Филантропы в рваных штанах

Глава 53

БАРРИНГТОН НАХОДИТ СЕБЕ ЗАНЯТИЕ

Смятение чувств, которое испытал Баррингтон во время выборов, еще усилилось благодаря их результатам. Это слепое, бездумное, восторженное обожание тех, кто эксплуатирует тебя и грабит; это поразительное равнодушие к своим собственным интересам; эта покорность, с которой филантропы переносят страдания; эта рабская готовность жить в нищете среди богатств, которые сами же они создают; черствое безразличие к судьбе своих детей и дикая ненависть к каждому, кто осмелится предложить им попытаться жить лучше; тупая уверенность, что надежды эти невозможно осуществить. Ему казалось, он все время слышит слова отступимка-социалиста:

«Вы можете, если вам нравится, стать хоть святым, но, что касается меня, с меня довольно. Впредь я намерен заботиться только о себе. А эти люди − они голосуют за кого хотят, получают то, за что голосовали, и, клянусь богом, ничего лучшего не заслуживают! Их хлещут теми бичами, которые они сами себе выбирают, и, будь моя воля, я бы живого места на них не оставил. Ведь нынешняя Система для них − это безрадостный рабский труд, полуголодное существование, отрепья и преждевременная смерть. Но они голосуют за нее, они ее поддерживают. Так пусть они получают то, за что голосуют, − пусть гнут спину, как рабы, пусть голодают!»

Эти слова звучали в его ушах, когда за несколько дней до рождества он шел вечером по оживленным людным улицам. Как всегда перед рождеством, все магазины были ярко освещены, на тротуарах и даже на мостовой было полно зевак.

Баррингтон с особым интересом присматривался к кучкам плохо одетых людей, толпившихся на мостовой перед мясными магазинами и лавками с домашней птицей, глазеющих на мясо, гусей и индеек, украшенных цветными ленточками и бантами. Он знал, что для этих бедняков прийти сюда и поглазеть на эти лакомства − единственная радость, выпадающая им на праздники, поражался их терпенью и покорности. Особенно больно было ему смотреть на женщин, по всей видимости, жен рабочих. На их выцветшую, мешковатую одежду, на усталые, печальные, бледные, изможденные лица. Некоторые привели с собой детей, доверчиво цеплявшихся за материнские руки. Вид этих бедняжек, их беспомощность и беззащитность, их заплатанные и уродливые пальто, дырявые башмаки, тоскливое выражение лиц, с которым они смотрели на витрины с игрушками, пронизывали его сердце острой болью, наполняли глаза слезами. Он понимал, что для этих детей − лишенных радостей, лишенных всего, что делает жизнь приятной, − смотреть на все эти игрушки, столь жестоко выставленные на их обозрение, на игрушки, до которых им даже дотронуться не позволят, просто пытка, и сердце его, как некогда сердце Иосифа Прекрасного, разрывалось от любви к его меньшим братьям.

Ему стыдно было, что он, тепло одетый, сытый, стоит, окруженный нуждой и невзгодами, и он почувствовал себя преступником, ибо на какое-то мгновение пошатнулся в своей преданности самому благородному делу, за которое может сражаться человек, − помогать встать на ноги несчастным и угнетенным.

Он дошел до большого магазина игрушек, где стояло несколько детей, с замиранием сердца разглядывавших витрину. Он узнал кое-кого из них и остановился посмотреть на них и послушать их разговоры. Он стоял позади них, и они его не замечали, переходя от одного края витрины к другому, и это вдруг напомнило ему, как мечутся за решетками звери в клетках. Дети топтались перед витриной, прижимая к стеклу ручонки, они не могли через него проникнуть и лишь показывали друг другу игрушки, особенно поразившие их воображение.

− А вот это моя! − ликуя, воскликнул Чарли Линден, показывая на большую, крепко сбитую тележку. − Если б у меня была такая, я дал бы Фредди в нее запрячься и мы привезли бы кучу дров домой и стали бы играть в пожарную машину.

− А я бы взял эту железную дорогу, − сказал Фрэнки Оуэн, − там тоннель настоящий и настоящий уголь в тендере, там есть станция, и семафор, и паровоз там поворачивается, и красный фонарь, его можно зажечь, если будет опасность на линии.

− А мне вон ту куклу, не самую большую, а вон ту, в розовом платье, которое снимается, − сказала Элси, − и чайный сервиз, и вон ту шкатулку с нитками для мамы.

Маленький Фредди отпустил руку Элси, за которую обычно цеплялся, и принялся радостно хлопать в ладоши и смеяться.

− Лошадка! − кричал он в восторге. − Ой, какая хорошенькая лошадка! Фредди хочет лошадку!

− Нечего больше смотреть на все это, − со вздохом сказала Элси и снова взяла Фредди за руку − она решила его увести, − нечего смотреть на все это: таким, как мы, о таких вещах и мечтать нечего.

Ее слова вернули Фрэнки и Чарли к суровой действительности − неохотно отвернувшись от витрины, они собирались уже последовать за Элси. Но маленький Фредди еще не усвоил этого урока − слишком мало жил он на свете, чтобы понимать, что все хорошее в этом мире не для таких, как он; когда Элси попыталась увести его, он стал плакать, повторяя, что хочет лошадку. Остальные дети сгрудились вокруг него, стараясь отвлечь и утешить, они говорили, что до рождества никому не позволяют ничего брать с этой витрины, что Санта Клаус обязательно принесет ему лошадку, но все их уговоры не произвели на Фредди никакого впечатления − он продолжал плакать, требуя, чтобы ему дали лошадку сейчас же.

В этот момент они заметили Баррингтона и поздоровались с ним с радостью, порожденной воспоминаниями о печенье и о монетках, которые иногда от него получали.

− Здравствуйте, мистер Баррингтон, − хором сказали мальчики.

− Здравствуйте, − ответил Баррингтон и потрепал малыша по щеке. − Что здесь происходит? Почему Фредди плачет?

− Он просит вон ту лошадку, мистер, которая с настоящей гривой, − ответил Чарли, снисходительно улыбаясь, как взрослый, понимающий всю бессмысленность такого поведения.

− Фредди хочет лошадку, − повторил малыш, взял Баррингтона за палец и вновь повернулся к витрине. − Лошадка хорошая.

− Скажите ему, что Санта Клаус принесет ее ему на рождество, − шепнула Элси, − вам он, может быть, поверит и успокоится, а потом про нее забудет.

− Вы все еще без работы, мистер Баррингтон? − спросил Фрэнки.

− Нет, − не сразу отозвался Баррингтон, − я наконец нашел, что мне делать.

− И хорошая это работа? − спросил Чарли.

− Да, − сказал Баррингтон, − как по-вашему, на кого я работаю?

− На кого?

− На Санта Клауса.

− На Санта Клауса! − эхом повторили дети, широко открыв глазенки.

− Да, да, − серьезно продолжал Баррингтон, − вы ведь знаете, он очень старый, такой старый, что уже не в силах сам выполнять всю свою работу. В прошлом году он так устал, что не смог обойти всех детей, которым собирался сделать подарки, и в результате многие ничего не получили. Так что в этом году он нанял меня себе в помощь. Он дал мне деньги и список детей и против каждого имени написал, какую кто должен получить игрушку. Моя работа покупать эти игрушки и дарить их мальчикам и девочкам, чьи имена есть в этом списке.

Дети слушали, затаив дыханье. Какой бы невероятной ни казалась им эта история, Баррингтон говорил так серьезно, что почти убедил их.

− Это правда, это на самом деле, или вы просто шутите? − наконец выдавил из себя почти шепотом Фрэнки. Элси и Чарли стояли, не в силах вымолвить ни слова, а Фредди колотил по стеклу ладошками.

− Правда, правда, − не моргнув глазом ответил Баррингтон, вынимая свою записную книжку и перелистывая страницы. − Вот у меня список, может, здесь и ваши имена записаны.

Трое старших ребятишек побледнели, их сердца неистово колотились, когда, широко раскрыв глаза, они следили за тем, что последует дальше.

− Ну, давайте-ка посмотрим, − продолжал Баррингтон, листая записную книжку. − Конечно, вы все здесь! Элси Линден − одна кукла, в платье, которое можно снимать, один чайный сервиз и одна шкатулка для ниток. Фредди Истон − одна лошадка с настоящей гривой. Чарли Линден − одна тележка, полная бакалейных товаров. Фрэнки Оуэн − одна железная дорога с тоннелем, станцией, поездом с настоящим углем, семафором, фонарем и поворотным кругом для паровоза.

Баррингтон захлопнул свою книжку.

− Вы можете получить все это сейчас, − продолжал он суховато. − Мы купим все здесь, и я сэкономлю время. Мне не придется разносить игрушки по домам. По-моему, мне просто повезло, что я вас встретил, правда?

У детей от волнения перехватило дух, тем не менее они пробормотали, что ему действительно повезло.

Когда они вошли в магазин, единственный из всех детей, который вел себя нормально, был Фредди, остальные трое были совершенно ошеломлены. Фрэнки боялся, что это ему приснилось. Ведь не может же быть такого на самом деле, конечно, это просто сон.

У лошадки была не только грива, а еще четыре колеса. Продавец не уложил ее в коробку − к лошадке привязали веревочку и вручили новому владельцу. Трое старших ребят вряд ли понимали, что происходит. Они видели, как Баррингтон поговорил с продавцом, но слов не слышали − голоса звучали где-то далеко и казались нереальными.

Продавец уложил в коробку куклу, чайный сервиз и шкатулку для ниток и вручил коробку Элси. Железная дорога в большом картонном ящике также была завернута в оберточную бумагу, и у Фрэнки чуть не выскочило сердце, когда продавец протянул ему пакет.

Выйдя из магазина, все они попрощались с Фрэнки, и он пошел, неся свой пакет с величайшей осторожностью и чувствуя, что идет как по воздуху. Остальные зашли в соседний бакалейный магазин, и там им наложили в тележку всяких вкусных вещей.

Потом Баррингтон еще раз сверился со своей записной книжкой, чтобы убедиться, не забыл ли он чего, и обнаружил, что Санта Клаус внес в список еще по паре ботинок для Элси и Чарли; они отправились в обувную лавку, и там выяснилось, что чулки у обоих совершенно порваны, тогда они зашли в галантерейную лавку и купили там чулки. Баррингтон пояснил, что, хотя чулок нет в списке, он уверен, что Санта Клаус не будет возражать − он, наверно, собирался их записать, но просто позабыл это сделать.