Филантропы в рваных штанах

Глава 42

ИЮНЬ

Вначале мая стояла на редкость плохая погода, с резкими, холодными ветрами. Почти каждый день лил дождь, дороги развезло, грязь просачивалась сквозь гнилые подошвы дешевых, зачастую приобретенных у старьевщика ботинок, которые носили рабочие. Из-за дрянной погоды почти все наружные работы были прекращены, кроме того, она вызвала массу заболеваний, ведь даже те, кому повезло и кто работал в помещениях, утром приходили на работу промокшие и весь день оставались в мокрой одежде и промокших башмаках. Дожди принесли неприятности и тем, у кого были свои огороды, потому что при хорошей погоде в свободное время они могли бы ковыряться там.

Ньюмену так и не удалось получить работу с тех пор, как он вышел из тюрьмы, но он пытался что-то заработать, торгуя вразнос бананами. Филпот − когда у него была работа − обычно покупал у него на шесть пенсов или на шиллинг бананов и отдавал их детям миссис Линден. По субботам старина Джо часто подстерегал ее детей и покупал им у бакалейщика пирожные. Однажды, когда он узнал, что миссис Линден оказалась на мели, он придумал весьма хитрый план, как помочь ей. В это время они со Слаймом оклеивали обоями большой потолок в одном магазине. Под обои полагалось сначала заклеить потолок небеленым холстом, и, когда они закончили работу, у них осталось довольно много обрезков холста. Филпот собрал их, разрезал на ленты шириной в несколько дюймов, принес миссис Линден и попросил ее сшить их вместе так, чтобы получилась одна длинная полоса. Эту длинную полосу нужно было разрезать на четыре полосы одинаковой длины и сшить их потом таким образом, чтобы вышло нечто вроде трубки. Филпот объяснил ей, что это нужно для одной из работ, которые производит фирма Раштона, и что ему поручено передать заказ швее. Фирма заплатит за работу, и миссис Линден может запросить хорошую цену.

− Понимаете, − подмигивая, сказал он, − нам выпал шанс неплохо заработать.

Мэри работа эта показалась довольно странной, но она выполнила все в точности, и, когда Филпот пришел к ней за заказом и спросил, сколько она просит за работу, она назвала три пенса − у нее это заняло всего полчаса времени. Филпот высмеял ее − совсем, мол, не та сумма. Фирма ведь не знает, сколько ей потребовалось времени, нужно требовать не меньше шиллинга. После некоторых колебаний она выписала счет на шиллинг на половинке вырванного из тетрадки листа. В следующую субботу он принес ей деньги и ушел, весело посмеиваясь и радуясь успеху своего плана. Только на следующий день ему пришло в голову, что он с таким же успехом мог заказать ей для себя фартук или два, но затем он решил, что поступил верно, в противном случае ему бы пришлось покупать новый холст, а кроме того, фартуки сшить и в другой раз можно.

Ньюмену не удалось разбогатеть на бананах − ему редко удавалось заработать больше двух шиллингов в день − и он был страшно рад, когда однажды вечером Филпот зашел к нему и сказал, что есть надежда получить работу у Раштона. На следующее же утро Ньюмен явился в контору, захватив с собой фартук, блузу и ящик с инструментами, готовый приступить к работе. Он явился в четверть шестого и дожидался у ворот прихода Хантера. Тот был втайне очень рад Ньюмену, поскольку была спешная работа, а рабочих не хватало. Само собой разумеется, своей радости он никак не проявил, зато помедлил, давая Ньюмену возможность произнести традиционную фразу:

− Нет ли какой-нибудь работы, сэр?

− Ваша работа здесь у нас в последний раз не очень-то нас устроила, − сказал Скряга. − Однако я готов дать вам возможность попробовать еще разок. Но если хотите удержаться на работе, вам придется пошевеливаться.

К концу месяца все стало налаживаться. Погода стала лучше, дожди кончились. Почти у всех была работа. Фирма Раштона была настолько обеспечена заказами, что они вернули на работу нескольких старых рабочих, которых уволили в прежние годы под предлогом того, что те слишком медленно работали.

Благодаря влиянию Красса Истон приобрел теперь статус постоянного рабочего фирмы. В последнее время он вернулся к своей привычке проводить вечера у «Крикетистов». Вероятно, даже и без дружбы с Крассом он все равно бы продолжал посещать эту пивную, ибо дома дела шли плохо. Неизвестно почему они вечно ссорились с Рут, и не всегда по его вине. Иногда, по дороге с работы домой, он решал быть к ней добрым и предлагал ей после чая пойти всем вместе с ребенком погулять. Раз или два она соглашалась, но они успевали поссориться еще по дороге. Теперь он не пытался наладить с ней отношения и каждый вечер сразу же после чая уходил.

Мэри Линден все еще жила вместе с ними и не могла не ощущать, что в семье этой нет счастья: она часто замечала, что глаза у Рут красные и опухшие, как после слез, деликатно вызывала ее на откровенность, но безуспешно. Однажды, когда Мэри пыталась дать ей какой-то совет, Рут разрыдалась, но так и не сказала, в чем причина, − у нее болит голова, утверждала она, плохо себя чувствует, ничего больше.

Иногда Истон проводил время в пивной, но часто уходил на огороды, где у Харлоу был участок земли. Харлоу обычно вставал в четыре утра и до работы часок трудился на своем участке, а каждый вечер, выпив чаю, опять отправлялся туда и работал дотемна. Иногда он не заходил домой, а шел прямо на участок, и дети относили ему туда чай в бутылке и ужин в маленькой корзиночке. У него было четверо детей, и все они были еще слишком малы, чтобы работать, и, само собой разумеется, ему нелегко приходилось. Он не был трезвенником, но, как он часто говаривал, «трактирщики на его деньги не растолстеют». Бывало, он по нескольку недель не прикасался к спиртному, если не считать стакана или двух пива в воскресенье за обедом, но пиво стоило не дороже чая или кофе, так что лишним расходом здесь и не пахло.

На его счастье, его жена была хорошей портнихой, в скромности и прилежании не уступала ему; с утра до вечера она гнула спину за шитьем и при этом умудрялась поддерживать дом и следить, чтобы дети были чистыми и прилично одетыми. Хотя далеко не всегда они были сыты, но выглядели всегда так пристойно, что ни одна из дам-благотворительниц никогда не рассматривала их семью как нуждающуюся в помощи.

Харлоу платил пятнадцать шиллингов в год за свой участок земли, и, хотя вкладывал в нее немалый труд, она приносила ему и радость, и кое-какой доход. Обычно за цветы Харлоу выручал несколько шиллингов, да и картошки и овощей им хватало почти на весь год.

Иногда на участок приходил Истон и помогал Харлоу копаться в земле, но, проводил ли он вечер там или в пивной, все равно домой он возвращался около половины девятого и сразу ложился спать, не обменявшись ни словом с женой, которая, со своей стороны, редко к нему обращалась, разве только спрашивала о чем-нибудь необходимом или отвечала на его вопрос. Истон думал сперва, что это происходит из-за той их давней ссоры в пивной, но, когда он несколько раз извинился перед ней, прося простить его и забыть это дело, Рут всегда отвечала, что все в порядке и просить прощения не за что. Потом он решил, что все это из-за их бедности, из-за того, что прошлой зимой они вынуждены были продать дом и почти всю мебель. Но когда он заговаривал о том, чтобы что-нибудь купить и попытаться создать хоть какой-то уют в доме, Рут не проявляла никакого интереса − в доме достаточно чисто и так, устроены они вполне хорошо, говорила она безучастно.

Однажды вечером − это было в середине июня − Истон, возвращаясь с участка Харлоу, принес жене букет цветов − красные и белые розы и анютины глазки. Он вошел в дом как раз в тот момент, когда Рут собирала ему корзинку с едой на завтрашний день. Ребенок спал в своей кроватке около окна. Хотя было уже около девяти часов, лампа не горела, и мрачный сумеречный свет из открытого окна усиливал ощущение безнадежности. Огонь в камине уже погас, и там тлела только кучка золы. У камина лежал старый коврик из джута, когда-то яркий и красивый, но краски на нем стерлись настолько, что невозможно было различить узор. Пол в комнате ничем не прикрыт, если не считать двух или трех обрезков старых ковриков, купленных Рут в разное время за несколько пенсов у самых убогих старьевщиков. Стол и стулья были, пожалуй, единственными вещами, уцелевшими от прежней обстановки, небольшой буфет был почти пуст − в нем оставались три-четыре тарелки разного размера и расцветки и несколько чашек и блюдец.

Тишину нарушали только случайные звуки проезжавших мимо повозок и до странности отчетливые голоса игравших на улице ребятишек.

− Вот я что принес тебе, − сказал Истон, протягивая жене цветы. − Я думал, они тебе понравятся. Я их взял у Харлоу. Ты ведь знаешь, я ему немного помогаю на его участке.

Сперва он подумал, что она не хочет брать их. Рут стояла у стола спиной к окну, и он не мог рассмотреть выражения ее лица, когда она заколебалась, прежде чем пробормотать слова благодарности и взять цветы, которые тут же положила на стол, едва к ним прикоснувшись.

Обиженный ее, как ему показалось, невниманием, Истон не пытался вести разговор дальше, а сразу прошел на кухню помыть руки и тут же улегся спать.

А Рут еще долго сидела внизу у потухшего камина, среди тишины и сгущающихся теней, с букетом цветов в руках, и вновь переживала события прошедшего года, снедаемая угрызениями совести.

Присутствие Мэри Линден и двух ее детей, вероятно, спасало Рут от того, чтобы чувствовать себя еще несчастней. Маленькая Элси попросила у нее разрешения гулять с ребенком, а Рут, в свой черед, выполняла за нее домашнюю работу. Самой Мэри едва хватало времени на шитье − благо, что работала она надомницей, а по воскресеньям она убирала комнаты, чинила одежду своих ребятишек − словом, отдыхала. Иногда в воскресенье вечером она и Рут с детьми отправлялись навестить миссис Оуэн, которая, хотя и не была лежачей больной, но очень редко выходила из дома. Работа в меблированных комнатах привела ее к тяжкому заболеванию, от которого она никак не могла оправиться. Раз или два ее смотрел доктор и посоветовал ей покой. Он запретил ей поднимать тяжести, мыть полы, застилать постель; прописал ей калорийную пищу − крепкий бульон, цыплят, рюмочку вина и тому подобное. Правда, доктор не предложил ей путешествие вокруг света на паровой яхте или поездку в Швейцарию − вероятно, решил все-таки, что это им не по карману. Порой она чувствовала себя настолько плохо, что вынуждена была выполнять, по крайней мере, одно из предписаний врача − лежать, но тогда она мучилась от сознания того, что не может делать всю работу по дому и Оуэну приходится самому готовить себе чай, когда он по вечерам приходит с работы. Однажды ей стало так плохо, что Оуэн готов был остаться дома и не ходить на работу, но выручила миссис Истон: в течение нескольких дней она приглядывала за больной и прибирала в доме.

К счастью, с наступлением теплой погоды здоровье самого Оуэна улучшилось. После приступа кровохарканья, случившегося с ним, когда он писал рекламы, он долго боялся спать по ночам из страха, что это может повториться. Он сказал, что люди умирали от этого во сне. Но мало-помалу кошмар перестал его преследовать. Норе ничего не сказали о том, что случилось той ночью: помочь она все равно ничем не могла, а волнений ей только прибавилось бы. Иногда он сомневался, правильно ли поступил, но со временем здоровье его поправилось, и он был рад, что промолчал.

Фрэнки за последнее время возобновил свои упражнения с утюгом − силы его восстановились с тех пор, как Оуэн опять стал регулярно работать и Фрэнки получал свою овсяную кашу и молоко, и к тому же еще лекарство, которое продавал аптекарь в Уиндли по шиллингу за большую бутылку. Два или три раза в неделю он устраивал, как он их называл, «приемы» − его гостями были Элси, Чарли и ребенок Истонов. Иногда, когда миссис Оуэн чувствовала себя плохо, Элси оставалась с ней после чая и делала кое-что по хозяйству, пока дети уходили играть, но обычно они все четверо отправлялись вместе играть в парке или пускать в пруду кораблики. Однажды кораблик застрял ярдах в двух от берега, и Фрэнки, пытаясь дотянуться до него палкой, упал в воду, а Чарли, желая его вытащить, тоже свалился. Тогда Элси положила ребенка на землю и схватила Чарли, но, пока она его тащила, ребенок покатился вниз и, вероятно, тоже свалился бы в воду, если бы не случайно проходивший мимо мужчина, который и предотвратил беду. К счастью, глубина в этом месте была не более двух футов, и с мальчиками ничего худого не случилось. Они вернулись домой насквозь промокшие, все в грязи, но очень гордые, словно чем-то отличились.

После этого случая Рут Истон всегда, когда у нее было время, отправлялась в парк вместе с детьми. Там, у самого берега пруда, всего в нескольких футах от воды, было нечто вроде беседки, ветви деревьев укрывали беседку и свешивались до самой воды. Пока дети играли, Рут обычно сидела в этом укромном уголке и шила, но при этом она частенько забывала о работе и задумчиво смотрела на спокойную, темную воду.

* * *

Иногда, когда шел дождь, дети играли дома. В один из таких дней Фрэнки вытащил свой утюг и стал демонстрировать упражнения. Чарли тоже попробовал, и, хотя он был немного старше и выше Фрэнки, он не смог поднять утюг столько раз и держать его на поднятых руках так долго, как Фрэнки, который объяснил это поражение тем, что Чарли пьет слишком много чая и ест хлеб с маслом, а надо есть овсяную кашу и пить молоко. Чарли так расстроился, что договорился с Фрэнки, чтобы тот на следующий день после школы пришел к нему домой и поговорил с его мамой. У миссис Линден тоже был утюг, так что они продемонстрировали перед ней свои силы в присутствии миссис Истон. При этом Фрэнки заявил, что овсянкой хорошо кормить не только больших детей, но и маленьких. Его самого всю жизнь держат на овсянке, а ведь это не дороже, чем чай с хлебом и маслом.

После этой демонстрации миссис Линден обещала всегда, когда у нее будет время, варить для Чарли и Элси овсяную кашу, а миссис Истон сказала, что попробует кормить ею и своего ребенка.