«ТО, ЧТО Я ДЕЛАЮ СЕЙЧАС, ЛУЧШЕ, ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ ТО, ЧТО Я ДЕЛАЛ РАНЬШЕ»
Хотя Оуэну, Истону, Крассу и еще нескольким другим везло и в последние несколько месяцев у них была кое-какая работа, большинство их товарищей почти все это время просидели без работы, а тем временем практичные дельцы, называющие себя последователями Христа, − лицемеры, притворяющиеся, будто верят, что все люди братья, а бог их отец, разыгрывали привычный фарс, именуемый ими «Борьба с нищетой». Они устраивали «дешевые распродажи» и базары, распределяли свою поношенную одежду и обувь, остатки супа и другой еды среди тех своих «братьев», которые дошли до такой степени падения, что просили об этом. Досточтимый Комитет помощи бедствующим тоже действовал вовсю, свыше тысячи «братьев» были зарегистрированы в его книгах. После тщательного расследования из этого числа комитет отобрал шестьсот семьдесят два человека, заслуживающих того, чтобы им разрешили работать и зарабатывать себе на жизнь. Комитет, надо полагать, непременно выдал бы всем этим шестистам семидесяти двум необходимые разрешения, да вот беда − суммы, имеющейся в распоряжении комитета, позволяли обеспечить работой такое количество «братьев» всего на три дня. Впрочем, используя политику отсрочек и всевозможных уловок, комитет старался создать впечатление, что занимается проблемой безработицы всерьез.
Кстати, если бы не хитрая уловка, изобретенная «братом» Раштоном, в книгах комитета было бы зарегистрировано гораздо большее количество «братьев». В предшествующие годы была принята практика раздачи анкет каждому «брату», который обращался в Комитет, затем «брат» возвращал их, заполнив лично. На секретном заседании комитета Раштон предложил − под смех и аплодисменты, благотворители оценили остроумную шутку − новый и лучший способ, рассчитанный на уменьшение числа просителей. В результате этого нововведения перестали печатать анкеты, а кандидатов на работу принимал в конторе младший клерк, который их расспрашивал по одному, точь-в-точь, как следователь допрашивает преступника; преступники отвечали, клерк записывал в анкету каждый ответ.
− Ваша фамилия?
− Где вы живете?
− Как давно вы там живете?
− Где жили до этого?
− Как долго вы жили там?
− Почему вы переехали?
− Остались ли вы должны за квартиру, когда уехали с прежнего места жительства?
− Сообщите ваш предыдущий адрес.
− Сколько вам лет? Когда был последний день вашего рождения?
− Женаты вы, одиноки или вдовы?
− Какова ваша профессия, занятие, должность?
− Сколько у вас детей? Сколько мальчиков? Сколько девочек? Работают ли они? Сколько они зарабатывают?
− Что представляет собой дом, в котором вы живете? Сколько в нем комнат?
− Сколько вы задолжали владельцу квартиры?
− Кто ваш последний наниматель? Как фамилия десятника? Как долго вы там работали? Какую выполняли работу? Почему перестали работать там?
− Чем вы занимались последние пять лет? Какую работу выполняли, сколько часов в день? Какова была ваша заработная плата?
− Назовите полностью фамилии и адреса всех предпринимателей, у которых вы работали за последние пять лет, и причины, почему вы перестали там работать.
− Назовите полностью фамилии десятников, под началом которых вы работали в течение последних пяти лет.
− Зарабатывает ли что-нибудь ваша жена? Сколько именно?
− Получаете ли вы деньги от каких-либо клубов, обществ, благотворительных организаций или из каких-либо других источников?
− Получали ли вы когда-нибудь пособие по безработице?
− Работали ли вы когда-нибудь раньше для Комитета помощи?
− Выполняли ли вы когда-либо другую работу, кроме той, которую вы указали? Считаете ли вы себя способным выполнять какую-либо другую работу?
− Есть ли у вас рекомендации?
И так далее и тому подобное.
Когда преступник отвечал на все вопросы и все его ответы были соответствующим образом записаны, ему сообщали, что член комитета, или специальный уполномоченный, или еще какое-либо ответственное лицо посетит его дом и произведет расследование, после чего специальный уполномоченный либо другое лицо доложат комитету и комитет рассмотрит этот доклад на следующем заседании.
Поскольку допрос каждого преступника занимал около получаса, не говоря уж о том времени, когда он дожидался своей очереди, легко убедиться, как прекрасно способствовала эта идея уменьшению числа зарегистрированных безработных.
Когда Раштон предложил это новое правило, его приняли единогласно, единственный голос против был подан доктором Обморком, который, как заметил брат Гриндер, неизменно выступал против любого разумного начинания. У них есть одно лишь утешение, добавил Гриндер, похоже, им недолго осталось его терпеть. Приближается первое ноября, и если он, Гриндер, хоть немного разбирается в рабочих, то они наверняка дадут Обморку коленом под зад, как только им представится возможность.
Через несколько дней результаты муниципальных выборов подтвердили предсказание брата Гриндера, ибо рабочие избиратели округа доктора Обморка действительно дали ему коленом под зад, зато Раштон, Дидлум, Гриндер и еще несколько членов Банды были с триумфом переизбраны подавляющим большинством голосов.
Мистер Добер, один из хозяев фирмы «Добер и Ботчит», уже был избран попечителем бедняков.
Все это время Хантер, выглядевший в эти хмурые дни еще более озабоченным и несчастным, чем всегда, ежедневно был занят проверкой, как идут работы, и поисками новых заказов. Почти каждый вечер он засиживался в конторе допоздна, углубившись в расчеты, высчитывая цены. Полиция уже так привыкла видеть в конторе свет, что, как правило, не обращала на это внимания, но однажды ночью в четверг − это было ровно через неделю после стычки Оуэна с Раштоном по поводу подручного − констебль заметил при обходе, что свет горит гораздо позже обычного. Сперва он не слишком встревожился, но, когда начало светать, а свет все еще горел, констеблю это показалось странным.
Он постучал в дверь, ответа не последовало, ни единый звук не нарушал мертвой тишины, царившей внутри. Дверь была заперта, но констебль не знал, заперта ли она изнутри или снаружи; дверь запиралась на врезной замок. Окно конторы было расположено низко, но увидеть что-нибудь через стекло было невозможно, так как оно было закрашено.
Констебль подумал, что разгадка тайны, вероятнее всего, в том, что человек, сидевший там вчера вечером, уходя, забыл выключить свет; вряд ли вор или еще кто-либо, без разрешения забравшийся туда, стал бы обнаруживать свое присутствие, зажигая газ.
Он пометил это происшествие в своей записной книжке и собирался уже продолжить обход, когда к нему подошел полицейский инспектор. Инспектор согласился, что вывод констебля, вероятно, правилен, и они хотели уже пройти дальше, но тут инспектор заметил в нижней части окна, где краску либо соскребли, либо она облупилась, проникавший из комнаты крошечный луч света; инспектор наклонился и обнаружил, что таким путем можно заглянуть внутрь помещения, и, вглядевшись, он тихонько ахнул. Он уступил место своему подчиненному, и констебль с трудом разглядел лежавшее на полу тело.
Кряжистый полисмен без труда взломал дверь, одним нажимом плеча сорвал ее с петель, и она свалилась прямо в лужу крови у порога. Это была кровь Хантера; тот лежал бездыханный, раскинув руки, с перерезанным горлом. На полу, возле его правой руки, валялась открытая бритва. Стол, за которым он обычно работал, был завален бумагами и забрызган кровью, рядом валялся опрокинутый стул.
В последовавшие за этим несколько дней Красс опять взял на себя роль, которую выполнял уже прошедшим летом, когда Хантер был болен, − стал руководить всеми работами и вообще изо всех сил старался заменить покойного, хотя − как он по секрету сообщил своим дружкам в баре у «Крикетистов» − он-то уж не позволит Раштону заставлять его делать то, что делал покойный. На следующее утро после того, как обнаружили труп, Красс вместе с Раштоном отправился осмотреть дом, где предстояли кое-какие работы, стоимость которых нужно было подсчитать. Это был тот самый подсчет, который пытался проделать перед смертью Хантер, − на его столе нашли бумаги с цифрами и пометками, касавшимися этого заказа. Эти бумаги послужили основанием для заключения суда, что Хантер в припадке помешательства покончил самоубийством: все они были исписаны бессмысленными каракулями, безграмотными и бессвязными. Он все пытался вновь и вновь подсчитать какую-то сумму, но результат каждый раз был новый и всегда неверный. Тот факт, что у него была с собой бритва, свидетельствовал, что самоубийство было преднамеренным. Это подтверждалось и свидетельством последнего человека, видевшего Хантера живым, парикмахера, который сообщил, что за несколько дней до этого Хантер попросил его поточить бритву и зашел за ней вечером накануне трагедии. Парикмахер также сообщил, что точил эту бритву для мистера Хантера несколько раз и раньше.
Красс взял на себя всю организацию похорон. В честь такого случая он купил новые подержанные черные брюки и выбросил свой низенький потрепанный цилиндр, заменив его высоким цилиндром Хантера, который он обнаружил в конторе и присвоил без малейшего колебания или угрызений совести. Цилиндр был ему великоват, но он подсунул под подкладку бумагу. Красс был чрезвычайно горд, выступая на месте Хантера во главе похоронной процессии, вид у него был скорбный, но жирное одутловатое лицо, совершенно лишенное красок, если не считать пятна на подбородке под нижней губой, расплывалось в улыбке. Пятнышко на подбородке представляло собой маленький кусочек воспаленной кожи, размером с монету в три пенни. Пятно было у него уже давно. Поначалу − насколько он мог припомнить, − это был всего лишь маленький прыщ, но потом прыщ, постепенно разрастаясь, стал напоминать цинготную язву. Красс объяснил, что пятно держится так долго из-за простуды, которую он «подцепил прошлой зимой». Это было уж совсем странно, потому что обычно он очень кутался во время холодов, обматывая шею теплым платком, принадлежавшим в прошлом одной старой даме, умершей от рака. Тем не менее Красс не очень беспокоился о своей болячке, он только время от времени мазал ее цинковой мазью и не сомневался, что когда-нибудь это пройдет.