Филантропы в рваных штанах

Глава 7

УНИЧТОЖЕНИЕ МАШИН

Скорей бы суббота! − воскликнул Филпот утром в понедельник, как только пробило семь часов и все приготовились приступить к работе. Было еще совсем темно, каморка слабо освещалась неверным светом двух зажженных Крассом свечей, которые он поставил на каминной полке, чтобы все могли разглядеть нужные им кисти и краски.

− Да, словно неделя никак не кончится, − заметил Харлоу, вешая на гвоздь пальто и надевая блузу и фартук. − У меня уже эта работа сидит в печенках.

− Господи, хоть бы поскорее перерыв, − проворчал более кроткий Истон.

Как ни странно, ни один из них не гордился своей работой: они не чувствовали к ней любви. И даже понятия не имели о том возвышенном идеале работы ради работы, о котором так любят говорить бездельники. Уже утром рабочим хотелось, чтобы поскорее наступил завтрак. Когда после перерыва они возобновляли работу, им хотелось, чтобы была суббота.

Так они и жили, день за днем, год за годом. Они хотели, чтобы время шло быстрее, − не отдавая себе в этом отчета, они хотели поскорее пройти свой жизненный путь и умереть.

Наверно, это может показаться очень странным идеалистам, которые верят в «работу ради работы». Ничего не делая сами, они поглощают, впитывают, смакуют то, что создается руками тех, кому не дано получать справедливую долю результатов своего труда.

Красс разлил краски в несколько жестянок.

− Харлоу, − сказал он, − ты и Сокинз будете красить спальни наверху. Вот этой краской. Разыщите там пару свечей. Стены покрывайте одним слоем, так что крась как следует и присматривай за Сокинзом, чтобы он там черт-те чего не наляпал. Ты сделаешь окна и двери, а он пусть стенные шкафы и плинтуса красит.

− Ну и дела, − сказал Харлоу, обращаясь ко всем присутствующим. − Очень нам нужно учить работать этого молокососа, чтобы потом из-за него нас поперли с работы. Ведь ему платят меньше положенного, а это выгодно фирме.

− Ну, здесь я ничем не могу помочь, − буркнул Красс. − Сам знаешь, как это делается. Хантер прислал его сюда маляром, значит, я должен поставить его на эту работу. Ничего другого я поручить ему не могу.

Дальнейшие разговоры на эту тему были прерваны приходом Сокинза, опоздавшего почти на четверть часа.

− Ах, вы все-таки пришли, − ехидно сказал Красс. − А мы думали, у вас выходной.

Сокинз пробормотал какие-то слова о том, что проспал, и, быстро надев фартук, отправился с Харлоу наверх.

− Значит, так, − сказал Красс Филпоту. − Вы с Ньюменом начинайте со второго этажа. Вот вам краска и две свечи. Работайте в разных комнатах, а то Хантер будет недоволен. Ты иди в переднюю, а Ньюмен пусть красит заднюю комнату. Захватите с собой шпаклевки: красить будете в два слоя, и лучше сразу же как следует заделать дыры.

− В два слоя! − воскликнул Филпот. − На что они будут походить эти комнаты, если их красить только в два слоя такой светлой краской.

− Сказано тебе: окрашивать будем только два раза, − ответил Красс раздраженно. − Так распорядился Хантер. Так что делай, как тебе говорят, да побыстрей.

Красс не считал нужным сообщать Филпоту, что в накладной, которая лежала у него в кармане, на вышеупомянутые комнаты выписано четырехкратное покрытие.

Затем Красс повернулся к Оуэну.

− Теперь гостиная, − сказал он. − Пока не знаю, что они собираются с ней делать. По-моему, они и сами еще не решили. Ясно одно, тут нужна классная работа, потому что в контракте записано: оштукатурить и побелить. Словом, вам с Истоном лучше всего взять это на себя.

Слайм руками разминал шпаклевку.

− Я, наверное, буду заканчивать ту комнату, которую начал в субботу? − спросил он.

− Ладно, − сказал Красс. − Краски тебе хватит?

− Да, − ответил Слайм.

Проходя через кухню к месту работы, Слайм поздоровался с Бертом. Мальчик поджигал щепки, чтобы вскипятить воду для чая к завтраку.

− Поджарь мне на завтрак рыбу, − сказал он.

− Хорошо, − ответил Берт, − положите ее вон туда на стол, где рыба Филпота и моя.

Слайм вынул из корзинки свою рыбину, но когда он положил ее рядом с другими, то обнаружил, что она больше всех. Дело серьезное. Попробуй угадай где чья рыба, когда их поджарят. Вместо его собственной, большой, ему может достаться маленькая. Он вытащил карманный нож и отрезал хвост большой рыбине.

− Слушай, − сказал он Берту. − Я своей отрезал хвост, чтоб ты ее не спутал с другими.

Было уже двадцать минут восьмого, все работали. Красс вымыл руки, потом пошел на кухню и соорудил скамью: вытащил из кухонного стола два ящика, поставил их на пол, а сверху положил доску. Он сел у огня, который уже ярко пылал под ведром с водой, зажег трубку и закурил. Мальчик вошел в каморку и принялся мыть грязные чашки и кружки.

Берт был тощий и для своих пятнадцати лет малорослый: четыре фута девять дюймов. Волосы у него были светло-каштановые, глаза карие. Одежда переливалась множеством оттенков из-за многочисленных пятен краски − следствие неумелого обращения с кистью, ведь он работал всего лишь год. Некоторые называли его «ходячей малярной лавкой», прозвище, которое Берт воспринимал без обиды.

Мальчик был сиротой. Его отец в течение многих лет был грузчиком на железной дороге, где работал по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Результат обычный: семья жила в беспросветной нужде. Берт, единственный ребенок в семье, не отличался крепким здоровьем, но уже в раннем детстве проявил способности к рисованию. После смерти отца мать не противилась его желанию стать маляром. Она считала, что это приятная и легкая работа и что толковый маляр, каким несомненно станет ее сын, всегда сможет прилично заработать. Она решила устроить его к Раштону, в одну из лучших в городе фирм. Вначале мистер Раштон запросил десять фунтов вознаграждения. Мальчика взяли на пять лет, в первый год − без жалованья, во второй − два шиллинга в неделю, и в остальные годы к этой сумме ежегодно будет прибавляться по шиллингу. Позже, в знак особой милости − вот уж воистину филантропия, − Раштон согласился взять за учение не десять фунтов, а пять.

Эта сумма была собрана путем жесточайшей экономии в течение многих лет, но бедняжка охотно с ней рассталась в надежде, что ее мальчик станет квалифицированным рабочим. Так Берт был принят на пять лет учеником в фирму «Раштон и К⁰».

Первые месяцы его жизнь протекала в малярке. Это было нечто среднее между подвалом и конюшней. Там, среди ядовитых красителей и различных строительных материалов, маленький мастеровой почти все время работал в одиночестве − мыл запачканные краской малярные ведра, которые рабочие приносили после работы, иногда по указанию мистера Хантера или кого-нибудь из десятников приготовлял краски.

Время от времени он относил рабочим тяжеленные ведра и банки с краской, свинцовыми белилами или известкой. Ему приходилось останавливаться через каждые десять шагов, чтобы передохнуть.

Часто можно было видеть, как его худенькая, совсем еще детская фигурка мужественно продвигается вперед, качаясь из стороны в сторону и согнувшись в три погибели под тяжестью стремянки или тяжелой доски.

Он наловчился тащить сразу несколько вещей: одни он держал в руках, другие связывал веревкой и перекидывал через плечо. Бывало, правда, и так, что набирал он больше, чем мог поднять. Тогда он складывал весь груз в тележку и толкал ее перед собой.

Почти всю первую зиму мальчик провел в сырой, зловонной малярке с каменным полом, где не было даже печки, чтобы хоть немного обогреть помещение.

Но ему все было нипочем. Он работал охотно и весело. А потом наконец настал срок, и исполнилась мальчишеская мечта − его отправили работать вместе со взрослыми! Берт не изменился, как и прежде, всегда старался быть полезным и нужным тем, с кем работал.

Изо всех сил он стремился научиться своему делу, и, так как был толковым пареньком, это ему вполне удавалось.

Вскоре он стал любимцем Оуэна, к которому относился с огромным уважением, так как заметил: Оуэну всегда доверяли самую сложную и ответственную работу. Берт с мальчишеской непосредственностью напрашивался к Оуэну в подручные. И Оуэн при каждом удобном случае брал мальчика с собой.

Насколько Берт обожал Оуэна, настолько он не переваривал Красса, любившего подшучивать над ним. «Научись сначала красить, а потом уже мечтай о серьезной работе», − то и дело говорил тот.

В то утро, закончив мытье чашек и кружек, Берт принес их на кухню.

− Ну, − процедил сквозь зубы Красс, − чай заварил?

− Да.

− А теперь не прочь поработать?

− Да, − повторил мальчик.

− Что ж, бери ведро, старую кисть, швабру и ступай в каморку, смой старую побелку на потолке и на стенах.

− Хорошо, − сказал Берт. Уже в дверях он оглянулся и сказал: − Я должен поджарить к завтраку три рыбины.

− Ладно, − сказал Красс. − Я их поджарю.

Берт достал кисть и ведро, налил немного воды из крана, взял стремянку и короткую доску, один конец которой он положил на нижнюю полку, а другой-на стремянку, и приступил к работе, как велел ему Красс.

В каморке было холодно, сыро и мрачно. Слабый свет свечи делал комнату еще непригляднее. Берта начала бить дрожь: ему хотелось бы надеть пиджак, но при такой работе об этом не могло быть и речи. Он поставил ведро на одну из полок, стал на доску, окунул щетку в воду и несколько раз провел по потолку. Потом принялся скрести это место шваброй.

У него было еще мало сноровки, и, когда он смывал известку с потолка, вода стекала вниз по щетке, а затем по руке под закатанный рукав рубашки. Он как следует очистил потолок, потом промыл его щеткой. Затем он опустил щетку в ведро и немного размял онемевшие пальцы. Заглянул на кухню. Красс все так же сидел у огня, курил и поджаривал одну из рыбин, наколов ее на заостренную палочку. Берту хотелось, чтобы Красс ушел наверх или еще куда-нибудь, а самому присесть к огню и отогреться.

«Я бы и сам поджарил эту рыбу, − пробормотал Берт, с неприязнью глядя в приоткрытую дверь на Красса. − Чем не удовольствие сидеть у огня и жарить рыбу в такое холодное утро».

Он переставил ведро с водой и снова принялся за работу.

Немного времени спустя Красс, все еще сидевший у огня, услыхал звук приближающихся шагов. Он моментально вскочил и, сунув трубку в карман фартука, поспешно вошел в каморку. Он решил, что это Хантер, который имел обыкновение появляться в самое неподходящее время, но это был всего лишь Истон.

− У меня есть кусок копченой грудинки, пусть паренек его тоже поджарит, − сказал он Крассу, когда тот вернулся.

− Если хочешь, можешь сделать это сам, − любезно предложил Красс, взглянув на часы. Уже без десяти восемь.

Истон работал у «Раштона и К°» около двух недель. Несколько раз под разными предлогами он угостил Красса выпивкой, в результате чего был у этого джентльмена на хорошем счету.

− Ну, как там у вас? − спросил Красс (Истон работал вместе с Оуэном в гостиной). − Надеюсь, не поругался со своим напарником?

− Нет. Он сегодня неразговорчив − все кашляет. А я такой человек, я с кем угодно могу поладить, − ответил Истон.

− Я вообще-то тоже, но он мне надоел, этот кретин. Его послушать, все не так − и религия, и политика, и уж не знаю что.

− Это точно, надоедает, − согласился Истон. − Но я не обращаю на него внимания. Самое милое дело.

− Все мы, конечно, понимаем, времена сейчас неважнецкие, − продолжал Красс, − но если такие, как он, сделают все по-своему, станет еще хуже, черт возьми.

− Я тоже так думаю, − ответил Истон.

− Я приготовил ему хорошую пилюлю, пусть только заведет свою шарманку. Я дам ему вот что, − продолжал Красс, доставая из жилетного кармана газетную вырезку. − Вот почитай, это из «Мракобеса».

Истон взял заметку и прочел ее. «Все правильно», − сказал он, возвращая ее Крассу.

− Да, по-моему, это заткнет ему рот. Ты заметил, на днях, когда речь зашла о бедняках и о тех, кто не имеет работы, этот тип уклонился от прямого ответа, когда я сказал, что во всем виноваты машины? Перевел разговор на другую тему.

− Да, я помню, он на это ничего не сказал, − заметил Истон. Хотя, по правде говоря, он вообще забыл об этом разговоре.

− Я хочу поговорить с ним об этом за завтраком. Почему, собственно, мы должны позволять ему таким вот образом увиливать? У «Крикетистов» иногда по вечерам начинаются такие разговорчики. Есть там один парень, его интересует политика и все такое. Этот парень говорит то же самое, что и я. Подумать страшно, сколько людей выгнали на улицу из-за этих новомодных машин!

− Конечно, − согласился Истон, − это всем известно.

− Ты бы как-нибудь заглянул туда. Там много неплохих ребят.

− Ну, что ж, зайду.

− Ты в какой бар обычно ходишь? − после паузы спросил Красс.

Истон расхохотался.

− По правде говоря, я никуда не хожу в последнее время. Денег нет − «каникулы» замучили...

− Ну, это понятно, − сказал Красс. − Но пока мы здесь работаем, все будет в порядке. Только поостерегись и не опаздывай по утрам. Старик Нимрод помешан на этом.

− Ну, конечно, − ответил Истон. − Я так считаю, работа есть работа, бездельничать не приходится. Вот когда нет работы, это действительно плохо.

− Знаешь, − доверительно продолжал Красс, − между нами говоря, я думаю, этот Оуэн здесь не долго продержится. Нимрод его терпеть не может.

У Истона вертелось на языке, что Нимрод их всех терпеть не может, но он сдержался, а Красс продолжал:

− Нимрод знает, что говорит Оуэн о политике и о религии и о том, как наша фирма недобросовестно выполняет заказы. Сам понимаешь, такие разговоры вести ни к чему, верно ведь?

− Конечно, верно.

− Хантер давно бы уж избавился от него, да не он брал его на работу. Оуэна принимал сам Раштон. Я думаю, Оуэн притащил целую кучу образцов собственного изготовления и показал хозяину.

− Это те, что теперь висят в витрине?

− Ага! − презрительно бросил Красс. − Но на обычной работе от него мало проку. Он, конечно, малость умеет расписывать и украшать, но ведь это требуется не часто, а в простой работе он не лучше Сокинза.

− Я тоже так думаю, − ответил Истон, в душе стыдясь своих слов.

Хотя во время этого разговора Красс начисто забыл о существовании Берта, он инстинктивно понижал голос. Однако мальчик − он прервал работу и грел руки, засунув их в карманы брюк, − расслышал каждое его слово.

− Знаешь, многие не стали бы давать нашей фирме заказы, если бы узнали, что у нас работает такой отпетый безбожник, − не унимался Красс. − Разве можно такого субъекта послать в дом к какой-нибудь благородной леди или джентльмену?

− Да, в самом деле.

− Моя жена, например, уж точно не потерпела бы у себя в доме такого фрукта. Был у нас один жилец, и она узнала, что он атеист или как их там называют, так тут же выставила его ко всем чертям!

− Кстати, − сказал Истон, довольный, что представился удобный случай переменить тему, − ты случайно не знаешь, комната кому-нибудь не нужна? У нас одна лишняя, и жена говорит, ее можно сдать.

Красс немного подумал.

− Точно не скажу, − неуверенно ответил он. − На той неделе Слайм говорил, что собирается съехать с квартиры, где он сейчас живет, но я не знаю, есть у него что-нибудь на примете или нет. Ты спроси у него. А больше никого не знаю.

− Я с ним поговорю, − сказал Истон. − А который час? Кажется, завтракать пора.

− Верно, ровно восемь! − воскликнул Красс, и, вытащив свисток, пронзительно засвистел, извещая рабочих о начале перерыва.

− Видел кто-нибудь старика Линдена, после того как его выгнали? − спросил Харлоу во время завтрака.

− Я видел его в субботу, − сказал Слайм.

− Удалось ему устроиться?

− Не знаю. У меня не было времени с ним разговаривать.

− Нет, он ничего не нашел, − заметил Филпот. − Я тоже видел его вечером в субботу, и он сказал, что до сих пор сидит без работы.

Филпот умолчал о том, что он дал взаймы Линдену шиллинг, не надеясь когда-либо получить его обратно.

− Он не скоро найдет работу, − заметил Истон, − уж слишком стар.

− Вообще-то не стоит винить Скрягу, что уволил Линдена, − сказал после паузы Красс, − больно медленно работает, его только за смертью посылать.

− Интересно, как ты будешь работать в его годы? − заметил Оуэн.

− Может быть, я вообще не буду работать, − хохотнул Красс. − Я собираюсь жить на свои сбережения.

− По-моему, старику Джеку одно осталось − идти в приют для бедных, − сказал Харлоу.

− Да, наверно, этим дело и кончится, − заметил Истон таким тоном, будто это вопрос решенный.

− Не правда ли, блистательный финал? − сказал Оуэн. − Человек всю жизнь работает не покладая рук, а в старости с ним обращаются, как с преступником.

− Не знаю, что ты называешь «обращаться как с преступником», − вмешался Красс. − По-моему, они там чертовски приятно проводят время, пока ты вкалываешь здесь за гроши.

− Ради бога хватит спорить, − крикнул Оуэну Харлоу. − Будет с нас − наслушались на той неделе. Не думаешь же ты, что хозяин станет держать человека, который от старости работать не может.

− Конечно, не станет, − поддержал Красс.

Филпот промолчал.

− Ну, что ты все ворчишь, − продолжал Красс. − Все равно ничего не изменишь. Из-за этих машин, которых становится все больше и больше, не хватает работы на всех.

− Конечно, − согласился Харлоу, − людям, которые раньше делали то, что сейчас выполняют машины, приходится искать себе новое занятие. Некоторые идут в маляры. Вот нас и стало так много, что работы не хватает.

− Да, − воскликнул Красс с чувством. − И я то же самое говорю. Машины − вот причина бедности. Я это говорил и раньше.

− Внедрение новых машин, несомненно, ведет к безработице, − заметил Оуэн, − но сами по себе они не имеют никакого отношения к тому, что нам живется так плохо.

Послышались издевательские смешки.

− А по-моему, имеют, − сказал Харлоу, и большинство согласилось с ним.

− Нет, мне этого не кажется, − возразил Оуэн. − Я считаю, что мы постоянно бедствуем, даже когда у нас есть работа. А уж когда мы остаемся без работы, мы попадаем в крайнюю степень нищеты. − Нищета, − продолжал Оуэн, немного помолчав, − когда не хватает самого необходимого для жизни. А нам всегда не хватает необходимого, или же оно стоит так дорого, что мы не в состоянии его купить. Если вы считаете, что машины, дающие изобилие товаров, и есть причина нехватки этих товаров, то, по-моему, у вас что-то не ладно с головой.

− Ну, конечно, конечно, все мы набитые дураки. Все, кроме тебя, − огрызнулся Красс. − Когда господь бог раздавал мозги, он дал тебе их столько, что другим не досталось.

− Если бы у вас варили мозги, − продолжал Оуэн, − вы бы увидели, что можно работать до одурения и все равно пребывать в крайней нужде. Бедолаги, работающие по шестнадцать − восемнадцать часов в день, − отец, мать и даже их маленькие дети, которые клеют спичечные коробки или шьют блузы или сорочки, − завалены работой по горло, но я им не завидую. Может быть, вы думаете, что если б не было машин и мы все работали по тринадцать-четырнадцать часов в день, мы не были бы нищими? Только ненормальные могут такое говорить! Как же это у вас получается − сегодня вы разглагольствуете о том, что введение пошлин на заграничные товары − это средство против безработицы, а завтра о том, что машины − причина нужды! Введение пошлин ведь не отменяет машин. Верно?

− Пошлины помогут торговле, − парировал Красс.

− В таком случае пошлины-это средство от несуществующей болезни. Если бы вы только постарались в этом разобраться, вы бы убедились, что торговля никогда не шла так хорошо, как сейчас: объем товаров, производимых в стране и экспортируемых за границу, никогда еще не достигал такого высокого уровня. Никогда еще большой бизнес не получал таких громадных прибылей. И в то же время, вы это сами же сейчас признали, благодаря все увеличивающемуся количеству машин число рабочих, занятых на производстве, постоянно уменьшается. Тут я выписал, − продолжал Оуэн, доставая записную книжку, − некоторые цифры из ежегодника «Дейли мейл» за 1907 год.

«Весьма красноречивый факт: с 1895 по 1901 годы количество фабрик в Великобритании и их стоимость значительно увеличились, число же рабочих − мужчин и женщин, занятых на этих фабриках, сократилось. Это, несомненно, происходит благодаря замене ручного труда механизированным!»

Имеет ли тарифная реформа какое-нибудь отношение ко всему этому? Думаете, если мы будем облагать налогами все импортные товары, то хорошие, добрые капиталисты выбросят машины, которым не надо платить заработную плату? Поможет ли нам так называемая «свободная торговля»? Или, может быть, вы полагаете, что ликвидация Палаты лордов или упразднение церкви даст возможность обеспечить работой уволенных? Поскольку вы считаете, что главная причина безработицы − машины, что вы собираетесь делать? Что вы предлагаете?

Никто не отвечал, потому что никто и не мог ничего предложить, Красс же пожалел, что он вообще затеял этот разговор.

− В ближайшем будущем, − продолжал Оуэн, − на смену лошади, должно быть, придут автомобили и электрические трамваи. А раз лошади никому не будут нужны, все они, за исключением небольшого количества, вымрут, так как их перестанут разводить, как в прежние времена. Лошадей нельзя обвинить в том, что они позволяют себя уничтожить. Лошади не настолько умны, чтобы понять, что происходит. Они покорно примирятся с такой печальной участью.

− Как мы уже видим, большую часть работы, прежде выполняемой людьми, теперь выполняют машины. Эти машины принадлежат меньшинству людей: машины работают на них так же, как прежде работали люди. Это меньшинство больше не нуждается в услугах большого количества рабочих и поэтому намерено их уничтожить! Ставшие ненужными человеческие существа должны умереть с голоду! А им еще твердят при этом, что не следует жениться и рожать детей, потому что Священное Меньшинство не нуждается в таком большом количестве рабочих, как прежде!

− Да, и ничего тут не поделаешь, приятель! − воскликнул Красс.

− Почему же не поделаешь?

− Потому что это так! − злобно выкрикнул Красс. − Потому что это невозможно!

− Ты всегда долдонишь, что все плохо, − с горечью сказал Харлоу, − но почему, черт побери, ты не скажешь, что надо сделать, чтобы все было хорошо?

− Мне кажется, вам это просто неинтересно. По-моему, даже если найдется способ изменить положение, вас это только огорчит, и вы сделаете все возможное, чтобы не допустить перемены.

− Он сам ничего не знает толком, − съехидничал Красс. − Его послушать, так введение пошлин ни черта не даст, свободная торговля ни черта не даст и все мы, кроме него, дураки. Но спросите его, что надо делать, − он сразу в кусты.

Крассу не понравилось, как окончился этот спор о машинах, но он утешал себя тем, что еще расквитается со своим противником. Вырезка из «Мракобеса», лежавшая у него в кармане, чего-нибудь да стоила! Когда у тебя есть статейка из газеты, где все написано черным по белому, − это уже козырь, тут просто так не выкрутишься. Если бы тут было что-то не так, такая солидная газета никогда бы этого не напечатала. Тем не менее, поскольку стрелки показывали половину девятого, он решил отложить свое торжество до другого случая. Слишком уж хорошей штуковиной он запасся, чтобы козырять ею второпях.