых мест, обойти которые никак не удавалось. Придумывались новые варианты, но они подразумевали вовлечение в аферу новых лиц, и, следовательно, либо можно было проморгать само дело, либо пришлось бы основательно делиться. Кроме того, предстояли весьма и весьма ощутимые расходы, которые если и были Люку по карману, то Жерара оставляли практически на нуле.

Вопросом номер один была консультация с Иоганном Хофером, прозванным за глаза Немцем, на самом деле выходцем из Австрии, крупнейшим экспертом по части современной живописи. Очень хотелось все-таки заручиться его положительной оценкой, потому что его слово было всегда окончательным и обжалованию не подлежало. Если он выносил приговор, то картины можно было выбрасывать на помойку: будущего у них не было. Показать же их Немцу означало выпустить джинна из бутылки. Однако же, если бы Немец был в их команде, то дальше можно было не беспокоиться. Вот только согласится ли он и, если да, то на какую долю будет претендовать?

— Боюсь, что нам без Немца не обойтись… — прагматичный и трезво смотрящий на вещи Люк вопросительно посмотрел на Жерара.

— Люк, ну давай еще раз… неужели ты не сможешь организовать шумиху сам? — не сдавался Жерар.

— Представь: я организовываю шумиху, как ты это называешь, а он одним словом перечеркивает все наши усилия… Он должен быть на нашей стороне… Как ни крути…

— Если он поймет, что мы задумали, то либо уничтожит нас, либо попросит много…

— А если его подключить потом, когда клиент будет уже здесь? — на самом деле у Люка крутилось в голове множество вариантов, включая и те, в которых Жерар не фигурировал вообще.

— Мы уже вложимся, а он упрется…

— Слушай, а что, если так… Мы идем к нему и рассказываем ему все, как есть, и просим войти в долю… Я имею в виду вложения с его стороны…

— Слушай, а почему бы ему тогда не провернуть все самому? С его авторитетом и связями мы ему не нужны, — Жерар выругался. — Люк, я именно поэтому с тобой, а не с ним.

— Черт… Но он же не знает, о ком идет речь… И тем не менее придется, видимо…

— А что, если мы свалим Немца? — расхрабрился Жерар.

— Свалим Немца? Это как же мы свалим Немца? — удивился Люк.

— А мы сделаем вот что. Через третьих лиц пустим слух, что с подачи Немца из России вывезены четыре шедевра современного автора. Никто точно не будет знать, ни кому удалось вывезти, ни имени автора картин. Что скоро их выставят в такой-то галерее, потом, что в другой… Что ходят слухи, что некое высокопоставленное лицо купило их для своей частной коллекции, и картины религиозного содержания, но неоднозначной трактовки никогда и нигде не буду выставляться в силу своего слишком сильного психологического воздействия на владельца.

— Имя надо озвучить. Иначе под нашу оркестровку может спеть кто-нибудь находчивый, — отрезвил его Люк.

Жерар задумался.

— Ты прав. Рискованно. Значит, озвучим имя. Тем лучше даже. Смотри: к Немцу пристает какой-нибудь якобы журналист и просит прокомментировать слухи о картинах Андрея Блаженного…

— Звонит по телефону…

— Да, это еще лучше. Звонит по телефону и просит прокомментировать слухи о четырех вывезенных картинах Андрея Блаженного. Немец его посылает, естественно, но имя он уже знает. Немец обязательно начнет аккуратно наводить справки через своих и выяснит, что картины прибыли с его подачи, так? — Жерар опять начал воодушевляться.

— Так.

— А дальше он попадает в глупейшее положение… Он должен понимать, что шумиха поднята неспроста и что картины вот-вот всплывут. Но не может же он охаять то, что еще не видел? Как он будет рассуждать? Если товар стоящий, то, по крайней мере, этот слух сработает на его репутацию. А если товар не стоящий…

— Но товар стоящий…

— Нет, он-то еще его не видел… Он не будет подписываться заочно… Черт, я запутался…

— Все правильно, он в глупейшем положении. А посему лучшее для него — затаиться и пока не делать никаких телодвижений. А то, что Немец затаился или темнит, — играет нам на руку. Я не хочу с ним делиться. Тут малой кровью не обойдешься.

— Найдешь кого-нибудь подходящего для телефонного звонка Немцу?

— Найду. Это я беру на себя. Теперь адвокат.

Это был вопрос номер два. Дурак им не был нужен, а умный мог начать выкручивать руки.

— Адвокат должен знать все. За исключением маленьких, не украшающих нас деталей.

— Да пусть знает. Слушай, Жерар, ничего криминального нет в нашем деле.

— А как мы будем объяснять сверхприбыли? Где ты видел такие комиссионные за посреднические услуги? Ты предлагаешь заняться еще и отмыванием денег?

— А почему бы и нет?

— Люк, давай все-таки сразу договоримся: все должно быть чистым. Нам нужен очень, очень хороший адвокат, и пусть о законности сделок голова болит у него. Да, придется ему платить. И с этим тоже ничего не поделаешь.

— Как-то все слишком шатко…

— Шатко… Жалеешь, что ввязался?

— Нет. Хочу денег. Хочу много денег.

— Так, ладно, адвокат. Ну что, Пьер или г-н Шабрие? У Пьера, конечно, голова светлая…

— Я тут думал, и вот что хочу тебе сказать по поводу адвоката. Может быть, у Пьера и светлая голова, зато г-н Шабрие уже весьма в возрасте. Понимаешь, о чем я? И опыт у него колоссальный… Понимаешь?

— А ты, пожалуй, прав… Стало быть, Шабрие. Когда его вводить?

Вопрос «когда?» был номером третьим. Время поджимало страшно. Было понятно, что картины Андрея кто-то покупал. Может быть, это были случайные покупатели, но могло быть и другое: конкуренты, причем находящиеся в более выигрышной позиции. Если кому-то во Франции пришла в голову идея с перехватом и последующим контролем Блаженного, то почему бы ей не прийти в голову кому-то в России? Опять же бюрократические проволочки, не говоря уже о времени, которое уйдет на то, чтобы уломать его жениться… Ведь кто знает, что у него в голове? До какой степени он не в себе?

Вопрос номер четыре касался женщины: дело было в том, что кандидатура была всего одна. Искать какую-то другую и обрабатывать ее было уже некогда. И еще неизвестно, как пойдет дело с уже имеющейся…

Все было настолько хрупко и шатко, начиная с предполагаемой будущей стоимости картин и кончая согласием художника жениться. И все это походило бы на абсолютно идиотскую аферу, если бы не четыре полотна, висящих у Жерара. Они смотрели на картины и понимали, что даже старый интриган Немец просто не посмеет не признать их шедеврами, и что игра стоит свеч.

Надо было начинать действовать и по ходу дела, если это потребуется, вносить исправления в сценарий. Неделя обещала быть сумасшедшей.